Против часовой - Николай Климонтович

Наташа принялась листать путеводитель, и обнаружила, что Мексика — весьма большая страна, крупная на севере, где над ней нависли толстым задом, грозя придавить, США, и с носом крючком вниз налево, который будто принюхивается к маленьким Белизу с Гватемалой. Еще больше удивило Наташу, что знаменитая на весь мир американская Калифорния, с серфингом, постаревшими хиппи, гомосексуалистами, Голливудом, виллами Бевирли-Хиллз и губернатором-терминатором, который, как утверждал ее аспирант-грузин, непременно станет президентом, на самом деле вовсе не американская — США досталась лишь маковка полуострова на севере, — а принадлежит в основном Мексике…

Но новогодним видам отеля на Наташу было не суждено сбыться. Потому что, когда Наташа вернулась в номер, она обнаружила в вазе огромный букет алых роз. Она было решила, что розы тоже — от администрации, но заметила записку. Это была большого формата карточка, на которой был нарисован тот же, такой знакомый Наташе, увитый новогодней гирляндой кактус. Мигом у нее задрожали руки и задрожали глаза: как он меня нашел, как, как?.. Но из текста на обратной стороне она с разочарованием уяснила, что розы ей прислал Виктор. Его подпись стояла под фразой, написанной по-русски и с витиеватыми росчерками: уверенный, что вечер удается хорош. Говорил Виктор по-русски лучше, чем писал.

И тут же резко — Наташа вздрогнула — зазвонил телефон, как-то неприятно дребезжа и сипло подренькивая. Она взяла трубку.

— Наташа? Вас ждет обед в ресторане на втором этаже отеля Эльсинор. — И раздались гудки.

Удивляясь самой себе, она вдруг заволновалась, заторопилась, заметалась. Конечно, это был Виктор, но какая-то сумасшедшая, нелепая, невозможная надежда притаилась в ее колотящемся сердечке: а вдруг это он? Могла же Солвейг дать телеграмму — адрес-то у нее, — мог же Валерка прилететь… Ну да, спрыгнуть с парашютом, сакрастически оборвала она себя, продолжая верить в небсбыточное… И уже через четверть часа, в вечернем платье, дыша духами и туманами, как они с Нелькой это называли когда-то, Наташа входила в роскошный зал ресторана — с фонтаном посередине, — чуть недовольная собой, что пришла чересчур быстро. Скажу — проголодалась, наивно решила Наташа.

Виктор встал ей навстречу, он был ослепителен. Таких мексиканцев надо помещать на обложки туристических проспектов или живьем пускать по залам туристических фирм. На нем был бежевый, цвета глины, пиджак без нагрудного кармана — у нас такой китель иногда носил депутат Маслаколвский, автор Указа. Пиджак имел по бортам два ряда — по три в каждом — крупных декоративных медного цвета пуговиц, не предполагавших застегивания. На брюках, которые лежали густыми складками на лакированных медного же цвета штиблетах, были коричневые лампасы. Что делало их обладателя чуть похожим на швейцара. Под пиджаком — того же, что и костюм, цвета глухо застегнутый жилет, под жилетом — белоснежная накрахмаленная сорочка, а вместо галстука — шелковый красный шарф, повязанный бантом. Виктора можно было рассматривать, как танцора диско: скажем, пуговицы на пиджаке были неодинаковые — чем выше, тем крупнее, пуговки на жилете были сгруппированы по три, и между каждой тройкой оставался зазор, а по алому банту были рассеяны мелкие какие-то беленькие пиктограммы. Он протянул Наташе смуглую холеную руку со скромным золотым перстнем с печаткой на среднем пальце. Сраженная этим театральным шиком, Наташа тоже протянула руку — для поцелуя. Виктор склонил голову — волосы соль с перцем, ровный пробор, и за время довольно долгого поцелуя Наташа уловила волнующий горьковато-томный запах его духов. Она осела на подставленный стул. Официант выдернул из серебряного ведерка потную бутылку шампанского, которое тут же запенилось в Наташином бокале.

Глава 24. ВИКТОР

— И что же все это значит? — выговорила Наташа, поперхнувшись шампанским, которое оказалось очень сухим и ледяным. А Наташа ведь любила с общежитских еще пор — полусладкое.

— Наш друг поручила мне вас развлечь, — отвечал кабальеро.

— Что ж, постарайтесь, если получится, — нагловато бросила Наташа, несколько уязвленная тем, что Виктор всего лишь выполнял поручение Солвейг, а вовсе не подчинился собственному романтическому порыву.

Он сухо продолжил:

— Вот вам разрешение на пребывание на севере. И вот карта с вашим маршрутом — Солвейг просила вам передать.

Наташа развернула карту: это был очень отчетливый план, нарисованный от руки. И приписка: помни, индейцы тараумара не говорят по-английски.

— Спасибо. Но отчего такой… такой мексиканский принц слушается старую чужую женщину, как евреи родную маму?

— Я многим обязан ей, — просто сказал Виктор. — Однажды в Москве она спасла мне жизнь. Ну, вы понимаете, дипломатические миссии зачастую сопряжены с риском… Старая история, как-нибудь потом можно будет вернуться к этой теме… Но не хотелось бы… — Он взглянул на Наташу как бы проверяя, понимает ли она его.

Как ни далека была Наташа от этих сфер, ей хватило сообразительности понять, что за миссия была у Виктора в России. Шпион, этого мне еще не хватало, сказала она себе.

— Скажите, Виктор, только честно, отчего Солвейг так носится со мной? Она, конечно, весьма… необычная женщина. Но, в конце концов, мы едва знакомы…. — Наташа вспомнила, как Солвейг, внешне такая снисходительная, всплеснула руками и воскликнула по-испански, когда увидела Наташу, которую Виктор нашел в храме, на пороге своего дома аве Мария, гратиа плена, что Наташа перевела по-русски слава Богу…

— Ну-у… — протянул Виктор и достал золотой инкрустированный какими-то цветными камушками портсигар, — …вы позволите?

— Курите на здоровье, — процедила Наташа, начиная не на шутку злиться. Потому что она привыкла все понимать, ценила ясность и точность, иначе не надо и думать заниматься наукой. А тут один туман. И небезопасный туман, мнилось теперь Наташе.

— Ну, во-первых, вы ей нравитесь… да. — Появилась и золотая зажигалка, и Наташа невольно загляделась на отполированные, овальные, розовые с фиолетовым оттенком ногти мужчины. — Но это, конечно, не все, — продолжал он. — Думаю, вы подкупили ее своей историей… Знаете ли, к старости люди делаются… как это сказать… сентиментальны.

— К старости делаются глупыми и эгоистичными, — отрезала Наташа, вспомнив свою свекровь Фиру, на которую самым странным образом Солвейг внешне была чуть похожа.

Виктор, казалось, не услышал ее. Он затянулся, выпустил ароматный дым и продолжил:

— А Солвейг к тому же осталась добра. Так вот, нечто похожее на ваш случай было у Солвейг в молодости.