Катастрофа - Мари Саат

маленькая и худая, как зубочистка, и колет толстенные сосновые чурбаки! Олев не смог сдержать улыбки. Это окончательно вывело мать из себя.

— Ему бы только шляться со всякими девчонками, таскать их на дачу! — воскликнула она, словно жалуясь отцу, который тактично пытался спрятать свое лицо за стаканом с чаем. — Топят там печь. И не знаю чем еще занимаются! А вот чтобы приложить руки к топору, так это не для него! Все лето гоняет на мотоцикле — одна девица в седле, другая наготове! Эта длинная, про нее я ничего не скажу, по крайней мере порядочная, но эта маленькая! Не понимаю, как может девушка оставаться с парнем в лесу на ночь! В бане!

Тут она осеклась, почувствовав, что перегнула палку: Олев помрачнел. Так мрачнел он и в детстве, когда ей случалось его ударить. И мать поспешно перевела разговор на другое, вспомнила дочь и зятя и свалила всю вину на них: они всегда умеют остаться в стороне, когда родителям нужна их помощь; в баню ездить горазды, а о дровах не думают, небось и теперь найдут оправдание: то ребенок болен, то еще что…

Однако выяснилось, что против субботника никто не возражает, ни Марет, ни Арви. Даже отец поехал на дачу, прихватив на этот раз вместо своих бумаг две бутылки водки и дюжину пива.

В принципе Олев относился к загородной бане с презрением. Раньше мать вполне обходилась ванной, пока бани не вошли в моду. Тут у нее вдруг обнаружились нарушения кровообращения и она едва ли выжила бы, если б к даче срочно не пристроили баню. Теперь раз в две недели она устраивала банные вечера. Это был явный снобизм. Но, с другой стороны, если зимой вдруг требовался теплый уголок, чтобы побыть вдвоем с девушкой, то нагреть парилку не составляло особого труда. Впрочем, других возможностей и нет… Если не считать тех спокойных выходных, когда мать устраивала банные вечера и прихватывала с собой отца.

Да и просто сходить в баню, а потом посидеть вечером у камина, как сейчас, после целого дня работы, было совсем не плохо.

Сегодня Олев впервые ощущал, что и водка идет. До сих пор даже от самого незначительного опьянения он весь внутренне напрягался: казалось, будто что-то мешает ему, мысли теряли ясность и стремительность, и он уже не мог с прежней легкостью владеть собой; тогда он замыкался в себе, мрачнел, только и делал что следил за своим поведением. А теперь он поддался хмелю. Это шаг по наклонной, подумал он, но подумал лишь на мгновение, словно в тумане; затем расслабился, и его охватило приятно обволакивающее чувство превосходства над всем окружающим.

Олев не любил своего зятя. До сих пор он считал, что все дело во внешности Арви: рядом с его гордой красивой сестрой тот казался жалким, щуплым; когда он снимал очки, глаза у него оказывались маленькими, водянисто-серыми. И он вечно был чем-то недоволен и раздражен. Олев, как и многие, верил, что братьям никогда не нравятся мужья своих сестер. Но теперь он вдруг понял и более глубокую причину своей неприязни: его зять карьерист, мелкий честолюбец, которому постоянно чего-то не хватает, чья алчность превышает его возможности. Жалкая лягушка на болотной кочке, — неожиданно нашел Олев точное определение. Если он, Олев, идет вперед, то он идет, расталкивая других, наступая на них или отшвыривая в сторону, когда они оказываются на его законном пути, идет к законному, предназначенному ему природой месту. А его зять подхалим, он юлит, ловчит, суетится. Изворачивается! Разумеется, Олев не осуждает изворотливость, если все делается по плану и если этого не замечают другие. Но его зять оставляет впечатление усердного исполнителя. Только на одном исполнительстве далеко не уйдешь.

Между тобой и твоим непосредственным начальником, — принялся развивать свою теорию Олев, — должны быть легкие трения, которые постоянно держали бы его настороже, почти незаметные трения, чтобы начальник считал: это же замечательный во всех отношениях и способный парень, ну что я могу иметь против него — ничего. А другие, в первую очередь начальники этого начальника, должны чувствовать, что ты немножко больше подходишь на эту должность. В таком случае ты можешь надеяться на его место, если он стар и от него желают избавиться; если же он молод и не имеет особых шансов на выдвижение, так что его место тебе в общем-то не светит, то он не замедлит сделать все возможное, чтобы продвинуть тебя на какое-нибудь другое, более выгодное место, и ты можешь рассчитывать на него как на хорошего знакомого. Ибо в конечном счете все зависит от знакомств. Разумеется, люди не должны считать, что они помогают тебе только ради знакомства: надо, чтобы им казалось, будто именно ты — наиболее подходящий из всех, кого они могут рекомендовать. Одним словом, нужно быть способным. Кое-кто полагает, что нельзя выставлять свой ум напоказ. Чушь! Да, нельзя считать себя слишком умным и недооценивать других. Но ум и способности не спрячешь, а если станешь их маскировать, то другим это покажется скрытностью, и это уже плохо. Конечно, все зависит от обстановки, часто приходится действовать так, как тебе подсказывает твое чутье.

У Арви нет этого чутья. Ему не хватает уверенности в себе и уравновешенности. Сидя за рулем, он как ненормальный жмет на педали — без конца газует и тормозит; кто плохой водитель — тот и плохой руководитель! Точно так же он не перестает переживать из-за своей фабрики. Если бы я был главным экономистом какого-нибудь предприятия и меня донимала бы вечная спешка и нервотрепка, то уж я бы догадался, что здесь что-то неладно. Настоящий организатор умеет заставить работать своих подчиненных! Будь я директором, я бы в первую очередь позаботился о фасаде — внешних связях и саморекламе. Когда заместители подобраны правильно, то и внутренний распорядок не окажется потемкинской деревней…

Его мысли текли так же плавно, как и в тот раз, когда он стоял с Сирье на крутом обрыве. И вообще — Сирье! До чего же ничтожной казалась ему сейчас ссора с ней по сравнению с той жизнью, что ждала его впереди! Какая-то девчонка, которую он выставил! Ведь это Олев выставил  е е, а не наоборот. Значит, он в любое время может и вернуть ее, если только захочет. Другое дело, если б она умерла. Да если б она даже умерла — ведь это всего лишь один человек. А людей вокруг уйма, как градин: падают и исчезают. Нельзя, чтобы они становились помехой на твоем пути; надо шагать сквозь град и помнить,