Против часовой - Николай Климонтович

Но как звонить отсюда — она не знала, да и не могла бы при всем желании даже набрать номер: у нее не шевелились ни руки, ни ноги. Да и что бы она могла рассказать…

— А я умерла, исчезла, пропала, — твердила она шепотом, понимая, что у нее повысилась температура, и, кажется, начинается бред. Но вскоре она все-таки заснула. Хотя по мексиканскому времени не было и пяти часов дня. И проснулась только ранним утром дня следующего — посвежевшая, странно бодрая, — желудок наладился, — и, как это ни было нелепо, в предвкушении праздника и неведомых подарков. Конечно же, Господи, ведь сегодня — Новый год!

И тут же раздался звонок. Это была Солвейг. — Ты готова, детка?

— А что, уже пора?

— Виктор сейчас заедет за тобой. Он будет через десять минут. И отвезет тебя в аэропорт.

— Но у меня же трансфер.

— Не валяй дурочку, детка, — сказала Солвейг с мягким нажимом. — Виктор не такой человек, чтобы просто так — как это по-русски — транжирить свое время. Отказываться нельзя. Желаю тебе счастливого праздника. И хорошего моря на Косумеле. Это райское место, поверь, ну да ты сама там быстро освоишься, — прибавила она несколько игриво, как показалось Наташе. — Будь счастлива и не глупи. Позвони мне из отеля. Твой маршрут на север будет совсем готов, — прибавила она опять не совсем по-русски и как бы заговорщицки. — Целую, детка!

Солвейг дала отбой, а Наташа подумала, как ей все-таки везет. Вот так, случайно в самолете она обрела такую заботливую подругу. Которая в случае чего придет на помощь, которая приняла близко к сердцу ее проблемы. Ведь одна бы она не справилась. Да, путешествие началось на диво удачно… И Наташа сплюнула через левое плечо и постучала по тумбочке.

Глава 22. НЕУЖЕЛИ ОСТРОВ

Так Наташа никогда не жила.

Так богато и комфортабельно. И так бездельно.

Кроме двери в коридор была и вторая — она выходила в сад, где стояли плетеные столик и пара стульев с подлокотниками. А на столике — скромная вазочка со свежими неведомыми цветами. Наташа вышла в сад и уселась в кресло. Прямо над ее головой и перед ее глазами на ветках неведомых деревьев висели какие-то спеющие плоды, лимоны не лимоны, апельсины не апельсины, а в глубине ветвей спали неведомые птицы. Наташа, воровато оглянувшись, сорвала один, ковырнула крепкую кожу, и плод разломился с живым хрустом, и на Наташины пальцы пролился зеленоватый сладко-горький сок.

Прямо из этого садика можно было попасть на широкий белый песчаный пляж, на котором были заметны небольшие летучие барханчики. По пляжу изредка проходили загорелые мужчины с золотыми цепочками на волосатой обнаженной груди и в цветастых шортах до колен. Улыбаясь, они показывали большие хищные белые зубы. Женщин видно не было. Там, за пляжем, не сильно, но с отчетливым звуком прибоя, плескался искрящийся океан; в воздухе пахло лавровым листом и гвоздикой. И апельсиновым сиропом. Таким, наверное, если она умрет, будет ее рай.

Наташа думала о том, как это странно: не такие уж большие усилия по преподаванию русской истории позапрошлого века могут быть так вот чудесно конвертируемы и вознаграждены. В конце концов, она потратила не великие суммы за такое вот неземное удовольствие и дыхание. На родине за те же деньги можно снять лишь неуклюжий номер в ближнем Подмосковье с отсутствующей горячей водой, с пахнушим вонючей дизенфекцией туалетом и неработающими розетками. К тому же, в столовой тебя наверняка обхамят, потому что пузырек горчицы полагается один на пять столов. А попросив себе дополнительный, ты навлечешь на себя шквал здорового столовского гнева, после которого никак не запихнуть в рот голубцы из прошлогодней капусты… Наташа хотела было пофилософствовать на тему, отчего у нас в России мы, коренные обитатели своей земли, не умеем пребывать на ней в свое удовольствие. Точнее, отчего у нас повышается настроение только в случае, если мы испортим настроение окружающим согражданам. Обломаем им кайф, на дочернем языке… Но думать о далекой сейчас родине отчего-то совсем не хотелось. Напротив, как-то отчетливо и явно хотелось именно жить.

Тут Наташа вспомнила, что у нее в расписании курортной жизни как раз сейчас запланирован завтрак. После которого она выйдет в город — как он называется, кажется, Сан-Мигель — и купит купальник. В этом сезоне в моде закрытые, она прочитала в Cosmo. Но с голым животом. И хорошо, если на груди будет подложено чуть параллона. Пусть купальник будет василькового цвета, фантазировала Наташа. И две-три густо синих вертикальных полосы. Именно вертикальных, тогда она будет казаться стройнее. Она станет стройнее, а потом нырнет в океан. У рифа Паланкар, что в проливе, отделяющем остров от материка, где, сказал ей Виктор, когда вез в аэропорт, можно разглядывать под водой прекрасных цветных рыб и туда не заплывают акулы. Да, и не забыть соломенную шляпу. И крем для загара. Хватит ей шести дней, чтобы приобрести этот золотистый оттенок кожи, которым всегда отливает ее первый дачный загар, когда поздним маем она сажает цветочную рассаду?

Наташа наметила себе эту программу, уже выйдя на тенистую застекленную веранду, где прямо из пола росли пальмы и где был накрыт шведский стол с огромным блюдом красно-оранжевых апельсинов посередине, сложенных пирамидой. Она нацелилась на хрустящий крауссан, на персиковый джем, на половинку авакадо и на бразильский растворимый кофе. Никакого масла, никакой ветчины! Быть может, только чуть козьего сыра… Здесь было уютно, на удивление чисто, скатерти — белоснежны, улыбчив коренастый пожилой метрдотель в черном, как у пастора, сюртуке, застегнутым под горло, — попик, подумала умиленная Наташа, — и даже гул столовой не отвлекал от мечтаний. До тех пор, пока Наташа не поняла с некоторым даже ужасом, что вокруг нее звучит преимущественно русская речь.

Прочие постояльцы отеля были, возможно, немцы, возможно французы, австрийцы или чехи, они ели свой завтрак неслышно, почти молча, лишь изредка тихо переговариваясь, и даже их маленькие дети вели себя вполне чинно, не мазали джемом скатерти, не протыкали ножами апельсины и не ползали под столами между чужих ног. Соотечественники же были, как сговорившись, бездетны и перекликались так громко, будто заблудились, пойдя по грибы. Кажется, иностранцев, несмотря на обилие детей, живет на белом свете все-таки много меньше, чем нас, русских, подумала Наташа… Не допив кофе, она сбежала в поселок.

Наташа решила отойти подальше от моря и от набережной с ресторанчиками и нарядными сувенирными киосками и, лишь когда обнаружила на веревках, протянутых поперек узкой улочки, непременное для простой мексиканской жизни, как она уже убедилась, разноцветное белье, умерила шаг и стала разглядывать витрины лавчонок. Такой ее вдруг обуял демократизм — быть может, из неосознанного протеста против буржуазности апартаментов Солвейг и золотых аксессуаров Виктора. Впрочем, Наташа ведь всегда оставалась провинциалкой.