Большая охота (сборник) - Борис Касаев

– Имея неплохую финансовую базу, – подчеркивает Николай Харючи, – мы уверены в завтрашнем дне. Продолжается сотрудничество в рамках соглашения на 2002–2005 годы. Я попросил руководство Ямбурггаздобычи построить на территории района установку по подготовке моторных топлив для нужд муниципального образования. Партнеры не подвели, исполнили эту просьбу.

…Уж который год коренное население пользуется на Ямбурге услугами бесплатной гостиницы для ненцев. Тундровики получают в медсанчасти бесплатную медицинскую помощь. В магазинах Ямбурга и Новозаполярного они с удовольствием совершают покупки: цены на продукты и товары повседневного спроса здесь не «кусаются». Ненцы реализуют газовикам рыбу, оленье мясо, пушнину…

Могут упрекнуть: что-то уж больно красиво, прямо идиллия. Конечно, проблем хватает. Но газовики стараются. Например, они научились возрождать тундру после «техногенного вмешательства». И уже возвратили ненцам в сельскохозяйственный оборот более десяти тысяч гектаров тундровых земель, в первозданном виде. Возле газовых промыслов олени выпасаются, лебеди вьют гнезда.

Они знают, что отныне люди их не обидят.

Ненецкий моряк Лябо

Давно это было, лет тридцать назад. Слышу английское:

– Гуд дэй!

Оборачиваюсь – Лябо! Смеется, возле ног – чемодан.

– Какими судьбами?!

– Отпуск дали!

Лябо пожимает руку. Ну и ладошка у него! Не ладонь, а лапища. От рукопожатия пальцы у меня немеют. Не часто среди ненцев встретится вот такой богатырь.

На Лябо новый костюм с замысловатыми заморскими пуговицами. От рубашки веет сиреневой свежестью. Галстук подчеркнуто тонален пиджаку и брюкам: по легкому с просинью полю – неброские темно-синие полоски. Туфли на модной толстой платформе. Массивные запонки надменно посверкивают золотом.

Скуластое лицо Лябо засмуглело до черноты на тропическом зное. Он, наверное, мечтал окунуться в заполярную прохладу, но и в Заполярье уже две недели подряд стоит одуряющая июльская духота, за городом, на берегу небольшой обской протоки, полно купальщиков. При незаходящем солнце лишь несколько часов бывает прохладно, утром столбик термометра опять лезет вверх до отметки двадцать восемь…

– Присаживайся. – Я наливаю гостю воды со льдом.

Лябо смахивает платком пот со лба, отпивая глоток, достает из кармана пачку сигарет, угощает.

– Ты совсем озарубежился, – говорю я, закуривая «Пэл-Мэл». – От тебя так и несет заграницей.

– Не совсем.

Он откидывает полу пиджака, и я вижу старый, потрескавшийся, видавший виды широкий ремень с флотской бляхой.

– А под рубашкой знаешь что? Тельняшка.

Лябо громко звенит ложечкой, достает льдинку, отправляет в рот, и я слышу, как она хрустит на крепких зубах. Темные глаза его смотрят с веселой доброжелательной улыбчивостью. По натуре застенчивый, Лябо сейчас любому незнакомцу смог бы, пожалуй, показаться разбитным малым: движения его слишком энергичны, порывисты, смех громкий, речь быстрая, возбужденная. Я знаю отчего: рад приезду, соскучился. На Ямале он не был почти год. В Салехарде он всегда делает короткую остановку. Чтобы затаить дыхание, как он говорит, перед домом, после многомесячного плавания. Переживания встречи никогда не повторялись, но всегда оставалась у него затаенная, ничем не объяснимая робость. Однажды, еще в армии, рассказывал ему товарищ по службе, вернувшийся из отпуска:

– Приехал я, значит, прямиком, без остановки, домой. С поезда на автобус, на такси. Наконец улица, дом. Распахнул калитку, взлетел на крыльцо и остановился: рука не поднимается дверь открыть. Сердце – ходуном, чуть не выскакивает. Не могу заставить себя войти – и все! Стою, не шелохнусь. Боюсь. Хоть бы Шарик, подлец, тявкнул, вышел бы кто-нибудь! Сел на ступеньку, не знаю, что делать. Сколько времени прошло – не помню, может, десять минут, а может и больше. Только слышу, вдруг маманя закричала, из комнаты выбежала. Оказывается, она мою фуражку через окно увидела. Фуражку-то я снял и на ветку сирени повесил…

То же самое случалось и с Лябо. Через год он уволился в запас. Весь маршрут по Обской губе и Тазовской пассажирский теплоход проходил за двое суток, и Лябо не выдержал. В Антипаюте ему подвернулся вертолет, летевший до родного поселка. Через час он был уже на месте, сидел на днище перевернутой старой лодки у плещущей воды, задумчиво смотрел на рыжую пенистую волну и никак не мог заставить себя, к своему удивлению, сделать несколько шагов к видневшимся за зеленым чахлым тальником островерхим чумам…

– Телеграмму послал матери? – спрашиваю я.

– Нет, свалюсь как снег на голову.

– Работой доволен?

– А как же! – смеется Лябо. – Я теперь – как тот горностай, вовек не вылезти из бутылки. Из моря.

– Горностай?

– А-а, это еще в детстве… если случится, приглядись, как ненецкие пацаны ловят этих зверьков. Берут бутылку из-под шампанского, отбивают горлышко, зарывают под высоким углом в сугроб, а на дно кладут приманку. Горностай забежит в бутылку, а выкарабкаться не может – лапы скользят.

…Моряком Лябо мечтал стать с детства. После школы поступил в речное училище. Но едва получил диплом, как призвали в армию. Войсковая часть находилась на Дальнем Востоке, на крутом берегу Тихого океана. Там он впервые увидел большие морские суда.

После увольнения в запас все получилось как нельзя просто. Лябо подал рапорт в соответствующие инстанции и получил «добро». Его определили в Клайпеду на сухогруз «Чарнас» сначала матросом, потом четвертым штурманом. Он поступил на заочное отделение Клайпедского морского училища.

И пошли в Россию письма. Из Мексики и США, Кубы и Португалии, Бразилии и Канады, Анголы и Швеции. Адреса были разные, автор писем один: Лябо Тимофеевич Яр.

– Тебя слава не смущает? – спросил я.

– Издеваешься?

– Нисколько. Ты ведь первым из ненцев стал моряком, штурманом дальнего плавания.

– Ну и что? Экая важность – стал четвертым штурманом. Проблема, что ли? У тех ненцев, кто за работу получил ордена, высокие звания – у тех действительно слава. Я штурман, но откуда ты знаешь: плохой или хороший? Хочешь, про один случай расскажу?

– Любопытно.

– Шли мы по Северному морю. Я на вахте. Волна приличная. Приборы, конечно, у нас по последнему слову техники. Однако на них надейся, но и сам не плошай. И тут ЧП произошло. Вижу вдруг – наперерез нашему курсу рыбацкая шхуна скачет. Дистанция до нее рискованная. Я с помощником все машины вырубил – и задний ход. Все обошлось благополучно, только на камбузе от торможения стаканы упали. Естественно, шум поднялся: «Как? Почему?» Нагоняй зверский получили мы. За расхлябанность свою, за то, что поздно заметили препятствие. А ты все: первый да первый… Слушай дальше. Был я еще пацаном. Один раз на речке провалился трактор под лед. Глубина там небольшая, метра три, макушка кабины виднелась у поверхности. Тракторист вынырнул, спасся. Пролом во льду, черная, как чернила, вода, а над ней пар: то ли от тридцатиградусного мороза вода курится, то ли от раскаленного мотора. Ну что? Поднимать надо, а как? Придумали. Сварганили над прорубью опорную установку из бревен вроде лебедки. Оставалось подцепить утонувший трактор, протянуть троса через блок и подать конец на тягачи. Кому лезть в воде цеплять? Судили-рядили, вызвались двое геофизиков. Один из них разделся в «газике» и, голый, босой, побежал к проруби. Бежит, а снег у него под ногами хрустит, как капуста: хрум-хрум.

Обвязали его веревкой для страховки, перекрестился он и бултыхнулся в воду. Секунд через тридцать собрался вылезать – не тут-то было: веревка зацепилась и не пускает. Парень и так и сяк – ничего не получается! И ножа с собой не прихватил. Если бы растерялся – пропал бы, это точно. Понял, что выход один – веревку развязать. Сам знаешь, как развязывается сырая веревка. Сумел, однако. Когда вынырнул, еле отдышался. И что ты думаешь? Бросил помогать? Испугался? Ничуть. Вновь рвался в прорубь!

– Да все понятно, – смеюсь я. – Вот ты сделал, как говоришь, небольшое дельце – стал штурманом, а до тебя из ненцев никто этого не сделал. Отсюда вывод…

Лябо морщится:

– Мели, Емеля. И бокс на всякий случай сюда приплети. Ведь я мастер спорта. Среди ямальских ненцев нет мастеров по боксу.

– Кстати, тренировки не бросил?

– Нет, я в форме, как штык. А поначалу не верил: где, думаю, мне тягаться. В армии провел несколько боев, смотрю – удачно. Первый разряд мне еще в речном училище присвоили, а тут по всем параметрам тяну на кандидата. В состав сборной военного округа включили. Ребята у меня спрашивают, где, мол, занимался раньше. Нигде, говорю, толком не занимался, в детстве хорошие навыки получил у тазовского тренера Никитина. А боксом потому стал заниматься, что не захотел прыгать через нарты.

– Какие нарты?! – удивляются солдаты, мои однополчане.

– Национальные виды спорта такие есть, объясняю: прыжки через нарты, метание тынзяна, аркана то есть, и топора, гонки на оленьих упряжках. Вижу, интересно им, я и давай рассказывать. Бокс ненцам ни к чему, они драться не любят. Объясняю: нужда исстари приучила их к другому делу, чтобы выжить в снегах – отлично ловить оленей тынзяном, отлично метать топор (вдруг медведь навалится, а ружья под рукой нет), хорошо бегать, прыгать и управлять нартой. Короче, толкую, в цене смелость, ловкость, сноровка и опыт. С этими качествами в тундре не пропадешь. Вот кто из вас перепрыгнет через сто саней? Ахают: сразу сигануть через сто?! Нет, отвечаю, не сразу, а по отдельности, козликом, и без передышки. Вы, наверное, думаете – ерунда. Э-ге-ге! Некоторые новички прыгали до изнеможения и падали на двадцатой нарте… Долго мы наши спортивные темы перелопачивали. А разговор чем закончился?