Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Это, государь, - тихим голосом отвечал глава Посольского приказа, - персунское сочинение. Называется на их языке «Язаиб елъмалукъкат» , что по-нашему звучит, как «Всего мира мудрость».

- Древняя? – Поинтересовался царь, чтобы Иван Михайлович гостей просветил.

- Четыре сотни лет ей будет.

- Не сильно старая. – Разочарованно покачал головой Иоанн Васильевич. – Но больно Тинехматка – князь ногайский просил ею пожаловать. Верно глаголю, Висковатый?

- Верно, государь. В лето 73-го бил тебе челом Тинехмат. – Подтвердил дьяк.

Да не с руки царю раздавать то, что бабка сберечь смогла от агарян неверных. Приказал ответить Тинехматке: Велели искати, доискаться не смогли! – Царь засмеялся. – Ну, давай, Никита, открывай все подряд. Пущай гости сами в руки берут, смотрят, что латиняне написали.

Стрельцы по знаку Фуникова снимали верхние сундуки, расставляли их по полу, а дьяк, покряхтывая от боли в спине, отпирал и распахивал один за другим. Взору гостей открылась удивительная картина – в сундуках хранилось множество фолиантов. Иноземцы разошлись по сторонам и, коль было позволено, стали брать в руки и всматриваться в книги, осторожно перелистывая тончайшие пергаментные страницы. Теперь в помещении звучали восторженные возгласы:

- “De re publica” и 8 книг “Historiarum”!

- “De vita Caesarum”!

- Corpus Ulpiani!

- Codex Constit imper Theodosii , Yustiniani Codex Costit, Codex Novellar!

- Vergilii!

- Calvus!

- “Bellum Iugurthinum”!

- Caesar Comment de bello Galico!

- Titus Livius! “Historiae”

- Царю не досуг с вами! – Иоанн Васильевич остановил наслаждавшихся просмотром книг иноземцев. – Вот воля царская вам, - показал попеременно посохом на пасторов и советника датского герцога, - перетолмачить сочинения латинян на наш язык. За то дело жалованы будете.

- Все до единой? – Ошарашенно спросил Шрафер.

- Не сдюжите? – Усмехнулся царь. – Вот что в руке у тебя? – Ткнул он посохом в сторону Веттермана.

Иоганн осторожно погладил темно-синий с золотом переплет книги:

- Светоний. «О жизни цезарей».

- С нее и начнете. – Утвердительно стукнул посохом об пол. – После кесарей выберете каждый сам по книге и за работу. Иван Михайлович, - Висковатому, - на тебя возлагаю. – Глава Посольского приказа в ответ молча поклонился. - Никита, - Фуникову, дьяк тоже поклонился, звякнув ключами, - выдавай по одной. А ты, Андрей, - Щелканову, - посади их в палату отдельную, выдай что потребно: перья, пергаменты, корми досыта, отвози-привози по домам, да сам сиди с ними, дабы не попортили чего. – Теперь и Щелканов склонился перед царем. – Ухожу я, вас оставляя при моих сокровищах.

Царь направился к выходу, Висковатый хотел было проводить, но был остановлен:

- Со мной два стрельца пойдут, что у дверей стоят, а вы, сказано ведь, все тут. – Напоследок подмигнул думному дьяку. – Ловко мы с Ириком шведским обрешили все. Нашей будет ужо Катька! - И стремительно покинул помещение.

Теперь все три дьяка уставились на иноземцев. Те пока хранили молчание, обдумывая неожиданное предложение или, скорее, приказ грозного властителя.

- Но, господин канцлер, - первым заговорил Шрафер, обращаясь к Висковатому, - я не столь сведущ в латыни, как посчитал наш государь. – Советник Магнуса развел руки в сторону и отчаянно замотал головой.

Иван Михайлович нахмурился, тер лоб в раздумьях. Два других дьяка пока помалкивали. Им было проще – одному сидеть при толмачах, другому замки открывать-закрывать.

Что-то надо было решать и назначенным в переводчики.

- Господин канцлер, - подал голос Веттерман, - позвольте, поступим так: возьмем одну книгу, сию, - он потряс сочинением Светония, - с нее начнем, как сказывал государь. Сообща. А дальше видно будет.

Висковатый облегченно вздохнул, хоть какой-то выход, хоть на время, но нашелся.

- Будь по-твоему! Берите книгу с собой, а вы, Никита и Андрей, знаете что делать.

На том и порешили. С этого дня Веттерман, Браккель и Шрафер засели вместе над жизнеописанием цезарей. Трудились-то двое, Шрафер больше для вида участвовал в работе, в основном, вздыхал, оплакивая выпавшую ему столь тяжкую долю. Так ведь было хорошо при герцоге Магнусе, и надо ж угораздило… В углу тихо посапывал освобожденный от иных дел Щелканов. Не вмешивался. Только обеспечивал при нужде всем необходимым.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Боюсь, что нас посадили пожизненно. – Удрученно признался Браккель Веттерману в первый же вечер, когда они вернулись на Болвановку. – Тут и наших трех жизней не хватит, чтоб такое количество книг одолеть.

- Да. – Согласился с ним Иоганн. – Хотя, мой коллега, в молодости я бы счел за величайшее счастье ознакомится со всеми этими книгами… Да и сейчас испытываю волнение, прикасаясь к истинным кладезям человеческой мудрости… но меня волнует судьба дочери, находящейся в Риге, война, поля которой непрерывно перемещаются. Мое сердце, мой ум там, в Риге. Мне нужно быть подле дочери.

- Тогда нам необходимо искать какой-то выход. Я не хочу вызывать свою семью из Нарвы. Чем дальше от Москвы, тем безопаснее.

- Согласен с вами, коллега. – Веттерман обхватил руками свою седую голову. - Не знаю, что и придумать.

- Пока будем трудиться над Светонием. – Браккель был настроен более оптимистично. - И думать, искать выход!

Работа продолжалась. Иногда заглядывал Висковатый. Наблюдал.

- Государь меж своих забот помнит о вас, справлялся. Опосля сей книги, Тита Ливия желает.

Браккель и Веттерман переглянусь. Сто сорок два тома. Это точно пожизненно.

Решение подвернулось неожиданно в лице знакомого нам уже ратмана Тидемана Шрове, мечтавшего освоить русскую грамоту. Веттерман постоянно откладывал обещанные занятия, ссылаясь на чрезвычайную занятость в связи с царским поручением, последнее вызывало нескрываемую зависть ратмана, считавшего, что пастор добился высокого положения, служит переводчиком чуть ли не у самого царя и не желает делиться со Шрове успехом.

- Эврика! – Воскликнул Браккель, став однажды свидетелем сцены очередной униженной мольбы Шрове о помощи. Как только дверь за ратманом закрылась, Тимманус тут же выложил все Иоганну, намекая на бывшего члена городского совета Дерпта. – Вот, кто нам нужен.

- О чем вы, коллега? – Не понял Веттерман.

- Не о чем, а о ком. – Тимманус наклонился и быстро зашептал, обжигая Иоганну щеку своим горячим дыханием. - Об этом господине, что только что скрылся за дверью. Он так жаждет приблизиться к царскому двору… Я видел, как он постоянно крутится возле господ Крузе, Таубе и иных, состоящих на царской службе, и непросто на службе, а на той, которую московиты называют «опричнина», на особой службе. Поверьте, он приложит все усилия, - тут Браккель постучал себя пальцем по лбу, - чтобы освоить все, что угодно, лишь бы продвинутся в своих помыслах. А мы с вами подготовим из него замену самим себе. Нарисуем этому ратману такие блестящие перспективы, вплоть до вступления в опричнину. Он же видит, как каждый день нас увозит и привозит сам Щелканов. Почему бы не намекнуть ему, что мы и сами… того… в опричнине.

Веттерман мотнул головой, не соглашаясь:

- Коллега, у Шрове в лучшем случае тривиум за плечами.

- Ну должен же он хоть как-то знать латынь! – Парировал Браккель. – Научим его русской грамоте, и пусть переводит, как сумеет. Все равно московиты не проверят!

- Но это не совсем этично, коллега. – Веттерман сопротивлялся. – Ведь тем самым мы подвергаем своего соотечественника большому риску, впрочем, как и себя, если подобный обман обнаружится.

- Этично, неэтично, но это же его собственная мечта! – Горячился Тимманус. – Мы лишь поможем ратману воплотить ее в жизнь. А дальше он справится, поверьте мне. Неужели, вы не видите, что это за человек. Он ничем не отличается от тех самых господ Таубе, Крузе, Штадена и прочих. Ради своей цели, он пойдет на все: и на повторное изучение латыни и на любую подлость при этом в отношении даже нас с вами. Мы выставим его наимудрейшим, а сами скажем, что не справляемся, ибо одного университета для такой работы маловато. Про Шрове скажем, что он в двух университетах учился, как богослов и как юрист, оттого ему доверили столь высокий пост в городском совете нашего Дерпта-Юрьева, а наместнику Михаилу Воронцову вовремя не раскрыли глаза на «дарование», что у него под рукой было, оттого боярин не доглядел, отослал на Москву, вместо использования бесценного опыта и мудрости Шрове в своих целях. И поверьте, мой старший коллега, господин Шрове все это подтвердит и еще от себя многое добавит.