Ворон: Полное собрание сочинений - Эдгар Аллан По

действие, придав необыкновенную яркость каждой детали внешнего мира. В шелесте листьев, в зелени былинок, в форме трилистника, в жужжании пчелы, в блеске росы, в дыхании ветерка, в слабом аромате леса мелькал веселый рой поэтических и бессвязных образов.

Увлеченный этими образами, я бродил в течение нескольких часов, пока туман не сгустился до того, что мне пришлось пробираться ощупью. Тут невыразимое беспокойство овладело мною — род нервной дрожи и нерешимости, — я боялся ступить, думая, что вот-вот слечу в пропасть. Вспомнились мне также странные истории о Скалистых горах, о диком и свирепом племени, населяющем их пещеры и пропасти. Тысяча смутных грез осаждали и угнетали меня, грез тем более мучительных, чем они были туманнее. Но вдруг до моего слуха долетел грохот барабана.

Разумеется, мое удивление не знало границ. Барабан в этих горах был вещью совершенно необычайной. Я бы не более удивился, услыхав звук трубы архангела. Но моему изумлению суждено было еще увеличиться. Раздался дребезжащий звук, похожий на бряцанье ключей в связке, и спустя мгновение смуглый, полунагой человек с криком пробежал мимо меня. Он промчался так близко, что я почувствовал его горячее дыхание на своем лице. В руке у него был какой-то странный инструмент, состоящий из связки стальных колец, которыми он гремел на бегу. Лишь только он исчез в тумане, как за ним промчался с разинутой пастью и горящими глазами огромный зверь. Я не мог ошибиться насчет его породы. Это была гиена.

Вид чудовища скорее рассеял, чем усилил, мой ужас, теперь я понял, что нахожусь в состоянии бреда, и старался усилием воли сбросить с себя наваждение. Я смело и бодро пошел вперед, протирал глаза, громко восклицал, щипал себя за руку. Мне попался ручеек, и я вымыл в нем лицо, руки и шею. Вода освежила меня и, по-видимому, рассеяла странные ощущения, докучавшие мне. Я встал совершенно иным, как мне казалось, человеком и твердо, спокойно продолжал свой путь по неведомой тропинке.

Наконец, истомленный ходьбой и тяжелой удушливой атмосферой, я уселся под деревом. Передо мной блеснул слабый луч солнца, и тень листьев дерева, легкая, но отчетливая, обрисовалась на траве. В течение нескольких минут я с удивлением рассматривал эту тень. Ее форма поразила меня. Я взглянул вверх. Дерево оказалось пальмой.

Я вскочил в страшном волнении, так как теперь не мог уже успокоить себя мыслью, что брежу. Я видел — я сознавал, что вполне владею своими чувствами, и эти чувства открывали моей душе целый мир новых и странных впечатлений. Жара сразу стала невыносимой. Воздух был напоен странным ароматом. Глухой, неумолчный ропот, подобный журчанию полноводной, но тихой реки, долетал до моих ушей, сливаясь с неясным жужжанием множества человеческих голосов.

Пока я прислушивался, вне себя от изумления, сильный порыв ветра развеял завесу тумана, точно по волшебству.

Я находился у подошвы высокой горы и смотрел на расстилавшуюся передо мной обширную равнину, по которой величественно катила свои воды большая река. На берегу реки раскинулся город восточного типа, напоминавший город из арабских сказок, но еще более удивительный. С моего наблюдательного пункта, находившего ся гораздо выше города, я мог видеть его со всеми закоулками, точно на карте. Бесчисленные улицы перекрещивались беспорядочно, но всем направлениям, напоминая скорее извилистые аллеи, чем улицы; они буквально кишели народом. Дома имели причудливо живописный вид. Повсюду виднелись балконы, веранды, минареты, храмы, круглые окна, украшенные резьбой. Базаров было множество; они изобиловали разнообразнейшими товарами — шелком, кисеей, великолепными металлическими изделиями и драгоценными каменьями. Кроме того, повсюду пестрели знамена, паланкины, носилки со стройными дамами, закутанными в покрывала, слоны в пышных попонах, уродливые идолы, барабаны, трубы, гонги, копья, серебряные и вызолоченные жезлы. В этой суматохе, в шумной толпе среди миллиона черных и желтокожих людей, в тюрбанах и мантиях, с длинными развевающимися бородами, ревело бесчисленное множество священных, украшенных лентами быков, в то время как легионы грязных обезьян с криком и визгом лазили по карнизам мечетей, по минаретам и башенкам. Эти шумные улицы спускались бесчисленными рядами ступеней к купальням на реке, которая, казалось, с трудом прокладывала себе путь среди тяжело нагруженных кораблей. За чертой города возвышались величественные группы пальм; там и сям виднелись рисовые поля, крытые соломой хижины поселян, храмы, цыганский табор или одинокая грациозная девушка с кувшином на голове, пробирающаяся к берегу величавой реки.

Вы, конечно, скажете, что я грезил; но этого не было. Во всем, что я видел, что я слышал, что я чувствовал, что я думал, не было того специфического оттенка, который всегда характеризует грезу. Все имело строго реальный характер. Сначала, думая, что брежу, я подверг себя ряду испытаний, которые убедили меня, что все это происходит наяву. Когда во сне является мысль, что «это только сон», она всегда подтверждается и спящий просыпается почти тотчас же. Новалис совершенно справедливо заметил: «Мы близки к пробуждению, когда нам снится, что мы спим». Если бы видение, явившееся передо мною, не возбудило во мне подозрения, что я сплю, оно могло бы быть сном, но раз я заподозрил и проверил его, приходится отнести его к разряду других явлений.

— В этом отношении вы, может быть, и правы, — заметил доктор Темпльтон, — но продолжайте. Вы встали и спустились в город.

— Я встал, — продолжал Бедло, взглянув на доктора с глубоким изумлением, — я встал, как вы говорите, и спустился в город. По дороге я смешался с толпой, спешившей туда же, по-видимому, в крайнем возбуждении. Внезапно я проникся глубоким личным интересом к тому, что здесь происходило. Точно я чувствовал, что мне предстоит важная роль в какой-то драме, хотя не сознавал ясно, в чем она состоит. Во всяком случае я испытывал чувство глубокой вражды к окружавшей меня толпе. Я выбрался из нее и окольной тропинкой добежал до города. Здесь стояла страшная суматоха. Небольшой отряд людей, одетых в полуевропейское-полуиндийское платье, под начальством офицеров в форме, похожей на британскую, выдерживал неравную борьбу с толпой, кишевшей на улицах. Я присоединился к слабейшей партии, подобрав оружие убитого офицера, и дрался, сам не знаю с кем, с бешенством отчаяния. Но скоро нам пришлось отступить перед массой врагов; мы укрылись в каком-то павильоне, забаррикадировались и на время были в безопасности. Из амбразуры под крышей павильона я видел огромную толпу, которая увлеченно осаждала красивый дворец над рекой. Вскоре из окошка в верхнем этаже дворца показалась изнеженного вида фигура и спустилась по веревке, свитой из тюрбанов. Лодка поджидала этого человека