Льдом и мечом - Олег Фомин

— Чаво-о?

— «Не хочу улетать, не хочу улетать», — передразнивает немертвая. — Ну и живи здесь, пшел отсюда!

— Ревнивая, — самодовольно лыбится воин.

Милита фыркает.

Эгорда и Тимориса со всех сторон обклеивают стайки девушек, звонко смеются, чирикают, как воробьи на деревьях. Милита брезгливо морщится, исчезает, уши Тимориса горят как фонари, улыбка искренне счастливая, такая бывает не у всякого ребенка… Кстати, почему здесь ни одного ребенка? Эгорд хмурится, оглядывает селение…

Воин позволяет себя увести, кружится в вихре длинных волос, юбок, разноцветных блестящих глаз.

Красавицы скользят впритирку, как кошки, мурлычут какие-то глупости, но приятны сами голоса, как теплая светло-голубая вода в лагуне, пальчики шелестят по доспехам и шее, обдает аромат свежей от банных травяных паров кожи. Эгорд улыбается скупо, отвечает редко, слова не холодные, но и не живые, так, вибрация воздуха.

Мужчины поглядывают ревниво, но не вмешиваются: закон любого изолированного селения — кровь дороже хлеба. Редкий гость просто обязан оставить семя, потому временно царь и бог.

Эгорд не в настроении ворковать, обниматься, заигрывать, что-то беспокоит, не дает порвать паутину тревожных мыслей, но за местное потомство можно не волноваться, бойкий спутник справится за двоих, через девять месяцев будут голосить десятка два Тиморисов.

Дорога растворяется в траве и мелких круглых камнях, холмы поднимают и опускают Эгорда как заклинания, гибкие колонны щупалец увеличиваются, надо лишь переставлять ноги вперед. Ветер ласково остужает лицо, изгоняет послеобеденную тяжесть. От края до края полупрозрачные, словно шелк, тучи, уютная дымка сумрака.

Щебечущие красотки постепенно умолкают, поняли-таки, что ничего не добьются, одна за другой исчезают, напоследок все же осыпают легкими игривыми, как алмазный песок, смешинками, цветной хрусталь глаз обещает много, даже пытается шепнуть на языке бликов, где найти, если станет скучно и одиноко…

В какой-то момент Эгорд осознает, что щупальца могут до него дотянуться, обрушить невообразимую тяжесть, раздавить в кровавую пыль… но все так же пассивно качаются. Будто сквозь сон пытаются разогнать тучи… Амулет и правда действует.

Эгорд усаживается на склон холма, блеклые полоски трав водят кончиками по чешуе доспехов, качаются в ритме пенных волн, которые лижут берег и спины спрутов.

Голова никак не может опуститься, глаза все пытаются рассмотреть острия щупалец, но те расплываются где-то в небе.

— Не видно, — бормочет под нос. — И путь у нас такой же. Бес разбери, что в конце. Втроем против полчищ демонов… Через такие расстояния… И как только хватает выдержки идти, сражаться, шаг за шагом? Представишь, что таких шагов еще сотни тысяч, за каждый надо грызться, каждая грызня труднее прежней… Но все равно идем. И главное — прошли много! Впереди больше, но все-таки! Сквозь орды демонов, убили Клессу, переплыли часть океана. И все это — мы? Сами? Вот этими крохотными ручками и ножками, тонкими железками, которые гордо зовем «мечи и копья»? Да, сами… И вот дожили: чествуют как героев.

Эгорд прислушивается к внутреннему голосу, тот отвечает:

«Наверное, это и толкает дальше. Если прошли столько, пройдете и остальное».

— И еще память, — шепчет Эгорд. — О жизни, которую демоны разорвали, о погибших друзьях. О мести.

«Месть сладкая хищница, ради ее объятий и правда можно бросаться в неравные битвы, — говорит внутренний голос. — А скольких друзей ты уже принес ей в жертву?»

— То есть?

«Ну, так ведь всегда: покоряешь ее сердце, а она вдруг — принеси голову друга, если и впрямь мне верен».

В памяти светлый, но горький образ Камалии…

— Так случилось, что если месть свершится, она не только утолит мою жажду, но и защитит мир от великого зла. Оправдывает ли это месть?

— Значит, жертва все-таки есть, — печально говорит внутренний голос.

— Есть, — тяжело кивает Эгорд. — И пора быть с собой честным. Я иду не спасать мир, а мстить. Стараюсь не втравливать других в эту личную битву…

— Но если месть потребует головы этих других, ты их срубишь?

— …Наверное.

Ледяное молчание тает медленно, капля по капле, в какое-то мгновение Эгорд осознает: внутренний голос, высокий и осязаемый, не похож на его собственный. Словно беседует с девушкой.

— И ты не остановишься, — вздыхает голос. — Самое страшное, никто не вправе тебя судить. Твоя жажда мести, наверное, единственное, что может спасти мир. Остальные забились по углам, покорно ждут участи…

Эгорд поворачивает голову.

В самом деле, рядом сидит девушка.

Глава 12

Наяда…

Платье легкое как нити водорослей, переливается оттенками кораллов, медуз, причудливых пестрых рыб, пронизанной лучами воды. Длинные волосы цвета морских сумерек удивительно невесомые, слабый ветер колышет их вдоль земли, сплетает и расплетает косы. Лицо прекрасное, но никак не удается запечатлеть в памяти, будто неуловимо, но постоянно меняется… Серебристые жемчужины глаз устремлены к океану.

— Порой мирные жители настолько мирные, не только не вылезут из нор на битву со злом, но и продадутся злу, лишь бы их не трогали, — грустно говорит наяда.

Взгляд прикасается к Эгорду, тот очарованно проваливается в глубину темных — не черных, а именно темных — значков. За тонкими пленками отблесков нечто прозрачное и бездонное, завораживающий цвет глазам придает глубина, как небо и океан кажутся голубыми и синими лишь потому, что сливаются в непомерно громадные толщи.

— В бою со зверем легко стать зверем, — шелестят светлые лепестки губ. — Ты хороший, Эгорд, с чистым открытым сердцем. Не жертвуй для мести чужими жизнями, даже если они заслуживают кары. Не ради них — ради себя. Чтобы не стать зверем.

Незнакомка уходит, Эгорд пытается уловить хоть что-то, но мгновения наслаиваются друг на друга, ощущаются одновременно, каждое растягивается в маленькую бесконечность. Эгорд даже не может понять, в какую ушла сторону…

Забыл спросить имя. Да и была ли вообще?

Воин-маг бродит по острову на границе между явью и видениями, пытается прояснить, кого только что видел — местную жительницу или мираж. Больше похоже на второе… В реальность то и дело возвращают каменистые красоты рельефа в тусклом мареве травы. Живописно, особенно со спрутами.

Ноги водят по узким тропам в скалах, находит Милиту на острой как бритва двойной вершине, немертвая стынет меж клещеобразных пик, плащ хлопает на холодном ветру, снежные лампады в глазницах льют лучи на селение и тайную крепость.

— Хочется верить, что любуешься видом, — говорит Эгорд, взбирается по крутым природным ступеням. — Но это тебе не свойственно… теперь.

— Изучаю поле битвы. — В голосе плотоядность. — Без битвы, чую, не обойтись.

— И тебе это нравится. — Эгорд становится рядом.

— Не скрою.

— Подозреваю, здесь ждут крупные неприятности, но в отличие от тебя, не хочу на них нарываться. Лучше улететь сегодня.

— Нам надо в эту крепость. Если маги пустят сегодня и дадут, что нам надо, — пожалуйста, летим сегодня.

— Мы не так уж нуждаемся в помощи. Сил хватает.

— Ошибаешься. — Милита глядит на Эгорда враждебно. — Зараха стерегут полчища драконов, темных магов и других тварей, которых прячет в рукаве, и уж поверь, они не расступятся на любезную просьбу проводить к хозяину. Нас чуть не убили какие-то три ящерки, а ты хочешь лезть в рассадник демонов с пустыми руками!

Милита вновь накрывает взглядом крепость.

— Там наверняка магический источник, сокровищница, куда маги скапливают энергию. — В словах немертвой коварство, не слова, а черные змеи, выползают меж губ с опасным шипением. — Доберусь до него, возьму миром или силой, но без ничего не уйду.

— И плевать, кто эти маги, темные или светлые?

— Успокойся, мой милосердный друг, — с издевкой говорит Милита, — внутри точно не маги света. Отшельники или мелкая резиденция Темного Ордена. И не говори, что безобидные. Видно же, что не все гладко. Ни одного ребенка. Да и принимают нас слишком радушно. Быть может, мы — беглые жулики, врем с три короба о подвигах, а на самом деле плывем к демонам покориться. Даже не усомнились, сразу — герои, герои, слава героям…

— Но если бы там жили светлые маги, ты бы не изменила намерений.

— Светлые не сидят сложа руки, а бьются с демонами. Что-то не похожа местная суета на приготовления к битве. Только и делают, что жрут, спят и совокупляются.

На лице Милиты надменное удовольствие, будто наблюдает с императорской ложи за резней на арене.

— Забавно. Эти ничтожные людишки запуганы. Так запуганы, что давно забыли о страхе, убедили себя, что делают все по своей воле и это им нравится.