Цветы из бури - Лаура Кинсейл

Это был кусок штукатурки, который он утром отбил от стены. Мэдди молча смотрела на него, а Жерво сделал шаг ближе к ней, положил кусок штукатурки ей в руки и издал тихий звук, трогая плоскую поверхность пальцем. На руке Кристиана остались следы пыли. Мэдди посмотрела на штукатурку и разглядела царапины на лицевой стороне обломка. Наклон по направлению к свету проявил их. Несмотря на криво нацарапанные буквы, она узнала почерк Жерво.

Прелестная.

Мэдди.

Сожалею.

Она не отводила глаз от крошившегося подношения.

— Хорошо. Да. Ты сожалеешь. — Мэдди продолжала отводить глаза, поджав губы. — Я тоже сожалею.

Кристиан коснулся ее подбородка.

— Извини, — сказала Мэдди. — Из-за одежды. Понимаешь? — Она не могла больше ничего добавить, а только посмотрела в его глаза — драматичные, черно-синего цвета. Слабая-слабая улыбка, казалось, появилась на его лице. Кристиан ласково провел по ее щеке. Мэдди неуверенно отодвинулась, — Ты хочешь поехать в деревню сегодня? — спросила она. Его лицо неопределенно изменилось и утратило улыбку. Он пристально смотрел на ее губы.

— Поехать, — повторила она. — Поездка. Деревня.

— Поехать.

Она кивнула:

— Поехать в деревню.

— Мэдди-девушка едет?

— Ты. Ты, Жерво. Ты едешь.

Он кивнул и коснулся ее руки.

— Мэдди-девушка… едет?

— О! Да, я должна поехать. Тоже. Если ты хочешь. Он открыто улыбнулся. Мэдди сжала в руке кусок штукатурки и ответила Кристиану короткой и нервной улыбкой.

Сопровождаемый Обезьяной и еще одним санитаром, Кристиан вышел на улицу, задержав взгляд на непорочной фигуре Мэдди-девушки, на ее черном платье с белым воротником, на нелепом совке для сахара на ее голове. Он почувствовал холодное солнце на своем лице, услышал скрип сбруи, звук шагов по гравию на подъездной дороге.

Кристиан чувствовал себя ошеломленным внешним миром, светом, открытой далью, лужайками, озером, деревьями. Раньше ему казалось, что при первой возможности он побежит сломя голову. Но теперь главное было — суметь подавить в себе желание вернуться обратно в камеру. Мэдди и гордость заставляли двигаться вперед. Он не бесхребетный лунатик. Не здесь! Не теперь.

Карета ждала их. Слуга помог Мэдди, Кристиан последовал за ней. Когда он поднимался, боль пронзила спину, он едва не застонал. В карете пахло трубочным дымом и несвежей лавандовой водой. Раздражала массивная вульгарность, дорогая ткань и бархат, отделанный пурпуром.

Кристиан почувствовал, как его без всякой причины охватывает паника. Он боялся, что кто-нибудь увидит его. От него потребуют понимания болтающих незнакомцев. От него будут ждать разговора. Он чуть не потерял равновесия, схватившись за ремень и руку Мэдди.

Она повернулась и посмотрела на него. Пока Обезьяна и санитар занимали переднее сиденье, Кристиан крепко сжал ее руку и не собирался ее отпускать. Санитар ласково улыбнулся.

— Немного испугались? — спросил он. — Ничего страшного, обыкновенная суета.

Кристиан отреагировал на ухмылку толстяка явным презрением. Раз он предпочел держаться за то, что ему казалось надежным, то это никого не касается. Тем более — не дворянина, выглядевшего смехотворно в бриджах и сапогах со шпорами. В его жалкой провинциальной жизни, судя по всему, был праздник, когда он вылезал из своей деревенской собачьей тележки и садился на чистокровную лошадь.

Знакомые звуки от лошадиной сбруи, низкий резонанс от копыт упряжки. Карета немного накренилась и покатила.

Кристиан позволил санитару прижать себя спиной к подушкам, вызывая тупую боль в его ране. Он сосредоточился. Надо непременно сдерживаться, наблюдать за пейзажем, не искать слов, не говорить о вещах, которые назвать он не в силах. Подъездная аллея была длинной и ровной, но из всех в карете он был единственным, кто держался за ремень для равновесия. Кристиан сделал попытку приказать своей руке выпустить ремень, стараясь вспомнить, насколько все вокруг обычно. Карета. Внешний мир. Трава. Деревья, к осени ставшие яркими.

Карета достигла ворот имения и выехала на петляющую дорогу между газонами и шпалерами. На фоне бледного золота полей пшеницы пастбища казались все еще ярко-зелеными. Кристиан пристально смотрел из окна, чувствуя себя неловко.

Жатва. Работа. Арендаторы. Поденщики, гремящие чем-то металлическим. Устойчивый ритм… Не то…

У него был шок. Ужасное яркое воспоминание замка Жерво, Уэлльских болот и дикой местности. Ничего похожего на этот наманикюренный пейзаж. Ему следовало быть там. А он забыл об этом. Как он мог забыть? Овечья шерсть… Работа… Арендаторы. Арендаторы. Арендаторы…

В его владениях должна начаться жатва. Кто занимается этим? Неожиданно в деревне оказались несколько оштукатуренных коттеджей с красными крышами. Церковь. Пивная под вывеской с черным быком. Карета замедлила ход и остановилась перед таверной, покачиваясь, пока лакей открывал дверь. Кристиан чувствовал себя удивленным и взволнованным, все еще стараясь думать о своем доме и жатве.

Он опять схватился за ремень для равновесия, и вновь сжал сильно руку Мэдди. Санитар вышел и стоял у ступенек кареты, глядя на Кристиана с льстивой и выжидающей улыбкой. Добродушный хозяин пивного зала с непринужденным приветствием вышел к двери, вытирая руки о фартук.

Кристиан не двигался. Он не хотел останавливаться здесь, не хотел ни с кем встречаться.

— Идешь? — спросил санитар.

Кристиан свирепо посмотрел на него.

— Вставай, — Обезьяна встал, нагнувшись под низким потолком, и показал жестом, чтобы Кристиан шел впереди него.

Кристиан оперся спиной о сиденье, несмотря на сильную боль, и издал низкое злобное рычание. Он не хотел унижаться. Его взгляд, адресованный Мэдди, был полон отчаяния.

Но она улыбнулась ему как раз той ободряющей улыбкой, которую дарила накануне смеявшемуся молодому безумцу. Терпеливая няня — своим детям. Кристиан понял, что все играют маленькую пьесу, в которой каждый знал свою роль. Хозяин, ожидавший карету. Тихая деревня, Обезьяна, стоявший рядом, — воплощение настоящего внешнего мира. Но Кристиан здесь не находился. Он был все еще заперт в сумасшедшем доме. Только стены его расширились.

Там не было публики. А здесь можно его унизить. Мэдди знала, что он лунатик. И они ждали. Он мог разразиться воплями безумия, а они только улыбнулись бы мягкими улыбками и надели на него цепи.

Рука Мэдди беспокойно пошевелилась, несмотря на то, что она сохраняла ободряющее выражение лица. Кристиан знал, что она боялась того, что он хотел сделать. Она не могла скрыть этого. Именно ее боязнь заставила его выпустить ее руку, встать и спуститься из кареты, как цивилизованный человек — он не хотел, чтобы она боялась его. Он хотел, чтобы она боялась себя — маленькая, покровительствующая, терпеливая… Ты, старая дева…