Корректор жизни - Сергей Белкин

А вот из церквей "опиум народа" на долгие годы изгнали. В этой церкви, где изначально была капелла женской гимназии, устроили сначала спортзал, а потом - музей научного атеизма, в Синодиновской, что за углом, была скульптурная мастерская, потом Дегустационный зал, в Кафедральном Соборе - Выставочный зал, в Харлампиевской - студия "Данко", в Военной церкви - Планетарий, в Георгиевской - мастерская художников, в Успенской - склад, в костеле - зал звукозаписи, в синагоге - театр русской драмы...

Последнее, пожалуй, не лишено остроумия.

Владимир Васильевич всю жизнь был атеистом. К верующим относился со снисходительным пониманием. Он, впрочем, знал, что был крещен, но не придавал этому никакого значения и смысла. Только смерть жены заставила его задуматься о загробном мире, о религии, о душе...

Размышляя об этом, Владимир Васильевич пытался вспомнить основы философии марксизма, которую учил в институте и, как-то неожиданно ясно понял, что любой ответ на тот самый "основной вопрос философии" - что первично, сознание, или материя, - неизбежно заводит в один из двух тупиков! Точнее, не в тупики, а просто оба ответа бывают правильными, но на разных временных интервалах. Одно поведение природы подтверждается на сравнительно коротких временных промежутках - в десятки, или несколько сотен лет. Другой вариант ответа дает нам такое поведение природы, которое оказывается заметным только в течение многих сотен, или тысяч лет.

Если отвечать "материалистически" - материя первична, - получим, что природа развивается сама, целенаправленно переходя от прошлого к будущему, что прошлое определяет настоящее, а настоящее определяет будущее. Так, в общем, и происходит на промежутках менее ста лет. Во всяком случае, в результате самопознания развившейся материи, объективные законы природы установлены. Они действуют, а на коротких промежутках удается выявить даже социально-экономические закономерности, но цель всего происходящего не усматривается. Придумать ее можно, но она не вытекает сама по себе из найденных закономерностей. Если же отвечать "идеалистически", то есть полагать, сознание первичным, получится, что все природные процессы следует осознать как целенаправленные, кем-то, или чем-то управляемые. Видимо, на этом пути возможно, если не прогнозирование, то осознание глобальных исторических процессов, наделение их глубинными, сакральными смыслами и целями.

Во всяком случае, в последнее время Владимиру Васильевичу очень хотелось примирить идеалистов и материалистов. Его предложение было простым: да ничто не первично! Одновременно, изначально одновременно возникли и материя и сознание! Это же так просто! И в полном соответствии с гегелевской диалектикой: в каждом явлении сокрыто противоречие, единство и борьба противоположностей - плюс и минус, жар и холод, материя и сознание. Осталось им - материи и сознанию - обеспечить среду, в которой они могут взаимодействовать, например "поле", или "физический вакуум", и все! Триединство мира обеспечено: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой.

Когда умерла жена, потребность поверить в бессмертие души, в возможность встречи на том свете была столь велика, что Владимир Васильевич стал читать всевозможные книги типа "Жизнь после жизни", книги по буддизму, индуизму и ему стало легче. Ну, а после того, как в одной книжке он прочитал доказательство существования потустороннего мира на основе соотношения неопределенностей Гайзенберга-Бора, освященного авторитетом такой науки, как квантовая механика, почти все противоречия оказались сняты.

* * *

На пересечении Пушкина и Киевской Владимир Васильевич остановился, пропуская, редкий, в общем-то, транспорт.

Когда-то на этом углу из ныне стоящих зданий была только бывшая гимназия, да и то, если уж быть точным, левое крыло к ней пристроили уже при советской власти. А всего остального и в помине не было: вместо Дома Печати был длинный ряд одноэтажных домишек с магазинами. Среди них был, например, книжный магазин подписных изданий. А на углу по диагонали за высокой чугунной решеткой располагался сад, спортивные площадки... Когда-то вся эта территория называлась "митрополией". Теперь тут правительственные здания и огромный концертный зал, при строительстве которого, как упорно твердила народная молва, Первый Секретарь Партии украл люстру.

Сейчас это звучит как бред, а раньше вызывало многочисленные разговоры. Крал он, или нет, теперь уж все равно, а вот музыкальная жизнь в городе была по настоящему полноценной.

Владимир Васильевич помнил, как он сам ехал на концерт Эдди Рознера вися снаружи троллейбуса, уцепившись за открытое окно, - вот как был переполнен транспорт, идущий в сторону Озера!

Рознер выступал в Зеленом Театре на Озере - какой же это был ажиотаж! Володя особенно запомнилось, как знаменитый трубач вышел на авансцену и, без объявления очередного номера, приложил к губам мундштук, запрокинув назад голову, проиграл первые такты: ля-ля, фа-ля... - и зал затопал, засвистел и заорал: "Сан Луи!"

Да, это было счастье. Хороший джаз и раньше, и теперь услышишь редко. Теперь, правда, много доступных и высококачественных записей, но живьем редко что хорошее попадается. Раньше у нас в городе был свой шикарный биг-бэнд под управлением Шико Аранова: "Соло на саксофоне - Гарри Ширман!" Да, были времена... Даже незамысловатая песенка руководителя оркестра "Не я один ому виной", сейчас вспоминалась и как музыкальный шедевр, и как глубокое философское раздумье.

Кого только ни довелось увидеть и услышать в те славные, мистически бескорыстные годы молодости, времена веры в счастье и справедливость, в светлое будущее.

Здесь побывала знаменитая Има Сумак - голосина в четыре с лишним октавы. Она демонстрировала странные вокальные произведения, в которых была и музыка, и звукоподражание: шум дождя, звуки джунглей.

Здесь побывал и великий маг Вольф Мессинг, и "сам Марсель Марсо", и Жильбер Беко, и Джерри Скотт... В зале филармонии, подходы к которому ныне заросли травой, играли Ойстрах, Рихтер, Коган, Гилельс, Мравинский, Светланов, Кондрашин, многие другие, причем не по одному разу.

Безжалостна, видать, была тоталитарная система к художникам: играли не там, где больше заплатят, а где укажут.

А нам-то и хорошо - всех видели!

Рихтер крадучись выходил из-за кулисы и, не успев сесть, начинал играть...

* * *

На концерте джазового трио во главе со знаменитым пианистом-виртуозом она вдруг, во время исполнения "Души и тела" Грина потянула за руку: "Пошли. Мне надо в туалет".

И я пошел за ней, пригибаясь, чтоб меньше мешать сидящим сзади.

Мы вышли в тот предбанник, что справа, если выходить из зала в фойе. Она повисла на мне сразу же, как только я закрыл дверь зала, и забормотала "Пошли-пошли-пошли..."

Мужской и женский туалеты располагались рядом, словно сомнабулы, мы втащились в пустой женский, где мне пришлось применить усилие, чтоб дотащить ее до кабинки - вдруг, все-таки, кто-нибудь войдет, хотя музыкант продолжал свое волшебство.

Звуки его рояля проникали сквозь стены, уходили прочь, всплывали над Филармонией, заполняли Город.

* * *

Все они здесь живут и поныне: этюды Шопена, сонаты Бетховена, концерты Рахманинова, симфонии Чайковского, вальсы Свиридова... Вся музыка мира невидимыми тончайшими нитями и волнами неслышимых звуков обволакивает пространство над Городом, мгновенно отзываясь на вдруг зазвучавшую мелодию сердца, продолжая тему, захватывая душу и унося ее прочь в нематериальный мир чувств и эмоций!

Только здесь, в этом особом переплетении пространств разных эпох, миров, и цивилизаций первые звуки "Аdagio" способны унести вас в такие дали и высоты духа, куда вы никогда не доберетесь, слушая те же звуки в другом месте! Вознеситесь над ночным Городом, прислушайтесь, и вы услышите Альбинони, вместе с ним вы прольете и свои слезы, и они вольются в общий поток слез горечи, и слез счастья, которыми пропитана земля моего города, вы вдруг осознаете бесконечность мира и бесконечность всех его проблем, тщетность наших неуклюжих усилий и бесцельность жизни, и Город примет ваши слезы, и ответит вам эманациями мудрости и любви тысячелетнего доброго и мудрого Отца...

А когда с небес снизойдет легкий, пушистый снег, давая земле прохладу и влагу, вы услышите "Аve Maria" Шуберта, божественное меццо-сопрано переполнит ваше сердце волнением и готовностью к страданию, благодарностью и любовью. Но, что это? Тот же голос, полный любви и скорби уже поет другую мелодию - Глюка: это вы воспарили над кладбищенской землей, - так Город вечно молит Бога о спасении душ усопших...

Добавьте и вы свой вздох и частицу своей души в эту величественную скорбь и пусть несет вас неведомая сила дальше, пусть Город качает вас на своих волнах, погружая то в скорбь и грусть, то в радость и бесконечный танец! Танец, от которого никогда не устаешь, ибо танец - есть, вы в танце - есть, а вашего неуклюжего устающего тела - нет! Вы во власти деревенского свадебного оркестра: бесхитростная скрипка, глухой барабан, переливчатая труба и органо-подобные цимбалы - вот что заставит вас раствориться в движении, стать движением и танцем, позабыв обо всем: и о горестях, и о радостях, и о плохом, и о хорошем. Не будет ничего: только бесконечная пустота танца и музыки!