Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- А вам не кажется, дорогой Тимманус, что мы будем схожи с упомянутыми господами – опричниками?

- Напротив! Разница в том, что они все жаждут служить великому князю Иоанну, а мы хотим быть от него подальше. Так уступим же свое место тому, кто на него рвется!

Скрипя сердце, Веттерман был вынужден согласиться с Браккелем. А уж как рад был господин Шрове, даже словами не передать. Теперь он каждый вечер приходил к Веттерману, к ним присоединялся Браккель, и потеющий от натуги Шрове старательно вникал в тонкости, как латыни, так и русской грамоты. Он завел две отдельные тетради – для одного и другого языка и высунув от усердия собственный язык записывал, записывал, записывал. В минуты краткого перерыва в занятиях, Тидеман устремлял взгляд в потолок, потом глаза его закрывались, и ратман предавался мечтаниям – вот он, Шрове, рядом с царем, отодвинув в сторону всех этих высокомерных выскочек, вроде Таубе. Он еще им припомнит покровительственное похлопывание по плечу. Уж он-то ничего не забывает. А этих двух, не поднимая век, Тидеман скашивал глаза в сторону, чем-нибудь пожалую, а потом тоже отодвину, простыми писцами у меня будут. Никто не должен путаться под ногами!

В свою очередь Браккель постепенно подготавливал ратмана и с другой стороны. Шрове все на лету схватывал, сам додумывал, да так складно, что Тимманус в душе веселился – свои-то грехи уменьшаются.

Тем временем, перевод Светония близился к концу. Веттерман и Браккель остались вдвоем. За советника, со слов Щелканова, челом бил его герцог Арцымагнус, сильно печалился, мол, как без рук, без этого Шрафера. Умолил-таки государя. Жениться на дочке Старицкого князя обещал. Государь и отпустил. Ему виднее. Пасторам пора было выводить на сцену Шрове. Подгадав момент, когда к ним в палату заглянул сам Висковатый, Веттерман объяснил ему суть дела: мол, есть образованнейший человек, протирающий штаны без дела на Болвановке.

- Кто таков? – Кратко поинтересовался думный дьяк.

- Тидеман Шрове. Он был городским советником в Юрьеве. Его бы боярину князю Воронцову при себе оставить, да ошибочно на Москву отослали. Преданнейший государю человек, и языкам обучен. В двух университетах учился, и законы все назубок знает и богословие. – Вставил свое слово Браккель.

- Андрей, - Висковатый согласно кивнул головой Щелканову, - на завтрашний день привези. Глянем, что за человечишко.

Тут уж Шрове не сплоховал. Отыграл свою роль блестяще. Столько про себя наплел, что Веттерман с Браккелем лишь переглядывались. Какие два университета! Почитай везде учился – от Италии до северной Германии. Все знает, всем владеет. Государю до гробовой доски служить будет, аки пес верный. На что Висковатый усмехнулся криво и чуть остудил пыл бывшего ратмана, произнеся таинственную фразу:

- Бывает у нас и без гробов хоронят… псам скармливают.

Для Шрове отдельно вынесли из сокровищницы книжной «Историю» Тита Ливия. Сам попросил. Браккель заранее его научил, как правильно и сразу заявить о себе. Тем более Висковатый передавал им царскую волю насчет Ливия.

- Слышал я, что государь сильно сие сочинение ждет. – Подобострастно объяснил Шрове свою просьбу казначею Никите Фуникову. Тот не ответил, вздохнул глубоко – опять по подземельям волочиться с тяжеленными ключами, но все выполнил.

Ох, как рьяно взялся за работу бывший ратман. Переводили и писали, понятное дело, Веттерман с Браккелем, потихоньку свое заканчивая. Но всю рабочую суету мастерски создавал Шрове. Щелканову до иноземцев дела не было, кто и чем занимается, он по-прежнему дремал в углу. Наступил самый важный день. Был завершен перевод «Жизнеописания цезарей», а Шрове «справился» с первой декадой Тита Ливия. Знал бы он, что еще сто тридцать две книги его ждут…

- Да… - Произнес Висковатый, когда ему донесли, что часть работы выполнена. Подержал в руках одну рукопись, затем другую. Посмотрел на пасторов, ждал что скажут. Начал Браккель:

- Господин канцлер, слабы мы умом с пастором Веттерманом, дабы исполнить волю царскую во всю силу, и не сравнимся мы с опытом господина Шрове, - бывший ратман с радостью закивал, не чувствуя подвоха, его распирало от гордости, он уже и сам верил в то, что в одиночку со всем справился и справится дальше, - опричь того, пастор Веттерман слаб совсем глазами стал, (и это было правдой, Иоганн видел все хуже и хуже, на сажень отходил от листов, дабы разглядеть текст), а я, ваш холоп, грудью маюсь, (что было выдумкой, но Браккель последнее время усиленно кашлял, даже дремавший Щелканов заметил и отодвинулся в самый дальний от иноземцев угол).

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Не понимаю я, к чему клонишь. – Нахмурился Иван Михайлович.

- Бьем челом великому государю, чтоб волю свою изменил. Слабы и умом мы и здоровьем. Толку от нас мало. Когда царь Птолемей из Александрии пожелал приобрести Священные Писания иудеев и перетолмачить их на греческий для своей Александрийской библиотеки, он обратился к первосвященнику Онанию. Тот прислал царю из Иерусалима семьдесят два толковника. Они работу выполнили, все переводы свели вместе, все ошибки исправили. Для такой работы нужны не простые миряне, вроде нас, но наимудрейшие. – При этом Браккель как бы случайно указал на Шрове.

Висковатый молчал, обдумывая услышанное. После позвал Щелканова:

- Выйдем-ка, Андрей.

Затворив дверь, спросил:

- Что разумеешь?

Щелканов сильно дернул себя за бороду, ему до чертиков надоело сидеть с иноземцами, возить их, кормами обеспечивать.

- Если государю скажем про то, как Священное Писание толмачили на греческий, по семь десятков толковников, он нас тут и сгноит вместе с ними. Давай, Иван Михайлович, скажем, мол попы оказались несведущи, опричь одного расторопного, а за одним особо надзирать и не след?

Висковатый обдумал предложение своего дьяка и согласился. Наступили дни томительного ожидания царского решения. Шрове принесли очередную книгу Тита Ливия, и пасторы по-прежнему за него работали, правда, не так быстро, косясь на Щелканова. Зато бывший ратман разошелся, даже покрикивать стал на них. Неожиданно пришли два стрельца и приказали Веттерману идти с ними.

- К царю тебя велено. – прозвучал краткий ответ на его расспросы.

Иоанн Васильевич стоял у окна своей палаты, то ли задумавшись, то ли что-то на дворе разглядывая.

- Государь! – Веттерман склонился в поклоне, но царь заговорил, стоя спиной к нему:

- Знаешь, ли поп, где ад расположен?

Веттерман замешкался от столь неожиданного вопроса – не его ли сейчас туда отведут, но справился с волнением, стал отвечать, тщательно подбирая слова:

- Ад, государь, расположен в земных недрах и похож на воронку, вершина которой центр земли, да и всей вселенной. Воронка сия, распадается на девять кругов, в каждом сидят те, кому что назначено – от грехов их. Каждый круг отделен от другого скалой. Чем тяжелее грех, тем ниже, тем страшнее наказание…

- В земных недрах, говоришь… - Усмехнулся Иоанн, так и стоя спиной к пастору. – Нет! – Обернулся резко, взглядом словно ожег. – Не под землей ад, на земле. Вот здесь он сидит! – Ткнул кулаком себя в грудь и повторил. – Здесь. В душе он человечьей. И покуда не изгоним его изо всех, не будет мне покоя. На себя грехи все возьму, пусть токмо в моей душе адово пламя бушует. Господь даст сил – потушу, егда время придет, ибо Он мне сие великое дело доверил. А ты, поп, несешь про какие-то недра земные… - Взор царя потух, он опять отвернулся к окну. – Ступай на все четыре стороны, поп. Этим и одариваю тебя. Хоть одну службу ты мне, но сослужил. В Ригу поедешь, к дочери?

Веттерман поразился осведомленности царя, но промолчал, ожидая, что еще скажет царь.

- Велю выдать тебе подорожную, дабы заставы проехал. Ступай! – И зло добавил, словно хлестнул на прощание. – Разбегаетесь, яко тараканы.

Иоганн поклонился и выскользнул из царевой палаты.

И снова лошади, повозки, радость предстоящей встречи с дочерью и мысли-воспоминания о царской Либерее. Иоганн многое бы отдал за счастье в другом месте и при других условиях насладиться чтением того, что он видел, держал в руках. Ах, если б он был молод… Ныне же остались одни воспоминания и незабываемые ощущения собственных прикосновений к бесценным переплетам и тому, что хранилось внутри на тончайших страницах. Великие авторы и великие сочинения. Веттерман покачивался в повозке и в уме перечислял: «История» Полибия, Аристофановы комедии, «Песни» Пиндара …