На тихой улице - Серафина Нова Гласс

решаю не отвечать.

– Эй! – зовет она. – Есть кто дома? Это Паула Лондри, соседка. Ау!

Я стою за входной дверью в темной прихожей и жду, когда женщина уйдет. И тут под дверь, прямо к моим босым ногам, просовывают конверт. Я охаю, но тут же закрываю рот, чтобы не выдать себя. Затем слышу шаги по ступенькам крыльца. Она уходит. Я открываю жалюзи на окне и выглядываю. Когда соседка скрывается из виду, я беру конверт и несу его на кухню. На конверт приклеен желтый листок с запиской: «По ошибке упало в наш почтовый ящик. На нем ваш адрес». Письмо адресовано мне. Мне! Но как такое возможно? Откуда оно? Мои руки неконтролируемо дрожат. Письмо из местного банка, в котором я открыла счет еще по приезде, когда у меня были свои деньги, и я даже не подумала рассказать об этом Лукасу. Да и зачем? Я всегда была независимой, всегда сама пробивала себе дорогу. Что может быть в письме?

Я не могу открыть его здесь. Лукас в любом случае увидит, что мне что-то подбросили. Придется ждать, пока Эйвери не заснет на веранде в полдень, чтобы заморозить изображение на камере. Несколько мучительных часов, прежде чем я увижу, что там. Не может быть, чтобы Лукас не знал об этом счете и не опустошил его. Там не может быть денег. Так что, наверное, не стоит радоваться. Лукас контролирует все, каждую мелочь. Все было спланировано: как он отключил мне телефон, доступ в интернет, лишил машины и денег. Заставлял меня расписываться под всем, добавил свое имя к моему счету в банке, чтобы распоряжаться деньгами. Лукас заставлял меня подписывать бесчисленные документы, которые приносил домой, но у меня в груди зародилась крошечная надежда: вдруг он не знает об этом счете?

Я же не упоминала о нем. Лукас начал меня контролировать постепенно: упрекал по мелочам, постоянно проверял и звонил, когда я уходила, ревновал без повода. Я считала это просто чрезмерной заботой. Я ведь приехала в новую страну, но, наверное, в глубине души мне хотелось сберечь заработанные деньги, поскольку мой мир теперь вращался вокруг Лукаса и я жила на его доходы. Просто на всякий случай. Денег было не так уж много, пара тысяч. Боже, сейчас это кажется целым состоянием. Надо посмотреть, что в письме. Где его спрятать?

Незадолго до полудня я усаживаю Эйвери на стульчик для кормления. Она ест кусочки банана и йогурт, пиная ногами в носках по столу. В деревянном ящичке на столешнице лежит куча старых писем. Я стою рядом и опускаю кусок хлеба в тостер. Приходится иметь дело только с тем, что лежит на столешнице. Я не могу ничего передвинуть. Вижу похожее на спам предложение от автосалона. Лукас очень аккуратен, но имеет привычку всю неделю запихивать ненужные письма в этот ящик, а в выходные опустошать его. Сейчас это как нельзя кстати. Завариваю свежий чай и наливаю себе еще одну чашку. Затем достаю из шкафа тарелку. Ставлю ее поверх конверта из автосалона. Когда тосты готовы, я намазываю их маслом на тарелке, а затем поднимаю ее, подсунув конверт вниз.

– Сейчас вернусь, крошка, – говорю я и иду с тарелкой и кружкой на веранду.

Но на полпути вскрикиваю «Ой», как будто что-то забыла, и ставлю тарелку на стойку у входной двери, где лежит мое письмо. Возвращаюсь на кухню и беру ложку, затем поднимаю тарелку вместе с письмом из банка, лежащим под ней, и выношу все на улицу. Меня трясет. Колени, кажется, вот-вот подкосятся от напряжения, но я быстро захожу за Эйвери, кладу ее на одеяло, расстеленное на кушетке, и даю музыкальную книжку, чтобы она с ней поиграла, пока не устанет.

Жую тост и машу в ответ энергично машущей мне Коре. Я молю Бога, чтобы она не пришла. Мне нужно время. После того как Эйвери уснула, ложусь рядом с ней и просовываю руку под подушку, нащупывая маленький пульт, позволяющий замораживать изображение на камере. Я лишь надеюсь, что эта функция работает, потому что могу смотреть только в объектив камеры. До сих пор Лукас ни разу не догадался, а значит, все получается. Но каждый раз, когда я так рискую, у меня бешено колотится сердце.

Я стараюсь дышать глубоко и хоть на минуту успокоить нервы. Затем достаю письмо из кармана и вскрываю. Прижимая пальцы к губам, читаю его, а потом перечитываю еще раз. Боже! Я не могу… Боже мой! Там есть деньги. Это годовой отчет. В ушах стучит пульс. Я вспомнила, как отказалась получать ежемесячные выписки, чтобы зря не тратить бумагу. Если б я этого не сделала, он увидел бы их и на этом все закончилось. Боже мой! Боже мой! Лукас не узнал об этом счете. На нем тысяча двести долларов! Не паспорт и не билет на самолет, но все равно поможет. На этот раз я не буду терять время, составляя план и пытаясь достать паспорт, а просто поеду куда хватит денег. У меня текут слезы, я судорожно вытираю их с банковской выписки, складываю ее и запихиваю в лифчик.

Это просто чудо. Кто-то на небесах за мной приглядывает. Многие письма приходят напрямую, не на абонентский ящик, но Лукас всегда сам проверяет почтовый ящик и не разрешает к нему подходить. Это не просто удача, а спасение. Обхватив голову руками, я раскачиваюсь взад-вперед, разум мечется, составляя планы. Как добраться до города? Надо что-то придумать.

– Все в порядке, милая? – раздается голос, и я вскакиваю на ноги, хватаясь за сердце. – О господи, прости, – говорит Кора и кладет руку мне на плечо.

– Да, все хорошо. Просто… ты меня напугала, – отвечаю я, и она видит спящую Эйвери и прижимает палец к губам, показывая, что будет вести себя тихо.

Не спросив разрешения, она садится, и я тоже.

– В прошлом месяце мы ездили за игрушками, и я нашла в гараже забытую коробку с игрушками для малышей, вот и принесла это для Эйвери, – говорит Кора, вытаскивая из сумки плюшевого осьминога.

– Да? Это так мило. Спасибо. Ей понравится.

Довольная собой, Кора улыбается. Конечно, нормальный человек предложил бы чай, а, раз она явно не собирается уходить, я спрашиваю, не хотела бы она выпить чашечку.

– С удовольствием, спасибо! – улыбается она, и тут я вспоминаю, что изображение на камере заморожено, и если я войду внутрь, когда якобы сплю, то все пропало.

– Ой, прости. Я ведь только что использовала последний чайный пакетик, – вру я. – Как