Афганский полигон - Сергей Кулаков

Роман почувствовал, как его сзади ухватила за руку Эдвардс.

– Куда они нас поведут? – прошептала она.

– Не представляю.

– Это расстрел?

– Не думаю…

– Выходите! – закричали конвойные, присовокупляя ругательства на своем языке, где «саг» – собака, было самым мягким.

Роман поднялся, вышел из сарая. Эдвардс держалась вплотную к нему, как-то враз позабыв, что только пять минут назад забивалась от него в самый дальний угол.

– Куда нас? – спросил Роман на пушту одного из конвоиров.

Ему не ответили и довольно грубо пихнули в спину.

Хорошо, хоть не прикладом.

Тем не менее впечатление это произвело неприятное. Роман понял, что его положение все еще довольно зыбко. Эдак и пристрелят за здорово живешь, напрасно он успокаивал Эдвардс.

Он покосился на свою спутницу. Она – ничего, держалась, хотя губу закусила чуть не до крови. И переносицу надвое разрезала глубокая морщинка, а ведь днем никакой такой морщинки и в помине не было.

По дороге Роман попытался определить, где они находятся. Так, скорее по привычке, нежели для серьезного применения. Поскольку думать о побеге было бессмысленно. Отсюда куда ни пойди, везде наткнешься на отряд талибов. Это их территория, они хозяйничают на ней безраздельно, и лишь американская пропаганда заставляет думать своих граждан, что войска США и их союзников имеют здесь хоть какой-то вес.

Да, местечко гиблое. Как и всякое другое в этой стране. Со всех сторон вздымались каменистые кручи, наводя человека на мысли о том, что он находится на дне преисподней.

Их провели мимо глинобитных домиков, тесно лепившихся к подножию горы, и вывели на окраину деревни, где было устроено нечто вроде небольшой соборной площади.

Площадь была огорожена невысоким дувалом. Ближе к центру, на возвышении, под белым навесом сидели старейшины во главе с Али-ханом. Он сделал знак, и пленников усадили прямо на землю, но так, чтобы им видно было происходящее на площади.

Со всех сторон, плотно подпирая дувал, сидели вооруженные мужчины. Их суровые, освещенные лучами заходящего солнца лица и древние одежды напоминали картинки из Ветхого Завета. Правда, автоматы Калашникова в эти картинки вписывались плохо, но ведь нужно было сделать скидку на время.

Из женщин на площади была только капитан Эдвардс. Но если ее и воспринимали как женщину, то не показывали вида. Она была, во-первых, неверной, во-вторых, солдатом, и этого хватало, чтобы видеть в ней только врага, захваченного в плен.

Ну, или в лучшем случае рабыню.

Мальчишки, которых здесь было немало, зашумели. Роман, сидевший с прикрытыми глазами (от этих библейских картинок его мутило), поглядел на площадь. В животе у него похолодело.

Посреди площади стоял обнаженный сержант Хук. Из одежды на нем остались только трусы. Его руки были так туго связаны за спиной, что он весь клонился вперед, и вид его большого, мускулистого тела был почему-то особенно жалок.

От места, на котором сидели Роман с Эдвардс, до Хука было метров десять. Роман видел, что сержант дрожит мелкой дрожью, больше всего страдая от неведения относительно своей дальнейшей участи. Во рту его был кляп. Он бросал вокруг себя затравленные взгляды, но видел одни лишь враждебные лица и оскаленные в издевательской ухмылке зубы.

Вот он отыскал взглядом лицо Эдвардс, и брови его умоляюще съежились. Но, господи, чем могла помочь ему Эдвардс? Ей бы самой кто помог.

– Что они с ним сделают? – спросила Эдвардс, отводя на секунду глаза от невыносимого зрелища.

– Лучше не спрашивайте, – отозвался Роман.

– Его будут пытать?

Роман промолчал, стараясь не фокусировать взгляд на стоящем посреди площади голом человеке. Отворачиваться было нельзя, за этим – он видел – зорко следили устроившиеся по бокам конвоиры. Собственно, для этого пленников сюда и привели: показать, что будет с тем, кто осмелится ступить на эту землю с оружием в руках. Так что будь добр, смотри и не отворачивайся. А то мигом окажешься рядом с жертвой.

В трех шагах от Хука начали разводить костер. Эдвардс стала белой как мел. Роман видел, что она едва держится. Видели это и конвоиры, и сидевший невдалеке Али-хан со своей свитой. И, кажется, ему нравилась реакция девушки. На Романа он мало обращал внимания, да Роман с самого начала понял, что сюда его привели лишь в качестве компаньона. Главной зрительницей была англичанка. Подобные экзекуции устраиваются ради мести, но также и в назидание, и именно она, капитан Эдвардс, должна была рассказать о том, что здесь произошло, своим соотечественникам.

Из чего следовал отрадный вывод, что убивать их не собираются. Роман очень хотел поделиться этим выводом с Эдвардс, чтобы хоть как-то ее подбодрить, но она была настолько поглощена разворачивающимся перед ней зрелищем, что вряд ли могла отнестись к его словам с должным вниманием.

Костер уже пылал меж сложенных кружком камней. Его не разводили слишком сильно, лишь поддерживали ровное невысокое пламя. Роман пока не видел каких-то сложных приспособлений для пыток. Но он знал, что это ровно ничего не значило. В этой стране могли довести человека до немыслимой боли всем, что подвернется под руку, и безобидный на вид предмет мог оказаться самым изуверским пыточным орудием.

Али-хан отдал негромкий приказ.

В круг вышел высокий худой старик, одетый во все черное. В руке он держал полотняный мешок. Стенки мешка слегка колебались, как будто внутри сидело что-то живое.

Хук, как завороженный, смотрел на старика. Он плохо понимал, что происходит вокруг, животный страх лишил его способности нормально воспринимать события.

Но появление старика с мешком подсказало ему, что развязка близка.

Он замычал, надувая жилы на шее, но его мычание сейчас же растворилось в неистовых воплях, поднятых толпой.

Это зрители выражали недовольство. Им не терпелось поскорее стать свидетелями казни, и они громкими возгласами требовали у палачей, чтобы те скорее переходили к основной части программы.

Али-хан поднял руку – и на площади моментально установилась тишина. Как бы ни были дики и своевольны эти люди, они знали, что такое дисциплина и чем грозит ее нарушение, и беспрекословно подчинялись своему предводителю.

Роман, не отрываясь, смотрел на мешок в руках старика. Что за гадость там находится?

Похоже, тот же вопрос не давал покоя и Эдвардс. Она вся вытянулась вперед и, замерев, ждала, что последует дальше. Происходящее на площади ее ужасало, но оно же завораживало и приковывало взгляд.

Старик поставил свой мешок на землю, запустил в него руку и, немного повозившись, вытащил толстую черно-серую веревку. Он поднял ее над землей, слегка тряхнул – и вдруг веревка сильно вильнула хвостом, оказавшись полутораметровой змеей.

Эдвардс вскрикнула, инстинктивно подавшись назад. Сидевшие вокруг нее воины засмеялись, весело скаля зубы.

Улыбался со своего места и Али-хан. Все шло именно так, как он хотел.

Хук, увидев змею, замер, как загипнотизированный. Даже дрожать перестал.

– Это кобра? – спросила Эдвардс Романа, как всегда, быстро приходя в чувство. – Они хотят его убить с помощью ядовитого укуса? Ведь так?

Для Хука это был бы хороший исход. Такой величины кобра обладает достаточным количеством яда, чтобы человек, ею укушенный, умер в течение нескольких минут. Конечно, его немного покорежит перед смертью, но все-таки умрет довольно быстро и без особых мучений.

Эдвардс готова была вздохнуть с облегчением.

– Почему вы молчите? – прошептала она.

А что мог сказать ей Роман? Он видел, что старик держал в руке не кобру, а полоза, гада неядовитого, но зубастого и очень сильного. И рассчитывать на быструю смерть Хуку вряд ли приходилось.

– Это ведь кобра? Или гюрза?

Один из охранников дернул Эдвардс за руку, чтобы она не отвлекалась. Второй демонстративно клацнул автоматом. Эдвардс притихла, напряженно мигая.

С Хука вдруг сдернули трусы. Он не обратил на это внимания, весь поглощенный созерцанием змеи в руке старика. Но Эдвардс что-то сообразила и снова беспомощно покосилась на Романа. Однако тот предпочитал смотреть строго перед собой.

Возле Хука поставили медный кувшин. Кувшин был невысокий, с широким днищем. Стенки кувшина равномерно суживались кверху, заканчиваясь овальным раструбом, по форме отдаленно напоминающим восьмерку. Снаружи к кувшину крепились широкие «ушки».

На площади стояла глубокая тишина. Зрители во все глаза следили за происходящим.

Старик приподнял полоза и ловко уложил его в кувшин. Тут же сильные руки ухватили Хука и усадили голым задом на раструб кувшина. Еще минута – и он был прочно привязан ремнями к ушкам.

– Что они делают? – пробормотала Эдвардс.

Роман, стиснув челюсти, молчал. Он почувствовал, что сам бледнеет не хуже Эдвардс, и предпочитал, чтобы она не видела его слабости.

Хука с привязанным под ним кувшином приподняли, слегка развернули и посадили кувшином на костер. Огонь к этому времени едва горел, он не мог обжечь Хука, связанные ноги которого были предусмотрительно помещены палачами за пределы каменного круга.