Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

1 ноября Черчилль написал записку начальникам штабов, в которой выразил сожаление по поводу нехватки у Британии людских ресурсов для проведения растущего числа операций: «У нас не только нет резервов, но даже имеющиеся силы уже уменьшаются». Все годные к военной службе мужчины от 16 до 65 лет были призваны в армию или работали на оборонных предприятиях, как и все женщины в возрасте от 18 до 50 лет. Людские ресурсы были исчерпаны. Однако Черчилль утешался тем, что, когда Маршалл принял на себя командование операцией «Оверлорд», а на его место в Вашингтоне пришел Эйзенхауэр, командующий британскими войсками в Средиземноморье, не скованный ограничениями со стороны американцев, он мог решать, куда направить британские силы.

Тем не менее многие представители американской прессы считали, что «Оверлорд» был понижением для Маршалла, и призывали отвести ему более важную роль, чем главнокомандующего союзническими войсками на Европейском театре военных действий. В середине октября Черчилль попросил Рузвельта прояснить ситуацию по этому вопросу и только через две недели получил невразумительный ответ. Спустя неделю Черчилль сказал Диллу, который находился в Вашингтоне, объяснить Гопкинсу и адмиралу Лихи, что англичане никогда не согласятся на единственного главнокомандующего в Европе; это, по сути, равносильно лишению суверенных прав британских начальников штабов. Кроме того, Черчилль высказал Рузвельту свои сомнения относительно «Оверлорда» Рузвельту, но не с той решительностью, которую продемонстрировал в разговоре с британскими начальниками штабов. «Я не сомневаюсь в нашей способности… высадить и развернуться, – сказал он президенту, – но меня сильно беспокоит подготовка и ситуация, которая может измениться через месяц или два». Высадиться на берег легко, труднее закрепиться на берегу. Наша неудача, сказал Черчилль Рузвельту, «только придаст Гитлеру новые силы»[1791].

Не вызывало сомнений, что до встречи со Сталиным необходимо многое обсудить. Черчилль согласился с предложением Рузвельта провести двустороннюю конференцию в Каире под кодовым названием «Секстант» перед тем, как встретиться со Сталиным, предположительно в Тегеране, хотя и в Москве, и в Вашингтоне росли сомнения относительно целесообразности проведения встречи в столь отдаленном месте. Рузвельт предложил, чтобы во встрече в Каире принял участие Чан Кайши, чтобы можно было обсудить стратегии на Тихоокеанском театре военных действий. Это был тревожный звонок, но Черчилль согласился.

Со дня высадки в Салерно до начала ноября прошло два месяца. Красная армия наступала по всему 500-мильному фронту. К 1 октября Красная армия взяла Смоленск и Катынь, в 300 милях к северу от Киева. Сталин собирался воевать зимой. Эвакуированные за Урал заводы ежемесячно выпускали порядка 2 тысяч танков, немецкие заводы с трудом выпускали 350. Люфтваффе, переброшенные с Восточного фронта для защиты рейха от Королевских военно-воздушных сил, утратили превосходство в воздухе. По Иранской железной дороге ежедневно доставлялось в Россию 6 тысяч тонн грузов. Погода портилась, но зима не была врагом русского солдата. 13 миллионов пар утепленных армейских ботинок со штампом «Сделано в США» обеспечили относительный комфорт на марше солдатам Красной армии. 100 тысяч американских грузовиков Studebaker, следуя за армией, обеспечивали бесперебойность поставок. Американцы предложили поставить тысячи бронемашин, но Сталин отказался; он считал их смертельными ловушками.

Советские войска наступали широким фронтом – стратегия маршала Фердинанда Фоша в 1918 году. Применяя эту стратегию, Красная армия заставляла немцев в спешном порядке перебрасывать подкрепление с одного участка фронта на другой и не давала возможности укреплять те участки фронта, по которым, предположительно, мог быть нанесен удар. Эта стратегия, написал Лиддел Гарт, «парализовала свободу действий [немцев]. Командование Красной армии можно было сравнить с пианистом, чьи пальцы рук бегали по клавиатуре». 6 ноября Красная армия взяла Киев (всего в 120 милях от польской границы) и форсировала Днепр в нескольких местах к югу от Киева. Форсирование Днепра явилось сокрушительным ударом для Гитлера, поскольку высокий западный берег реки был прекрасным естественным укреплением на юге России. Гитлер планировал возвести оборонительный рубеж, так называемый Восточный вал, от Азовского моря, вдоль Днепра к Киеву, оттуда к Балтийскому морю. Но Восточный вал так и остался на бумаге[1792].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«По мере усиления шторма, – написал Геббельс в дневнике в конце сентября, когда положение на южном участке Русского фронта ухудшилось, – фюрер все больше исполнялся решимости выстоять». Однако, добавил он, «бросает в дрожь, глядя на карту и сравнивая, что было под нашей властью… в прошлом году и как далеко мы отброшены сейчас». Спустя несколько месяцев Геббельс написал: «Мы должны где-нибудь добиться успеха. Королевство за победу!» Осознавая возможность уничтожения рейха, он завел с Гитлером разговор о мирных переговорах. Переговоры с Британией или Россией, считал Гитлер, проблематичны, поскольку «Англия еще недостаточно ослабла и недостаточно устала от войны». Любая попытка переговоров будет расцениваться Лондоном как «признак слабости». Но со временем «англичане одумаются». На востоке у «Сталина преимущество», и любые попытки зондировать почву в этом направлении Кремль свяжет со слабостью противника. Таким образом, на востоке «в настоящий момент неподходящие условия» для переговоров. Дело в том, что немцы проигрывали на Восточном фронте, а потому они вновь вернулись к Англии. «Фюрер считает, что проще договориться с англичанами, чем с Советами… Черчилль – ярый антибольшевик». Однако проблема с Англией заключалась в самом Черчилле. Геббельс считал, что целесообразнее делать ставку на Сталина, поскольку он «практичный политик», а «Черчилль – романтичный авантюрист, неспособный воспринимать разумные доводы… Фюрер не верит, что переговоры с Черчиллем приведут к каким-либо результатам, поскольку он слишком враждебно настроен и, кроме того, руководствуется ненавистью, а не разумом». Для того чтобы лучше понять своих противников-англичан, Геббельс прочитал How Green Was My Valley»[1793].

Он пришел к выводу, что англичане никогда «не будут большевизированы». Это могло оказаться важным с точки зрения ведения переговоров; в конце концов, у рейха и Англии есть общий враг. И Гитлер, и Геббельс, казалось, забыли о том, что когда-то Сталин был их союзником[1794].

23 сентября Геббельс проявил немного здравого смысла в этом вопросе, когда ужинал с Гитлером в «Волчьем логове» (Wolfsschanze), ставке фюрера в Восточной Пруссии под Растенбургом. «Нам следует договориться, – сказал Геббельс, – с одной или другой стороной. Рейх никогда не одерживал победу одновременно на двух фронтах». Англия больше подходит для переговоров, поскольку «всегда легче договориться с демократическим государством». Однако реализации этих планов мешал Черчилль, который «пылал ненавистью к рейху», обещая британцам (и немцам), что «рейх будет разрушен до основания». Неожиданно проявив рассудочность, Геббельс сказал, что «довольно сомнительно, сможем ли мы вообще сделать выбор между Россией и Англией». Но деваться было некуда, они должны были сделать выбор. Немецкий народ, сказал Геббельс Гитлеру, «жаждет мира». Гитлер признался, что тоже стремится к миру. «Фюрер подчеркнул это, – написал Геббельс. – Он сказал, что был бы счастлив вновь вернуться в творческие круги, по вечерам ходить в театр и восстановить контакты с художниками». Он мечтал создать огромный музей в своем родном городе Линце, отодвинув «Вену на задний план». В то же время Гитлер ответил Геббельсу: «Наша большая ракета… 14-тонная… смертельное оружие», собьет спесь с Англии. Геббельс пришел в восторг: «Я думаю, что, когда первые ракеты упадут на Лондон, начнется паника». В ту ночь Королевские военно-воздушные силы подвергли жестокой бомбардировке Ганновер[1795].