Льдом и мечом - Олег Фомин

— Не жалею ни о чем, — шепчет она. — Было немало мгновений, ради которых стоит пройти через мрак. Это — лучшее из всех.

— Наяда, мы улетим вместе, — с боевой дрожью говорит Эгорд, — никому не позволю…

— Эгорд… — Рука девушки застывает на амулете спрута. — Что это?..

— Староста сказал, с этими оберегами спруты нас не тронут…

— О боги, Эгорд! — Рука Наяды отдергивается как от пираньи. — Сними немедленно!

Повторять дважды не приходится, кому-кому, но только не Наяде, Эгорд вскакивает, рывок — и цепочка со спрутом исчезает меж ножек парапета, во тьме ночи.

В мозг бьет муть, Эгорд заваливается вперед, Наяда подхватывает, закидывает его руку себе на плечи, осторожно сажает на колено.

— Эгорд, что случилось? — испуганный голос. — Ты меня слышишь?

Воин-маг кивает.

Голова опять ясная, даже яснее, чем весь минувший день. Дурак… Бесы, какой же дурак!

Все из-за этой жалкой погремушки! А он гадал, что за меланхолия с утра до ночи, опасности раскрывались одна за другой, подтверждались, а он смирился, дескать, пусть идет как идет, все равно сделать ничего не в силах… Убить мало этого Деймуса! Хотя он и прочие жители — напуганные игрушки магов. Всему виной эти индюки в крепости!

Вот же бесово болото, а ведь желание Милиты разгромить магов и жажда Тимориса до простых человеческих радостей — тоже из-за амулетов! Чтобы никто не покинул остров! Надо срочно сорвать эту мерзость с их шей…

— Одевайся, — быстро говорит Эгорд. — Мы улетаем.

Спешно ныряет в штаны и рубаху, заматывается в кожаные подкладки, щелкают застежки доспехов и ремней. А ведь останься разум чистым, уже давно бы сообразил, чем дело пахнет, Наяду в охапку, Милиту и Тимориса за шиворот, на дракона и поминайте, как звали.

— Эгорд, меня все равно… — обреченно начинает Наяда.

Воин-маг затыкает ей рот крепким, но нежным поцелуем.

— Прорвемся. — Хватает за руку, бегут к двери.

Пальцы обрастают иголками инея, заклинание сорвется на всякого, кто не захочет проявить дружелюбие.

Открывает дверь.

Сверху в лицо смотрит кошмарное чудовище. На синей коже пленка слизи, провал рта венчают щупальца, среди бликов лысины — черные глаза. Инистая рука Эгорда опускается, воин-маг смотрит на страшный танец щупалец, не пошевелиться. Чудовище качает мощными клешнями, столбы ног книзу расширяются как две горы, на спине огромная тяжелая конструкция из гигантских щупалец, вееров и шипов, оттуда вылезают и прячутся обратно всяческие морские твари…

В коридоре напуганные люди, лица исчерчены тенями: грустный, но решительный Деймус, злорадный Волдур, заплаканные девушки, так настойчиво липшие к гостям…

Пронзает жуткий вой, в невидимые раны заползает густой черный страх, глаза Эгорда прикованы к бездне в пасти чудовища.

Тело безвольно вянет…

Сзади долетает крик девушки…

Глава 14

Сознание возвращается медленно, болезненно.

Небольшой купольный зал с мелкими ромбиками окон, внутрь проникает свист ветерка и кусочки пейзажа — краешки скал, чайки, вода… щупальца.

В центре каменная тренога в виде гидры, на головах, что образуют чашу, покоится черная сфера величиной со стенобитное ядро.

Эгорд прикован к стене, браслеты вгрызаются в запястья и лодыжки, в простенках висят Милита и Тиморис. Воин храпит, на Эгорда смотрят белоснежные глаза нежити.

— Доброе утречко! — язвительно цедит Милита.

— Где мы? — хрипит Эгорд.

— Угадай с одного раза.

— Крепость магов?

— Мансарда, выше только небо. Радуйся, тут очень живописные виды на океан и этих серых тварей.

— Мама, где я?! — вопит Тиморис, бешено озирается. — Мы умерли?!

Немертвая пожимает плечами:

— Лично я — да. И вам осталось недолго, если не выбраться.

— Мы в башне магов, Тиморис. — Отстраненно говорит Эгорд, взгляд в одну точку. — Нас все-таки схватили.

— Вот же бесы! — Тиморис бьется головой о стенку. — Ну, хоть погулял напоследок… Почему-то меня это успокаивает слабо…

— Эй, а почему ты в доспехах? — спрашивает Милита. — Твои шлюшки не раздели?

— Сама ты… Да я свалился еще за столом, меня, наверное, в комнату приволокли да так и бросили. А почему в доспехах ты? — Тиморис осматривает Милиту взглядом скульптора, останавливается на груди. — Хм… Ну, хотя доспехов на тебе и так не очень-то…

Милита пробует пошевелить руками и ногами, но удается лишь беспомощно извиваться, набедренные и нагрудные пластинки тихо звенят, плащ тяжело качается, на его темном фоне девушка смотрится особенно выразительно.

— Пялься-пялься, потом глаза-то выколю.

— Если выберемся, — с хитрой улыбкой подмечает Тиморис.

Милита оставляет попытки, из-под волос стон:

— Поверить не могу, меня победил какой-то уродец!

— А как все было-то? — осторожно интересуется Тиморис.

— Ворвалась в комнату синяя тварь со щупальцами, я даже не успела выхватить лук. Сначала этот… кальмар начал выть, стало жутко, но взяла себя в руки, вцепилась в лук, и тут из-за его спины щупальца! Меня оплетают, все вверх дном, а потом удар по затылку.

Эгорд почти не слушает. Наяда… Что с ней? В мыслях ее печальное лицо, слова о предчувствиях, которые всегда сбываются…

— Все из-за проклятых побрякушек старика, — сокрушается Милита. — Только теперь поняла, идиотка…

— Какая ты сегодня самокритичная, любо-дорого послушать, — довольно говорит Тиморис. — А что за побрякушки?

— Амулеты, идиот!

— А… хм… ну да. Эй, Эгорд, чего такой хмурый?

— Вообще-то мы в плену, если не заметил, — ворчит Милита. — Вполне причина быть хмурым.

— Зато живые!

— Да… — Эгорд с трудом вырывается из тягучего вихря мыслей о Наяде. — Я тоже был сам не свой из-за амулета. Ночью сорвал… и как прозрел! Но поздно, чудовище уже было за дверью.

— Дался же мне этот источник энергии! — корит себя немертвая, дергается в попытках вырваться. — Нет, идея хорошая, но чтобы так наплевать на осторожность! Могла бы спокойно смыться через окно, понаблюдать из засады, вернуться с драконом… А сама разлеглась на кровати, мол, пусть заходят, всех перебью! Ррр!

— И Тиморис потерял голову из-за амулета, — поддакивает Эгорд.

— Ну… эээ… если честно, — мнется Тиморис, — амулет я потерял еще днем…

Физиономия воина отворачивается, словно вот-вот получит по зубам.

Долгая пауза, Эгорд даже слегка трезвеет, взгляд втыкается в героя-любовника, гурмана и пьяницу.

— Понятно, — вздыхает Милита, машет кистью в сторону Тимориса. — Этот по своей дурости…

— Эй, — обиженно тянет воин, — могла бы похвалить за откровенность!

Эгорда опять забирают мрачные размышления, призрачная ткань воспоминаний и страшных дорисовок фантазии липнет к зрачкам синеватой тиной. Что та тварь сделала с Наядой?.. Непослушный пугливый человечек бродит по пещерам извилин, размазывает на стенах жуткие сцены: вот девушка в окровавленном платье разорвана, части валяются по всей комнате, а вон толпа сельчан сжигает Наяду на столбе…

Тело скручивает боль.

Жилы вздуваются, Эгорд слышит свой крик и крики спутников. Из пленников вылетает нечто зыбкое и черное, как зола, потоки вещества утекают в пасти каменной гидры, каким-то образом проникают в сферу, чернота в ней оживает, словно в чан с водой вливают новые порции жидкости.

Троица приходит в себя, говорить можно, но до омерзения не хочется разлеплять искусанные губы.

— Только не это, — стонет Тиморис. — Мы как те жрецы в осадной башне…

— Ты о чем? — Милита выплевывает холодную темную кровь.

— Видели такое, — тяжело дышит Эгорд, рука порывается стереть с лица пот, но упирается в стенной браслет. — Темные маги держали в заточении жрецов света, высасывали силу.

— Вот как, — говорит Милита в пустоту. — Значит, мы — дойные коровы.

— Не хочу. — Тиморис чуть не плачет. — Будем пускать слюни, как те несчастные… За что?! Лучше бы сразу убили…

— Зато живые, — ядовито выдавливает немертвая. — Пить надо меньше! И под юбки не лезть.

— Эгорд, что делать?! — Тиморис глядит умоляюще.

Из сферы вытекают черные ленты энергии, сплетаются высокие тучи, из дыма выходят трое в просторных одеяниях такого же цвета.

У самого ряженого рогатый посох, еще более рогатый шлем, ткань вышита остроугольными символами из драгоценных ниток, на шее амулет в виде паука, выцветшие глаза — две полоски равнодушия. Двое других попроще, без узоров, посохов, рогов и прочих пышностей. Один лысый, нет даже бровей и ресниц, только натянутая на череп кожа, глазки как бусинки, но ярости в них хватит на десятерых. Другой слегка растерян, будто не знает, куда попал, волосы как охапка прогнившей соломы.