Верная Рука - Май Карл Фридрих

— То есть, видимо, всем и ничем одновременно. Меня, впрочем, интересует только то, кем он был в тот самый день, когда он обнаружил у себя лишнюю веревку?

— Тогда? Незадолго до этого он основал брачную контору.

— Удивительно! Чтобы и другие получили свою порцию семейного счастья? Для всеобщего блага? Это было очень мило с его стороны!

— Да, намерения-то у него были хорошие, только результаты получились, увы, прямо противоположные.

— Ах, неужели не нашлось пары душ, которые пожелали бы соединиться друг с другом?

— Нет, ни одной!

— Так вот почему он предпочел веревку.

— Да. Он повернулся спиной к жизни, которая ничего не могла ему предложить.

— Отличный парень! В высшей степени джентльмен! Если бы он был здесь, то смог бы сейчас предаться приятным воспоминаниям! Трусливо бросить жену и детей? Тьфу ты, черт!

— Не болтайте чепухи! Когда он ушел, у нас дела пошли лучше.

— Конечно! Когда муж больше не пропивает деньги, дела его вдовы и детей, благодаря ее заработкам, идут лучше день ото дня!

— Слушайте, о чем это вы? Моя мать всегда кормила семью.

— «Кормила» просто не то слово. Да она работала как лошадь!

— Откуда вы это знаете?

— Она жила в маленьком городишке Смитвилле, что в Теннесси, после того как ее муж, а ваш дорогой отец повесился?

— Верно! Но скажите, откуда вы это…

— А потом вместе с детьми она переехала на Восток? — перебил его уверенно Дик Хаммердал.

— Тоже верно! Теперь, наконец, скажите…

— Подождите! И там она тоже трудилась так, что смогла много зарабатывать и даже взять к себе маленького, хилого племянника и вырастить его. Позже, когда ее суровое воспитание стало уже совершенно невыносимым, в одно прекрасное воскресенье он исчез. Так или нет?

— Так. Но мне непонятно, откуда вы все это знаете?

— У него также была сестра?

— Да.

— И где она теперь?

— Она умерла.

— То есть вы и ваш благочестивый братец Джоул остались единственными наследниками своей матери?

— Конечно!

— Ну, и где же это самое наследство?

— У черта! Где оно еще может быть? Что мы могли еще сделать с парой сотен долларов, как не пропить их?

— Well! Вы, кажется, действительно очень похожи на своего отца! Я вам скажу в третий раз: берегитесь веревки! А ты что скажешь, Пит Холберс, старый енот? Достойны эти два братца того, чтобы кое-что получить?

— Хм, — буркнул тот, на этот раз весьма сердито. — Как скажешь, дорогой Дик.

— Well, так они это не получат! Ты согласен?

— Да, они этого недостойны.

— Достойны они или нет — какая разница! Был бы прямо-таки стыд и позор, если бы они это получили.

— В конце концов, что такое «это»? О чем вы, собственно, говорите? — Бродяга был заинтригован.

— Не о чем, а о ком, — ответил Хаммердал.

— Следовательно, обо мне и моем брате?

— Да.

— Вы чего-то хотите нас лишить?

— Угадали.

— Чего же?

— Наших денег.

— Ваших денег? Что вы, черт возьми, хотите этим сказать? Мы вытрясли все из ваших сумок.

— Хау! Вы полагаете, что мы все, что имели, притащили сюда, на Дикий Запад? У Пита есть имущество, и у меня тоже кое-что, это много тысяч долларов, мы их копили специально для того, чтобы подарить вам и вашему замечательному Джоулу. Но мы передумали: вы ничего, совершенно ничего, ни единого цента, не получите.

Я не видел лица бродяги, но очень хорошо представлял себе его выражение в эти минуты. После довольно долгой паузы он забормотал:

— Ваше… имущество должны были… мы должны были… получить?

— Да.

— Вы хотите меня одурачить.

— Ничего подобного.

Бродяга, кажется, изучал лица обоих приятелей, потому что опять наступила долгая пауза, и затем я услышал его изумленный голос:

— Не понимаю, зачем я вообще тут с вами беседую?! У вас такие физиономии, как будто всю эту чушь вы говорите всерьез, но чушь — она чушь и есть, и ничего более.

— Послушайте еще раз, что я вам скажу: если вы считаете себя человеком, до которого мы можем снизойти, чтобы пошутить с ним, то вы ошибаетесь! Вы отчасти болван, а отчасти — мерзавец, мы же, напротив, умные и достойные люди, которым и в голову не придет смеяться над ослом и негодяем!

— Zounds! Вы, кажется, забыли, что вы наши пленники! Но я не обиделся. Если бы вы обращались так с настоящим негодяем и мерзавцем, эта «смелость» вышла бы вам боком!

— Хау! О нас не беспокойтесь, мы вас не боимся! Сколько мы себя помним, мы обычно все называли своими именами. И нам еще ни разу не приходилось называть подлеца достойным человеком!

— А если я вас накажу за эти слова?

— Глупости! Вы что — наш школьный учитель, а мы — ученики? Если вы сделаете нам что-нибудь плохое сегодня, то уже завтра мы отомстим вам, если захотим — уж будьте уверены! А что касается «негодяя» и «болвана», то ни за что я не возьму этих слов обратно, потому что они очень подходят вам. Но вы-то это знаете даже лучше меня.

— Выражайтесь яснее!

— Вы не поняли, что все мною сказанное имеет под собой основание.

— Черт вас поймет!

— Для этого времени не будет. Вы гораздо ближе черта и не многим лучше! Уточним: ваша фамилия -Холберс?

— Да. Холберс.

— А фамилия моего друга?

— Та же.

— А его имя?

— Пит, как я слышал. Пит Холберс. Так ведь он… ох!

И он замолчал. Я услышал, как он едва слышно свистнул сквозь зубы, а потом торопливо забормотал:

— Пит, Пит, Пит… Так звали мальчика, кузена, которого мать взяла к нам и… Возможно ли это? Этот долговязый парень — наш маленький Пит?

— Это он! Наконец-то вы нашли звонок на двери! Сочувствую — это стоило вам большого труда! Вам не следует больше воображать себя очень умным — вот что я думаю насчет этого.

Бродяга пропустил этот выпад мимо ушей.

— Что? Возможно ли? — изумленно воскликнул он. — Так ты и есть тот самый Пит, который всегда добровольно шел к матери на порку вместо нас?! И которого такое заместительство сделало больным настолько, что он ударился в бега?

Пит мог только кивнуть — я не услышал ни единого слова.

— Это же с ума сойти! — продолжал его двоюродный брат. — И теперь ты у нас в плену!

— И вы собираетесь его убить! — напомнил Хзммердал.

— Убить! Хм. Об этом я ничего не могу сейчас сказать. Расскажи мне, пожалуйста, Пит, как ты сюда попал и что делал все это время?

Пит кашлянул и, отбросив свою обычную немногословную манеру выражаться, сказал:

— Я не понимаю, чем провинился настолько, чтобы вы стали позволять себе тыкать мне. Такое можно стерпеть только от джентльмена, а не от проходимца, который оставил свою честную репутацию так далеко позади, что не стыдится ходить в трампах! Мне должно быть стыдно, что я сын брата вашего отца, но могу сказать в свое оправдание, что за это родство я не отвечаю. Мне поэтому очень радостно оттого, что я сделался вашим родственником против собственной воли.

— Ого! — Бродяга понял его и пришел от этого в ярость. — Ты стыдишься меня. Но ты не стыдился нас, когда позволял нам тебя кормить?

— Вам? Только вашей матери. А то, что она мне дала, я честно заслужил. Пока вы занимались всякой ерундой, я должен был работать так, что моя шкура трещала, кроме того, я получал на десерт еще и побои — за вас. Я не испытываю особой благодарности за это ни к кому из вашего семейства. И все же я собирался доставить вам немного радости. Мы искали вас, чтобы передать наши сбережения, вестменам деньги ни к чему. Вы могли стать богатыми. Теперь мы видим, что вы и ваш брат — жалкие, опустившиеся бродяги, и Боже нас упаси от того, чтобы этот капитал, который мог бы осчастливить многих прекрасных людей, передать в ваши руки. Мы встретились впервые с детства, оказались совершенно разными людьми. Я отдал бы очень многое за то, чтобы никогда больше не испытать такую досаду и обиду, как при этой встрече!

Я удивился: обычно скупой на слова, Холберс произнес такую долгую и связную речь. Самые безупречные джентльмены не могли бы в этой ситуации вести себя более корректно, чем Дик Хаммердал, который за все это время не вставил ни словечка, хотя очень любил это делать. Но, как только появилась пауза в этом страстном монологе, сказал: