Былой войны разрозненные строки - Ефим Гольбрайх

И это девственно белое облачко в ярко голубом небе над громадой огня и черного дыма потрясало.

Так горел Сталинград.[3]

Земля вставала дыбом. Она рвалась вверх, вырастая в огромную мутно-серую стену. Стена быстро и неровно, рывками росла в длину и, поднимаясь к небу, замедляла свой бег. Рядом с ней дымной полосой ложилась на землю и росла вторая стена. Казалось, воздвигается, вырастая из земли, фантастическое здание. Доносился гром. Он звучал непрерывно, слегка и не надолго затихая, чтобы с новой силой ворваться в уши и сердца.

Это был гром войны, и стены эти стенами смерти.

Самолетов не было видно, и от этого было еще страшнее. Где-то под самым солнцем они растворились в ясном голубом небе, и лишь по едва заметным, расплывающимся облачкам зенитных разрывов можно было определить их полет.

Впоследствии в районе Самбекских высот Саур Могила, Матвеев Курган, получивших название Миусского фронта, в Дмитровке, по ожесточению и упорству боев названной Малым Сталинградом, еще не раз на собственной шкуре пришлось испытать так называемую бомбежку по площадям. Хуже нет кассетного бомбометания. Бросит немец желтый двухметровый цилиндр, он поболтается в воздухе, раскроется, и несколько десятков мелких бомб косяком идут на цель. Неба не видно! А эта цель мы. Если надежного укрытия нет или в поле попался пиши пропало. Та, что над тобой эту пронесет. А вот та, что с недолетом твоя…

Но и простая бомбежка не легче. С утра пораньше «рама» летает немецкий самолет корректировщик, прозванный «рамой» за двух-фюзеляжную конструкцию. Это уж верная примета: жди гостей. А вот и они. Из-за горизонта на большой высоте выползают колонны «хейнкелей». Раздается тревожная команда: «Воздух!» Озираясь, привычно ищем щель. «Хейнкели» приближаются длинными изогнутыми линиями, звеньями по три самолета. Начинаем считать: три, три, три можно сбиться со счета. Три, три, три когда же будет конец? Три, три… Слева сто восемь, справа девяносто шесть, по центру уже некогда считать…

Ведущий самолет выбрасывает репер дымовую шашку, сигнал к началу бомбежки.

Резко застучали зенитки. Небо густо зацветает плывущими по ветру белыми барашками. Невдалеке барражируют наши истребители ждут, когда зенитчики разгонят колонны, и можно будет атаковать небольшие группы и одиночные бомбардировщики. У каждого «хейнкеля» в хвосте пулеметная турель, колонна создает сплошную завесу огня — не подступишься.

Но и на нашей улице праздник! Снаряд попадает в одну из машин и, по-видимому, угодил в бомбу. Самолет взрывается. Разваливается на части, обломки летят вверх, в стороны и вниз. В ту же секунду от взрыва загорается соседняя машина, от нее отделяются два комочка, и не успевают над ними раскрыться купола парашютов, как она в беспорядочном падении врезается в землю. Над местом падения ввинчивается в небо столб черного дыма. Но и это еще не все! Задымил и, оставляя за собой длинный косой шлейф, резко пошел на снижение третий самолет этого звена! Случай редчайший сбиты сразу три вражеских самолета. Над фронтом раздается такое ликующее «УРА!», что на минуту перекрывает грохот бомбежки.

А она идет своим чередом. Приближается. Грохот нарастает. Уже различим истошный вой летящих бомб. Всколыхнулась земля. Солдаты нервно скручивают «козью ножку» и глубоко затягиваются. Я некурящий. Проверяю, все ли пуговицы застегнуты на воротнике, и расправляю по поясу гимнастерку. Все. Больше делать нечего…

Земля гудит и вздрагивает. Рядом. Визг становится нестерпимым. Это уж точно наша. Господи! Только бы без мучений… Удар! Угол блиндажа оседает. Кто-то охает. Следующая прямая… Опять рядом. Следующая чуть дальше. Дальше… Дальше… Пронесло? Еще не верим. Еще все внутренне сжаты и напряжены.

Полоса бомбежки медленно удаляется и внезапно обрывается. Тишина. Наступает минута молчания. Внутренним взором каждый ощупывает себя, жив ли, цел ли… Раздаются команды, доносятся крики раненых. Выползаем, отряхиваемся, связисты с катушками налаживают связь. Фронт оживает.

В радио-роте у меня знакомая девушка. Мы симпатизируем друг другу, хотя видимся редко, ни разу даже не поцеловались. Вера ранена. Осколок прошел по виску и повредил глаз. (Не говорят ли теперь дворовые мальчишки: эта кривая с третьего этажа?) Раненых уже увезли. Грустно сидят девушки. Некоторые плачут. На них обрушился главный удар. Ни среди убитых, ни среди раненых не найдем начальника одной из радиостанций.

Прямое попадание? Но что-то же должно остаться. Уже приходили из СМЕРШа: не сбежал ли? Откапываем и буксиром вытаскиваем, выдергиваем из земли искореженную машину. Так и есть. Он выбрал самое безопасное место между передним колесом и стеной земли. Но именно сюда и попала бомба… Несем тело в братскую могилу. Нас сопровождает какой-то странный звук из пробитой головы с шипением вываливается мозг…

Смотрим в небо. Еще недавно ничего не было видно вся земля в воздухе. Лишь там, где должно быть солнце, чуть светлее. Постепенно тьма редеет, и сквозь дымную мглу показывается солнце. Странное. Оно, как белая тарелка, и на него можно безболезненно смотреть.

Это солнце войны. Оно не светит и не греет, кажется посторонним и пугает своей неестественностью.

Но где-то там должно же быть наше привычное, яркое и теплое светило?

И оно появляется.

Северо-западнее Сталинграда

Поздним летом 1942 года в ежедневных сводках Совинформбюро появился абзац, долгие месяцы неизменно начинавшийся словами: «Северо-западнее Сталинграда наши войска вели бои…»

Здесь, в степи, у разъезда «564 километр» занимал оборону наш 594 стрелковый полк.

Название разъезда запомнилось. Когда германские войска были окружены, к этому разъезду должен был выйти немецкий парламентер с белым флагом. Не вышел.

На железнодорожном пути стоял эшелон. На платформах тридцатьчетверки. Несколько танков каким-то образом успели сползти на поле и в беспорядке застыли вблизи железнодорожного полотна. Горько было видеть эти неподвижные боевые машины, не сделавшие, быть может, ни одного выстрела. Какая трагедия войны здесь разыгралась? Скорей всего, эшелон шел в Сталинград, когда дорога неожиданно оказалась перерезанной, паровоз расстрелян в упор, и пути назад уже не было.

Ночью над нашими окопами раздался ужасающий грохот. Вскочили, похватали винтовки. Как-то уверенней себя чувствуешь с оружием в руках.

Открылось необычное, невиданное зрелище. Из клубящейся черной тучи за нашими окопами вырывались и стремительно неслись по небу в сторону противника огненные шары, оставляя за собой мерцающий кометный след. Кто-то крикнул: «Катюша»! Так вот они какие! О них ходили легенды. Но мы видели их впервые. Впоследствии много раз приходилось наблюдать «работу» гвардейских минометных частей, как они официально назывались. Но тот первый залп над нашими головами был особенно впечатляющим.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});