Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все просто вчера и сегодня ложилось на бумагу. Он уже в своей каюте как само собою разумеющееся записывал выводы, будто и не было вымота денно-нощной работы.
«Китовый хребет, — писал Шерохов, — почти определенно материкового происхождения. Он сложен древними известняками, и внизу, по-видимому, лежат граниты и метаморфические породы, хотя и перекрытые базальтами».
А в письме к Наташе, которое, возможно, она получит из его рук, добавлял:
«Мне вряд ли поверят, это слишком вразрез привычному. Так, как не поверили в свое время в мантийное происхождение пород из рифтовой зоны, но это не только моя судьба: всякое опережение лет даже на десять вызывает отпор как раз тех, кто уже двинулся за тобой, провозгласив, что именно они, несомненно, раньше так и думали. Но вот ты опять делаешь новый ход, и опять те, кто потом объявят — это их гипотеза и большинство доказательств нашли они, пустятся во все тяжкие.
Но трудно привыкнуть к самому факту, как талантливый ученый, такой вот Слупский, оказывается среди них. Тут, возможно, играет роль амбиция.
Образцы повезем Костину, он отличнейший стратиграф. Может, он определит возраст по фораминиферам. Эти образцы были получены драгами на обнажениях акустического фундамента примерно на глубинах двух тысяч метров. А под ним уже лежат породы со скоростями сейсмических волн, характерных для гранитно-метаморфического слоя континентов. Так что возраст известняков в какой-то мере отвечает возрасту погружения, минимальному для осадочного чехла древней материковой платформы.
Образцы уникальные. Мы все не нарадуемся на них. Если бы они открыли рот, обрели голос и рассказали не только про древнее, но и про те баталии, которые тут происходили уже на борту судна вокруг них… На всякий случай Градова готовит себе возможность прослыть по возвращении моим постоянным научным супротивником. Хотя, пожалуй, все попроще и поплоше, и это надо отодвигать в сторону как мелочное, хоть и крайне порой досадное».
На демарши Нинели Петровны, кстати, обратил внимание и капитан. Шутливо, хотя и сдержанно, он сказал об этом Шерохову:
— Мне мерещится, тут, на нашем «Петре Митуриче», Градова репетирует роль царицы амазонок. Потерпев, как она думает, урон в этой роли, она стала себя чувствовать полномочным представителем команды Слупского, если прибегать к современным межконтинентальным определениям. Но все это побоку после того, как вы нашли ключ к загадке происхождения Китового.
— Надеюсь, через несколько месяцев я смогу вам написать кое-что существенное, после тщательного изучения образцов в Москве. Этот рейс нас обогатил интереснейшими встречами, Василий Михайлович, и тут Китовый при всей своей громоздкости играет роль первой скрипки, и он ее заслуживает.
— А между прочим, Андрей Дмитриевич, признаюсь только вам, вот с Наполеоном-то я не развязался после посещения Святой Елены, наоборот, оказывается, то, что виделось там эпилогом, особенно когда мы навестили могилу под араукариями в мрачноватом лесу, теперь мнится чуть ли не прологом. Если с Черчиллем я с гибели конвоя «PQ-17» счеты свожу на серьезном уровне участника северных конвоев всю жизнь, то тут желание хоть как-то, пусть самым обрывочным, фрагментарным образом, понять, кажется, сверхконтрастную личность…
— Я давно догадался — на переходах океан нас тянет к раздумьям, какие невозможны б оказались на суше, на приколе. Прикол приколом, а суеты — собраний-пересобраний — уймища. Поток бумаг, конвейер, где голову поднять для сосредоточенной работы сложно. А тут, хоть и множество станций, непрестанно следим за приборами, пишем статьи, можем прошвырнуться и к предкам, не прибегая ни к каким мистическим ухищрениям, высвободив воображение, обретя желание совершать прыжки, о каких в обычное время и не мыслил даже. Хотя охота, ох какая сильная у меня охота как-нибудь выспаться. Я рассчитывал отоспаться в рейсе, и впрок, но не вышло. — Он усмехнулся и пожал плечами.
Ветлин заметил, и не впервые: в рейсе Андрей будто сбрасывал груз со своих плеч, подшучивал над собой.
В ту же ночь они открыли большую подводную гору и весь день исследовали ее…
12
— Естественные человеческие связи распались, предательство действует под личиной выполнения долга.
Нередко с нами в час одиночества толкует человек с экрана.
Шерохов чертил график на обеденном столе, он вносил необходимые дополнения в отчет о рейсе к Китовому хребту. Телевизор включила Наташа, ее отвлек телефонный звонок, Андрей только сейчас обратил внимание на знакомый голос. Взглянул на экран и увидел: профессор Аникст, умное, спокойное, вдумчивое лицо, вслух он размышлял о Шекспире, о Гамлете. Видно было, его ничуть не занимало, не отвлекало, что стоит он перед миллионами зрителей. Казалось он все еще выясняет свои собственные отношения с Шекспиром.
В комнату вернулась Наташа, а Андрей перешел в свой кабинет, где стоял другой аппарат, набрал номер Эрика. Он и теперь помнил эти цифры, хотя давно не набирал их, не звонил Слупскому.
Он действовал почти вопреки логике, но вдруг показалось, есть обстоятельства, когда надобно отвернуться от всех пусть и справедливых соображений и попробовать ну хотя бы в последний раз перешагнуть даже через собственное «не могу».
Ответил Слупский, авторитетно уронив два словечка:
— Я слушаю.
— Ты прости, Эрик, коль не вовремя, но сегодня день рождения твоего отца, он и больной зазывал нас к себе, приговаривая: «Если не человечьего рождения день, то черта ль тогда еще праздновать!» — а мы себя чувствовали в его спальне-кабинете вовсе непринужденно.
Уже была порвана не одна нить меж ним, Эриком, и Шероховым, но неожиданно Андрею померещилось: а вдруг еще можно что-то спасти, выхватить из этого все более стылого пространства разрыва…
Он благодарно, с неперегоревшим юношеским чувством, вспомнил Евгения Георгиевича, его открытый, не в пример сыну, характер, страсть к спорам, доброту.
Эрик неожиданно уточнил:
— Ты что, в «Природе» прочел статью о нем? Уже отгрохало б ему восемь десятков. Нет-нет, не поверю, что самостийно вспомнил дела давно минувших дней. Но все едино спасибо.
Андрей, уже совершив «прорыв блокады», шагнул навстречу Эрику, хоть мысленно захотел переступить порог того кабинета, где с помощью Евгения Георгиевича сделал не одно открытие для себя.
— Ты не забыл, Эрик, отец целый вечер напролет мог говорить об одной-единственной сцене из «Гамлета»? А ты смеялся над ним, сидя за шахматным столиком в углу его кабинета и терзая моего старшего брата. Аркадий-то понимал толк в игре и при всем своем добродушии остерегал тебя от шаблонного мышления. Но ты задался целью, как сам утверждал, обскакать его, а потому терпел его победы и критику. Ты меж тем говорил нам, что наше отношение к Шекспиру род недуга. Твой отец читал по-английски, я вторил ему, и мы открывали смысл каждой фразы, ее звучание чуть ли не с колумбовым чувством.
— Ну, отцу нравилось, когда с ним всерьез делили его симпатии, и устраивало твое знание английского, и то, что вы вместе бились часами над значением какой-нибудь фразы. Ему импонировало и то, что ты мог ему возразить и не подлаживался, если он стоял на своем. В тебе такое свойство осталось, правда, теперь ты не столь безобидно его проявляешь, часто необдуманно по меньшей мере. Отцу нравилось с тобою спорить, он упрекал меня, не находя в собственном сыне эдакой яростной погони за некоторыми истинами. Что ж, сегодня поговорить о предке даже приятно. Хотя конечно ж я давно смирился с утратой. Тем более — после его смерти я стал формироваться решительнее, хотя кое в чем и припоздал. Видишь ли, даже взрослым я побаивался у него на глазах выйти из определенной его присутствием колеи, у него же сохранялись старозаветные мерила.
Тут же оборвав себя, Слупский вдруг насмешливо спросил:
— А ты сидишь? В кресле? Я так чай пью, не слышно, как звякает моя ложечка? Уже второй стакан приканчиваю.
— Может, все ж помешал?
— Нет, кому еще взбрендит толковать о старике? Приятно ж наследнику академика и прочая и прочая, — просмаковал Эрик. — Да и критику на старика только при тебе мог вот навести, ты ж не проговоришься, а охота даже мне попенять ему вслух. Ваше окосение полное от Гамлета, кстати, связано с его повышенным интересом к той материи, которая сейчас ничего не решает. Пора в наш век ко всему относиться, так сказать, инструментально, то есть отдавать себе отчет, как обслуживают те или иные средства цель.
После недолгой паузы Андрей, сдержав себя и не ответив на прямой вызов Эрика, продолжал:
— Да, о Гамлете твой отец рассказывал увлеченно и о Виттенбергском университете, в котором учился Гамлет. Он говорил, это был в ту пору один из лучших университетов, там преподавал Джордано Бруно, и отголоски его мыслей звучат в речах принца, ведь он высказывал суждения, достойные ученого и философа, речь вел о бесстрашии мысли, о совести.
- Из моих летописей - Василий Казанский - Советская классическая проза
- Том 2. Брат океана. Живая вода - Алексей Кожевников - Советская классическая проза
- Нагрудный знак «OST» (сборник) - Виталий Сёмин - Советская классическая проза
- Красные и белые. На краю океана - Андрей Игнатьевич Алдан-Семенов - Историческая проза / Советская классическая проза
- Белогрудка - Виктор Астафьев - Советская классическая проза
- Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко - О войне / Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №1) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Жить и помнить - Иван Свистунов - Советская классическая проза
- Глаза земли. Корабельная чаща - Михаил Пришвин - Советская классическая проза
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза