Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Мы подружились в гражданскую – судьба забросила нас в контрразведку Колчака. На исходе войны перешли на сторону красных. Я быстро поднялся «наверх», Успенский прозябал на Алтае. Позвонил ему, когда начались чистки, порекомендовал проявить себя. Успенский проявил: приговорил к высшей мере восемь тысяч алтайских коммунистов. Его благодарил Ежов. Я подсказал шефу назначить Успенского наркомом Украины.
Успенский устроил на Украине резню. Им были довольны. Но Ежов шкурой чувствовал близкий конец.
На попойках, устраиваемых приближенными, Николай Иванович плакал, роняя малосольные огурцы на галифе:
– Мы – отработанный материал истории! Да, мы уже не нужны. Нас не пощадят – знаем много…
Я утешал:
– Застрелимся, как придут, у меня «Вальтер». Надежный…
Когда Успенского вызвали для ареста в Москву, я позвонил в Киев:
– Конец тебе, Сашка. Смотри сам, куда ехать, в Москву или еще куда. Утром получишь депешу…
Успенский разыграл спектакль самоубийства: написал предсмертную записку о решении утопиться в Днепре, оставил на прибрежном песочке одежку и пустился в бега. Побывал на севере страны, на юге, на востоке… А тою порой усиленно искали труп утопленника и не находили. Наконец, смекнули…
– Раззявы, – спокойно бросил нам вождь. – Найти живого или мертвого!
Успенский знал, что такое всесоюзный сыск. Всю милицию страны подняли на ноги, все секретные службы. Узрел беглец свои фотографии, расклеенные по строениям какого-то заштатного вокзала и сразу понял: хана.
…Я пришел расстреливать. Мы сидели в камере на топчане, по-дружески молча курили «Казбек», приканчивали пачку. Успенский как-то спас меня от гибели, и мне было не просто.
Потом мы двигались – Успенский впереди – гулкими горлами коридоров спустились в подвал. Приблизились к изрешеченной пулями ярко освещенной сосновой стене. Издали квадрат этой стены казался манящей дверью к свободе.
Он не повернулся.
– Ну, будь, – вздохнул я.
– Будь, – глухо отозвался Успенский.
Он еще говорил, а я уже стрелял…
VI
Судьба уберегла меня от репрессий, сестрица. Я счастливо вышел на пенсию и вот теперь здесь, в новозеланской глуши, в больничной палате, доживаю свой срок. Мне снятся века! Ближе, милее мне век, где детство мое…
Помню чудный вечер… Прискакал с государевой службы тятенька. Стоял надо мной, ладный и пригожий, как тульский пряник, потягивал из липового ковшика мятный квас и с любопытством разглядывал меня. На его усах и бородке сверкали квасные капли. Молвил ласково:
– Лепота! Ужо, бесенок… Ну, слава Богу…
Помню другой вечер… В полутемную светлицу шагнул царь. Иван Васильевич был юн, тонок, угловат. За ним – я. Глаза царя кротки и бездонны, в них мерцало пламя свечек.
– Ну как? – с любопытством вопросил он, крестясь и подходя к колыбельке.
Царица рдела:
– Вот!
– Лепота, – прошептал Государь. – Ужо. Ну, слава Богу.
Иван Васильевич пошевелил пальцами в перстнях возле личика своего первенца:
– Ванюша! Динь-дон, динь-дон, загорелся Кошкин дом!
Потом царица возилась у колыбельки, а мы сидели тут же, играли в шахматы. Играли азартно и долго. Наконец, к вящей радости царя, я сдался.
– Будя, государь, с тобой не совладать! – разводя руки и подпуская своему голосу краски восторга и удивления, воскликнул я.
– Да, я умею играть, – бахвалясь по-мальчишески, легко и просто согласился царь. – Кого хошь объегорю.
«…Было ли это, Господи? Ты уберег меня… Зачем?! Мне снятся века, деяния мои страшные. За что ты меня так, Господи? Ведь был я невинный младенец. Птенец! За что покарал ты птенца, обратив его в дьявола?! За что?! Дай ответ, Господи! Дай!..»
VII
Главный врач новозеланской городской больницы Иван Уткин:
– Алло, Никита Сергеевич? Здравствуйте. Уткин позвонил, прошу прощения. Скончался Отбабахин…
Председатель горисполкома Никита Лебедь:
– Ну позвонил бы утром!
– Тут такая жуть! Нетелефонный разговор…
– Не темни! Что случилось?
Уткин:
– Прошу приехать. Нетелефонный разговор.
Лебедь:
– Ладно. Посылай «скорую»…
VIII
Из решения горисполкома г. Нового Зеланска: «В целях увековечения памяти несгибаемого большевика, пламенного революционера, ветерана партии, кавалера государственных наград, персонального пенсионера союзного значения Отбабахина Тимофея Федоровича горисполком решил:
1. Переименовать микрорайон Конский Бугор г. Нового Зеланска в микрорайон Отбабахино.
2. Переименовать улицу Цветочную в улицу Отбабахинскую.
3. Присвоить пионерской дружине средней школы №1 почетное звание «Юный Отбабахинец»
IX
Из Указа Президиума Верховного Совета РСФСР: «…Переименовать город Новый Зеланск в город Отбабахинск…»
Гипнотизер
Сомнений нет: наш Кутюкин – гипнотизер…
Однажды (мы обомлели) он вонзил свой пронзительный взгляд в бригадира и сказал:
– Пора, бугор, бросаем работу…
Бросили! В самый разгар дня!
Как-то он заметил буфетчице аэропорта:
– Таким чаем, Дуся, больше народ не пои. Помои!
Что бы вы думали? С тех пор в аэровокзале чая не бывает.
Сидим мы как-то на совещании и толкуем про малую механизацию. Образно говоря – лясы точим. Потому что про эту механизацию пятый год болтаем.
Вдруг раздался голос Кутюкина. Вонзил он свой взгляд в начальника и говорит:
– Тельферы, подъемники, лебедки… Как низко мы летаем, как мелко мы плаваем. Без воображения, без фантазии. Надо интерпретировать! Кумекать! Давайте внедрим летающий подъемник. Вертокран! Чуете масштаб?
Начальник помялся и говорит:
– Чуем… А что?
Убедил!
С того совещания все и началось… Работники треста превратились в теоретиков, проектантов, разработчиков. Многочисленная армия наших снабженцев рыскала по всем закоулкам Отчизны в поиске пропеллеров, двигателей и шасси. Они привезли абсолютно все, что надо и многое из того, чего не надо. Были доставлены, к примеру, не только обломки обеих рук от статуи Венеры Милосской, но и голенища сапог с ног Александра Македонского.
Наконец настал решительный час. Под гром оркестра начальник перерезал ленточку, и Кутюкин включил зажигание.
Вертокран загремел моторами, пополз вверх, но над крышей треста застыл, как вкопанный.
…Господа-товарищи! Что теперь делать? Вот уже трое суток наш вертокрылый помощник ни взад, ни вперед – чего-то там заклинило. Грохочет над крышей, а в пилотской кабине – голодный Кутюкин.
Народ волнуется: план сорван, премий нет, малая механизация отсутствует, а тут еще этот кран гремит над трестом, и когда его моторы заглохнут – неизвестно.
В вертокране голодный Кутюкин требует шашлыков и шампанского: уже включил автопилот…
…Сегодня моя очередь дежурить. Может, кто хочет меня подменить? Я только сбегаю на полчасика домой. Сложного тут ничего нет, никаких секретов: смотрите на крылатого помощника – и все дела. А если он вдруг начнет падать – отскочите в сторону, чтобы не убило.
Нет желающих?..
Гипнотизер проклятый!
Загранштаны
Не знали мы, что Гаврилов такая жадоба!
Дело было так.
Пошли мы всей бригадой на проводы зимы.
– Ох, повеселимся, мужики! – радовался Гаврилов, наш массовик и затейник. – От души отдохнем!
Провожание зимы было в самом разгаре: гремела музыка, народ душился в очередях.
Наше внимание привлек многометровый, до блеска отполированный столб; на макушке столба трепыхались американские джинсы. Зазывала приглашал желающих.
– Братцы! – воскликнул наш массовик. – Братцы, попытаем счастья! Ведь даром же!
Бригадир засомневался:
– На кой ляд они нам?
Гаврилов решительно скинул с плеч пальто, сбросил валенки и, оставшись в одних зеленых носках с цветочками, обхватил столб.
– Мои будут!
Не знали мы, что Гаврилов такая жадоба!
Зрители зашумели:
– Давай, земеля!
– Дерзай!
Гаврилов сделал глубокий вздох и полез. Сперва он бодро двигал руками и ногами, зеленые носки так и мелькали. Потом наступил спад. Достигнув высоты полтора метра, спросил:
– Отдыхать можно?
– Валяй!
– Дайте попить!
Гаврилов пил, крепко вцепившись в столб. Потом он продолжил подъем. Через полчаса, на высоте двух метров, он вновь остановился и попросил сигарету:
– Курить хочу.
Покурив, скряга запыхтел, зашевелил конечностями.
Не знали мы, что Гаврилов такой жлоб!
Зрители подбадривали:
– Держись!
– Не робей!
Наконец – вершина! Дрожащей рукой Гаврилов вцепился в загранштаны, но…
Вдруг что-то случилось с Гавриловым.
Он обмяк и, набирая скорость, полетел вниз!
В больнице сказали:
– Ваш коллега потерял сознание. От перенапряжения. Разве так можно? Хорошо хоть ноги, руки и ребра поломал. Совсем мог убиться!
…Недавно мы навестили Гаврилова. С собой прихватили злополучные джинсы:
– Твои, Петя, законные. Тебе присудили. За упорство.
Из-под гипса и бинтов слабо прошелестело:
- Ядро ореха. Распад ядра - Лев Аннинский - Публицистика
- Хочется плюнуть в дуло "Авроры"... - Юз Алешковский - Публицистика
- Три часа у великого фантаста - Григорий Мишкевич - Публицистика
- Фильм о Рублеве - Александр Солженицын - Публицистика
- Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох. 1980–1990-е - Дарья Журкова - Культурология / Прочее / Публицистика
- Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода - Владимир Марочкин - Публицистика
- Кровь, пот и чашка чая. Реальные истории из машины скорой помощи - Рейнолдс Том - Публицистика
- Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода - Марочкин Владимир Владимирович - Публицистика
- В гости в люд - Мелания Геричь - Публицистика
- Основы метасатанизма. Часть I. Сорок правил метасатаниста - Фриц Морген - Публицистика