На литературных перекрестках - Николай Иванович Анов

мне помощника. Пусть он несет винтовку и из нее стреляет». На мое счастье, к коменданту пришел гражданин, знавший меня.

— Господин поручик, да это же Антон Сорокин, писатель. Он в самом деле тихопомешанный, не в своем уме!

Комендант подумал-подумал, убрал наган и крикнул:

— Дайте ему по шее как следует, и пусть катится ко всем чертям!

Меня вытолкали, и я пошел домой!

Антон Семенович сделал передышку.

— А вот с президентом Рузвельтом дело могло кончиться совсем плохо.

Он вытащил книгу, на первой странице помещен был портрет Антона Сорокина, а под ним подпись: «Гениальный сибирский писатель».

— Ничего не замечаете?

— Нет.

— Раньше вместо моего портрета здесь красовался портрет президента Соединенных Штатов Теодора Рузвельта.

Книга больше похожа была на деловой проспект. Хорошая бумага, отличный четкий шрифт. Содержала ряд статей экономического характера о пропадающих рудных богатствах Сибири.

— Вы знаете, что я сделал? — продолжал Сорокин. — Американская миссия привезла целый вагон этого добра. Решили раздавать бесплатно. Я пришел и попросил дать мне сто экземпляров. Американец, хорошо говоривший по-русски, заподозрил, что я спекулянт. Я назвал себя. Мне дали пятьсот экземпляров, но взяли подписку, что я буду раздавать их бесплатно. Я привез домой книги и засел за работу. С Валентиной Михайловной мы осторожно наклеивали на портрет Рузвельта мой. На другой день разыгрался скандал. За мной прислали автомобиль и отвезли в американскую миссию. Состоялся неприятный разговор.

— Вы взяли с меня подписку, что я не буду продавать книгу за деньги, — сказал я. — Я раздавал бесплатно, а насчет портрета никакого уговора не было. Сибиряки Рузвельта не знают, а Антона Сорокина не только знают, но и любят за его талант. Вот почему я счел возможным заменить портрет неведомого американского президента своим!

Разговоров было много, но в конце концов все обошлось. Спасла репутация сумасшедшего, прочно приставшая ко мне. Я записал тридцать три скандала Колчаку, тринадцать выдумал, остальные действительно были.

…Недавно я нашел в своей библиотеке первый номер журнала «Настоящее» за январь 1928 года. В нем опубликованы «Семь скандалов Антона Сорокина». Истории с комендантом и винтовкой, а также с портретом Рузвельта в них нет. А в вышедшей в Новосибирске книжке А. Сорокина «Напевы ветра» напечатаны двадцать девять скандалов. Историю с заменой портрета в шестнадцатом скандале Сорокин рассказывает иначе, чем рассказывал ее мне в 1919 году. Надо полагать, в основе все же лежит подлинный факт.

Февральская революция проходила в Омске так же, как и в других больших городах. Народ, приученный молчать, заговорил. В первые дни свободы митинги возникали стихийно, привлекая многие сотни слушателей. Среди них были рабочие, железнодорожники, служащие, солдаты, освобожденные революцией ссыльные большевики, меньшевики, эсеры. Лезли на трибуны все, кому было не лень, главным образом обыватели. Выступали сектанты, какой-то бородач в рясе и с крестом на груди. Антон Сорокин не мог упустить случая выступить на митинге с пропагандой своих взглядов на затеянную капиталистами мировую войну. Писатель, написавший «Хохот желтого дьявола», пользовался любимыми образами своего романа.

Антон Семенович вспомнил о грандиозном женском митинге. На нем выступали и кухарки в платочках и барыни в шляпках. По его словам, он никогда не описывал любовь женщины. И на этом митинге он объяснил причину своего поведения. В обществе, где все продается и покупается, красивые женщины, как правило, выходят замуж не за талантливых, хотя и нищих, людей, а за богатых, зачастую за стариков. Они забывают, что жадность к деньгам определяет потомство.

— Почему ни одна из вас, — сказал Антон Сорокин, оглядев сотни женских лиц, — не захотела иметь талантливого ребенка от меня, гениального писателя.

Участницы митинга почувствовали себя оскорбленными. Поднялся вой:

— Долой! Долой! Гоните его, наглеца!

…Весь 1919 год мне пришлось провести в Омске. С чувством благодарности я вспоминаю помощь, оказанную мне Сорокиным в те дни, когда я находился на нелегальном положении. Гостеприимный дом Антона Семеновича был застрахован от внезапных обысков непонятным покровительством японского дипломата генерала Танака и либерально настроенного полковника, работавшего в Осведверхе.

После прихода Красной Армии редакция «Известий Омского разгрома» помогла мне устроиться с жилищем — выдали ордер.

Вскоре я отправился к Сорокиным и нашел взволнованную Валентину Михайловну.

— Антошу арестовала чека.

— Не может быть! Это недоразумение.

Виновником недоразумения был сам Антон Семенович. Не знаю, в связи с чем его пригласили в чека и по обычаям того времени предложили заполнить анкету. Он обстоятельно ответил на все вопросы. Его биографию сына купца-богача в городе знали хорошо. Настороженное внимание вызвал ответ на вопрос: каким обладаете имуществом? «Имею два пуда рукописей стоимостью в два миллиона золотых рублей!» — с гордостью написал Антон Сорокин.

Вернулся Антон Семенович рано утром. Валентина Михайловна выслушала его рассказ и наставительно сказала:

— Не всякая шутка уместна. Это тебе хороший урок, Антоша!

В 1920 году я переехал из Сибири в Казахстан. Через несколько лет мне пришлось проездом побывать в Омске. Я зашел к Антону Сорокину на Лермонтовскую улицу. В доме его было по-прежнему тихо. На столе так же лежали рукописи, свои и чужие. Он сразу заговорил о литературе.

— К Всеволоду Иванову пришла слава, сейчас он да Борис Пильняк самые знаменитые писатели в России. А ведь Всеволод как прозаик родился в этой комнате. Я первый предсказал ему славу сибирского Горького. В Сибири растет талантливая молодежь. Вы еще увидите, как советская литература будет гордиться поэтами Леонидом Мартыновым, Евгением Забелиным, Павлом Васильевым, Михаилом Скуратовым и молодыми прозаиками — Михаилом Никитиным, Иваном Шуховым.

Второй раз в сорокинском доме мне пришлось быть в декабре 1927 года. По приглашению Зазубрина я ехал в Новосибирск и по пути остановился в Омске. Антона Семеновича, к сожалению, не застал, он лежал больной в квартире своего отца.

— Антоша очень болен, — сказала Валентина Михайловна. — Туберкулез. Надо везти на юг, но он в таком состоянии, что не знаю, выдержит ли эту поездку.

Она вынула носовой платок, проглотила слезы, но не заплакала. Антон Сорокин за годы нищенской суровой жизни приучил ее к стойкости.

В марте она повезла Антона Семеновича в Крым. В последних числах он умер, прожив всего сорок четыре года. Хоронили его