Мэрилин Монро - Дональд Спото

Гринсон не мог согласиться с мыслью о близком расставании с Мэрилин, о том, что он будет окончательно отвергнут своей категоричной пациенткой. Поэтому он считал ее человеком, которого ему не удалось покорить, и в конечном итоге отнесся к актрисе типичным для себя образом: капризно, — а также поставил ее в опасную ситуацию. Быть может, в сумрачных закоулках его сознания появилась мысль, пробуждающая страх, а возможно, и надежду, — мысль, что его легкомысленность приведет к трагедии.

В этом и состоит трагедия смерти Мэрилин Монро. На протяжении последних месяцев жизни она преобразилась в совершенно другую, отважную и зрелую женщину, как это доказывают все ее действия, интервью, контакты с людьми и выступления. Наконец-то, как в один голос заявляют самые близкие к ней люди, она сама стала принимать решения по поводу собственной жизни; она начала отгонять от себя злых духов, которые преследовали ее столь долго. Мэрилин никогда не осуждала тех, кто ранил или обманул ее, а сейчас ее отношение к миру стало еще более благожелательным и она больше, чем когда-либо ранее, проявляла заботу о тех людях, с которыми ей приходилось так или иначе сталкиваться. Даже если смотреть на актрису только под этим углом зрения, нельзя не оценить достоинств ее натуры: Мэрилин не очерняла мужей или любовников ради сиюминутной выигрышной фразы в интервью; она не играла на жалости к себе; она проявляла добрые чувства к Исидору Миллеру, к детям Артура Миллера и к сыну Джо Ди Маджио. У нее были великолепные, прямо-таки чудесные планы на будущее: возвращение к Джо, новые роли в кино, разрыв со своими недоброжелателями, с дурными воспоминаниями о прошлом.

Такой дух оптимизма уже однажды вселялся в нее, когда она в первый раз покидала Голливуд в 1955 году. Уже тогда Мэрилин чувствовала, что ее жизнь складывается не так, как нужно. Сейчас это чувство вернулось, и оно должно было иметь нечто общее с Джо Ди Маджио — хотя не только, поскольку их любовь наверняка уже не была тем страстным чувством, которое только начинает расцветать, и оба они были слишком разумны и рассудительны, чтобы не отдавать себе отчета, сколь многое им еще предстоит между собой согласовать. «Передо мной простирается будущее, и я не могу его дождаться», — сказала недавно Мэрилин одному репортеру. Энтузиазм и смирение, а также свежепробудившиеся надежды были связаны в ней с потребностью действовать, достигнуть в жизни чего-то большего — и редко случается, чтобы столь благородное и благодатное сердце было так жестоко остановлено.

И воистину остановлено. Ведь Мэрилин Монро умерла по вине людей, которые считали своим призванием ее спасение — причем они занимались этим не для ее блага, а ради собственных интересов. Они хотели владеть ею как своей собственностью. Смерть Мэрилин Монро придает новое значение ходовой фразе «сумрачные стороны калифорнийской жизни».

В субботу, ближе к вечеру, Мэрилин начала писать весточку Джо, приезда которого с нетерпением ждала; было бы приятно думать, что эти слова заносились актрисой на бумагу после его звонка. Но что-то помешало ей, и сложенный листок был найден в ее записной книжке с номерами телефонов. Когда — прежде, чем тело Мэрилин на следующее утро забрали в морг, — весь дом перевернули в поисках ее прощального письма, эту книжку не тронули или, может быть, письмо деликатно оставили на своем месте. Оно полно любви и не окончено — как ее жизнь:

Дорогой Джо

Если бы только мне удалось осчастливить тебя, я совершила бы самую важную и самую трудную вещь — то есть сделала одного человека безгранично счастливым. Твое счастье — это мое счастье.

Глава двадцать четвертая. 6—8 августа 1962 года

Тело, которое жаждали миллионы, теперь не принадлежало никому: утром в понедельник, 6 августа, труп Мэрилин Монро по-прежнему покоился в городском морге Лос-Анджелеса. И поэтому, в соответствии с ожиданиями, Джо Ди Маджио обратился с просьбой выдать окончательное заключение о смерти. Ближе к вечеру тело было вновь перевезено — теперь в дом погребальных обрядов на Глендон-авеню в Вествуд-Виллидж, всего в нескольких шагах от оживленного бульвара Уилшир.

Десятью годами ранее, на пороге своей большой карьеры, Мэрилин попросила своего друга Аллана Снайдера прийти к ней в больницу, прежде чем ее оттуда выпишут: она хотела выглядеть перед людьми и перед камерами как можно более красивой. На протяжении пятнадцати лет никто лучше этого человека не понимал страхов и особенностей натуры актрисы, никто не продемонстрировал большего терпения и лояльности в использовании собственных талантов ради ее блага.

— Уайти, — сказала Мэрилин, обращаясь к нему с использованием его «домашнего», ласкательного прозвища, пока гример причесывал и укладывал ее волосы, кое-где осветляя их, а в других местах чуть меняя оттенок, — ты должен обещать мне одну вещь.

— Всё что угодно, Мэрилин.

— Обещай, что если со мной что-нибудь случится... то, умоляю, пусть никто другой не прикасается к моему лицу. Обещай сделать мне макияж, чтобы я хорошо выглядела, прежде чем уйду навсегда.

— Ясное дело, — сказал он, поддразнивая актрису. — Принеси мне только свое тело, пока будешь еще теплой, и я превращу тебя в божество.

Несколько недель спустя Аллан получил бандероль от Тиффани. В светло-голубом мешочке лежала золотая монета с выгравированной на ней надписью:

Дорогому Уайти

Пока я еще теплая

Мэрилин

Сейчас настало время выполнить свое обещание. Во вторник, 7 августа, в доме Снайдера в Малибу зазвонил телефон:

— Уайти? — Джо говорил из номера отеля в Санта-Монике. — Уайти, ты обещал. Сделаешь это? Пожалуйста, сделай это для нее.

Никаких пояснений не требовалось. Оба помнили.

— Я буду там, Джо.

Аллан поехал в морг. Быстро, ловко, сноровистыми движениями он разложил свои щетки и щипчики, свои тональные основы, кремы и румяна, после чего приступил к работе в этом холодном зале. Он столько раз выполнял все эти манипуляции, столько раз работал над ней, а она тем временем смеялась, болтала с ним или просто дремала. Ведь Аллан готовил Мэрилин к множеству выступлений на публике — причесывал и подкрашивал ее перед выходом из грим-уборной, из самолета или больницы. Когда он закончил свою работу, вошел Джо.

В среду утром, 8 августа, Аллан приехал рано, зная, что макияж наверняка придется поправлять.

Джо по-прежнему был там. Всю ночь он провел со своей любимой, не разжимая крепко сплетенных пальцев, не отрывая глаз от ее лица; это было одинокое бдение преклоняющегося рыцаря, который перед великим сражением молится от сумерек до рассвета. Джо все еще сидел неподвижно, склонившись вперед, словно бы хотел силой своей любви и глубокой грусти вернуть Мэрилин к жизни и повести ее к алтарю. Никогда более он не произнес ее имени перед чужими людьми, перед журналистами или литераторами и никогда не женился снова.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});