Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сновал по дружине. Как-то, поустав от хлопот, привалился на лугу к стожку сена; по другую сторону заслышал разговор ратников:
— Сенца-то, почитай, на весь обоз запасли. Добро, мужики не скареды, не пожалели покоса. И ить мирской луг подчистую скосили.
— Не скареды, — поддакнул другой. — И сенцом, и хлебушком снабдили. Последки, грят, отдадим, лишь бы Дмитрия Иваныча на престол утвердить.
— Добро бы так. Чать, помните, как Дмитрий Иваныч о народе пекся?
— Токмо и вздохнули при Дмитрии.
— Крепко вздохнули. Царску десятину не велел пахать, Юрьев день мужикам вернул. Праведный царь!
— Праведный! То-то вся северская земля за Дмитрия встала[40].
— А я, братцы, иное слышал. Чу, царь Дмитрий от православной веры отшатнулся.
— Брехня!
— Беглый поп московский сказывал. В Белокаменной его сана лишили, так он в Путивль утек. Ныне же в рати батюшкой. Сказывал, что-де государь Дмитрий Иваныч на Москве в храмы не ходил, а все с латынянами якшался. Де, настоль онемечился, что даже в царицы еретичку взял. Не грех ли то, православные?
— Врешь, Кирейка. Не возводи хулу на царя Дмитрия.
Иван Исаевич вышел из-за стога.
— Кто из вас Кирейка? — строго спросил он.
— Я, отец-воевода, — смирнехонько ответил неказистый, остролицый мужичонка с быстрыми бегающими глазами.
— Так, сказываешь, царь Дмитрий Иваныч христову веру предал?
— Я о том не сказывал, не сказывал, отец-воевода, — заюлил Кирейка. — То поп Евстафий изрекал.
— Что за поп? Что за блудная овца появилась в моей рати? Где он?
— В Передовом полку, отец-воевода, — продолжая низехонько кланяться, отвечал ратник.
— Добро бы глянуть на оного попа.
Отцу Евстафию учинили сыск. Иван Исаевич поручил расспросить попа вернувшемуся из северских городов Матвею Аничкину.
— Чую, неспроста рать мутит. Пытай накрепко. Матвей принялся за дело с усердием. Через два дня доложил:
— Евстафий сказался попом с Никольского прихода. Де, пять лет на Фроловке Белого города службу правил. Я ж московитян сыскал. Не знают такого батюшку. В Никольском храме отец Федор в попах ходил.
— Что мыслишь о том, Матвей?
— Мнится мне, лазутчик. Никак из Москвы Василием Шуйским заслан. Поп еще в Путивле царя Дмитрия хулил.
— А Кирейка?
— Кирейка пришел вместе с Евстафием.
Лицо Болотникова ожесточилось. Козни Шубника! Боярский царь ушами не хлопает. Норовит подорвать народное войско изнутри, лишить его веры в царя Дмитрия. Жестко молвил:
— Обоих пытать огнем. Змеиные души вытряхнуть! И «поп», и Кирейка пыток не вынесли. Не только во всем повинились, но и выдали имена других лазутчиков. Их оказалось пять человек, мутивших повольников во всех полках.
Вершил суд сам Болотников.
— Зрите, други, на этих христопродавцев. Засланы они в дружину самозванным царем Шубником. То боярские лизоблюды и прихвостни. Проникли они в рать, дабы на истинного государя Дмитрия Иваныча хулу возвести. Государь-де Дмитрий вор и богоотступник, еретик и народный притеснитель. А так ли оное, други?
Дружина гневно отозвалась:
— Врут, злыдни!
— Царь Дмитрий к народу милостив!
— Не Дмитрий Иваныч, а Васька Шуйский народа погубитель!
— Покарать изменников!
Иван Исаевич поднял руку.
— У Шубника в судьях — бояре да дьяки. Мы ж будем судить всенародно, и суд наш самый праведный. Что укажете изменникам?
— Казнить, воевода!
Лазутчиков повесили на осинах.
Глава 13
Афоня
— Погодь, Силантий, не горячись, — прикрывая Афоню, молвил Ерема.
— Зарублю! — продолжал яриться пятидесятник, отталкивая молодого пушкаря.
— Да уймись же, Силантий! Ужель экий сверчок стрельцов посек?
— Не один он был, а с луганскими мужиками. Те ж давно на стрельцов крысились, сволочи!
— И все ж уймись. Сведем мужичка к голове да спытаем. Уймись, Силантий.
Пятидесятник двинул кулаком Афоню по лицу и вложил в ножны саблю.
— Айда к Смолянинову.
Но Кузьмы Андреевича все еще не было: не вернулся от воеводы Трубецкого. Пятидесятник, свирепо зыркая на Афоню, сказал Ереме:
— Недосуг ждать, в караул пора. Стереги оного пса накрепко, вечор приду.
Силантий, еще раз огрев Шмотка кулаком, отбыл к сторожевой заставе. Афоня, утирая рукавом разбитые губы, молвил:
— Бес попутал служилого. Да ить мне и мухи не убить. А тут на-ка… Не верь ему, Еремушка, не за того меня стрельче принял.
— Верь не верь, но сыск тебе будет. Так что крепись, мужичок… Куды ж мне тебя девать?
Ерема кислым взглядом окинул тщедушную фигуру Шмотка.
— Хлипок ты. Где уж те под кнутом стоять. Кат у нас дюж, подковы гнет. Стеганет разок — и ко господу.
Пушкарь задумчиво постоял столбом, а затем потянул Афоню к зелейному погребу.
— В яме покуда посидишь. Там бочки да кади с зельем. Да, мотри, в кадь не заберись. Увезут замест пороха к наряду.
Подошли к погребу; подле стояли четверо стрельцов с бердышами. Ерема кивнул на Афоню.
— Темниц у нас нет, так пусть здесь посидит.
— Аль провинился в чем? — спросили стрельцы.
— А бог его ведает. Голова прибудет — расспросит.
Служилые подтолкнули Афоню к ступеням, хохотнули:
— Лезь вниз, лапотник, поохладись.
Зелейный погреб был довольно высок и просторен. Шмоток присел на нижнюю ступеньку, осмотрелся. Видны лишь первые ряды бочек, остальные потонули в темноте. Вдоль бочек, кадей и ядер — широкий проход; по бокам — дощатые настилы и сходни.
Афоня тяжело вздохнул. Живым теперь не выбраться, сказнят царевы люди неразумную головушку. Сам виноват: заболтался лишку. Надо было деготь у обоза свалить — и вспять. Нет, по наряду побрел, Ерему искать. А пошто? И без того все выглядел. И откуда этот пятидесятник свалился? В Луганях его не было. Там каждого стрельца в рожу знали. Ни один не ушел, всех порешили. Было два десятка и на погост сволокли два десятка. Откуда же? Диву дивился.
А было так.
Пятидесятник Силантий наведался в Лугани поздней ночью. Прибыл с грамоткой от князя Михайлы Нагого. Сказал брату:
— Повелел воевода стрельцов в свою рать отозвать. То по цареву указу. Так что поутру в поход снаряжайся.
— А как же село? — спросил Терентий. — Мужики тут своевольные. Того гляди за топоры возьмутся.
— Ныне, братец, всюду гиль. Цареву же войску подкрепленье надобно.
Судачили, тянули вино да бражку, а в полночь за избой шум заслышали.
— Знать, чего-то стряслось, — поднялся из-за стола Терентий и вышел во двор.
Силантий глянул в оконце. Огни факелов, крики.
— Попался, Тереха! Бей его, мужики!
«Бунт! — всполошился Силантий. Стало страшно: на дворе было людно. Попробуй сунься! Но и в избе торчать не резон: вот-вот мужики нагрянут.
Шагнул в сени, из них поднялся на чердак. Спотыкаясь о кади, кузова и рухлядь, пролез к чердачному оконцу.
Пламя факелов вырывало из тьмы бородатые мужичьи лица. Больше всех гомонил низенький, юркий мужичонка с куцей бородкой. Кричал, наседая с рогатиной на Терентия.
— То самый изверг, крещеные! Пуще всех батогами потчевал. Егоршу насмерть засек. Бей душегуба!
Мужики приперли Терентия рогатинами к амбару. Один из страдников выхватил саблю.
— Получай, дьявол!
Мужики, расправившись со стрельцом, покинули двор. Силантий же тихонько спустился вниз и огородами, мимо бань, прокрался к лесу…
Афоня ужом скользил по темному проходу; тихонько выстукивал кади и бочки.
«Полнехонька… И эта полнехонька».
Одна из бочек оказалась полупустой, крышка сдвинута. Шмоток запустил руку. Ямчуга. Опрокинул бочку в проход.
«Поди не приметят. В зелейник с огнем не ходят», — подумал Афоня и сторожко покатил бочку к выходу. Затем принес крышку; в крышку вбита малая железная скоба.
Прислушался. Наверху скучно, лениво переговаривались стрельцы! Жарынь! Смены ждут не дождутся.
Вскоре послышался скрип колес.
«Возницы едут… Ну, осподи, благослови!»
Афоня перекрестился и сиганул в бочку; прикрылся крышкой, ухватился обеими руками за скобу.
Обозные люди спустились вниз, кинули на ступеньки настилы.
— И когда экое мытарство кончится, — проворчал один из возниц.
— Э-ва, милок. Война токмо зачалась, ишо и не так пригорбит, — молвил другой.
«Епишка! — признал Афоня. — Перву бочку покатили, потом и за мою примутся. Помоги, смилостивись, мать-Богородица! Избавь от темницы вражьей!»
Мужики ступили к бочке, покатили. Шмоток что есть сил ухватился за скобу.
— Эта полегче, — произнес незнакомый возница.
Бочку по настилу закатили на подводу. Возницы вновь сошли в погреб.
- Иван Болотников - Валерий Замыслов - Историческая проза
- Болотников. Каравай на столе - Вера Панова - Историческая проза
- Престол и монастырь - Петр Полежаев - Историческая проза
- Государь Иван Третий - Юрий Дмитриевич Торубаров - Историческая проза
- Богатство и бедность царской России. Дворцовая жизнь русских царей и быт русского народа - Валерий Анишкин - Историческая проза
- ПОСЛЕДНИЙ ИВАН - Иван Дроздов - Историческая проза
- Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий - Историческая проза
- Наблюдения, или Любые приказы госпожи - Джейн Харрис - Историческая проза
- Капитан Невельской - Николай Задорнов - Историческая проза
- Французская волчица. Лилия и лев (сборник) - Морис Дрюон - Историческая проза