Марта из Идар-Оберштайна - Ирина Говоруха

Командированные. Пьющие дешевый портвейн и растворимый кофе. Едущие на свадьбы, экскурсии, похороны, в отпуска, на побывку, в гости и на тот свет. Неприметные фуражечные монотонно зазывали в такси, и Анна неожиданно вспомнила Бунина:Вагоны шли привычной линией, Подрагивали и скрипели. Молчали желтые и синие, В зеленых плакали и пели.

На третьем пути отдувался запыхавшийся поезд из Херсона. На четвертом – готовился к отправке в Москву. Где-то вдалеке грузились электрички, следующие в Коростынь и Гребенку. Пахло мочой, ожиданием, отчаянием, волнительным предчувствием и даже провожающими маршами. Валялись чемоданные колеса. Не то горевала, не то ликовала ничейная кошка.

Анна осознала, что Константин не приехал, лишь когда прибывший состав последовал в депо. За это время несколько раз сменились декорации, протрубили иные гудки и промаршировали иные провожающие – некоторые даже в норковых манто, а она все еще не решалась сдвинуться с места, покуда чей-то телефон с рингтоном кудахтающей курицы не вывел ее из оцепенения. Девушка неуверенно, как на ходулях, подошла к киоску, заказала бумажный стаканчик, до половины наполненный тьмой, сделала глоток и, не отходя, бросила в урну. Вокзальное табло приближало время ужина. В ресторане «Пантагрюэль» уже вовсю подавали ризотто, в «Дежавю» – говяжий борщ.

Учительница не помнила, как добиралась домой, и пришла в себя только в парадном, когда в почтовом ящике из кучи рекламных журналов и проспектов выудила письмо. Константин писал редко, объясняя, что не в ладах с эпистолярным жанром и не в состоянии с помощью глаголов и прилагательных передать чувства. В результате даже самое доброе письмо у него получалось похожим на финансово-бухгалтерский документ. Важное следует говорить вслух. В этот раз почему-то изменил своим принципам.

Тусклая подъездная лампочка старательно пачкала стены, а выкрашенные в красный перила больными старческими венами поднимались вверх. Девушка вошла в квартиру и, не снимая пальто, распорола конверт. Из него вырвалась треххвостая плеть и отхлестала фразами: «Извини, Анька. Не приеду. Давай возьмем паузу».

Всего семь слов, одна запятая и три точки. Грамм чернил и два грамма целлюлозы. Экватор осени, половина луны, середина ее собственного цикла. Анна присела на тумбочку и вспомнила, как еще год назад они катались по полу, словно борцы сумо, и пытались стать одним целым. Сердце трепыхнулось попавшей в западню птицей, затем полностью остановилось, погасив во всем теле свет. Стало не по себе от клапанов, перикарда, полых вен. Спустя минуту двигатель заработал, но на холостом ходу.

Анна стянула шарф, жилет, теплые колготы, протопала на кухню и долго думала, каким образом включить свет. Когда наконец электричество расплескалось по стаканам и компотным кастрюлям, полоснуло кафель, разделочные доски и заглянуло в разинутую хлебницу, втиснулась между столом и холодильником и постаралась сосредоточиться на конфетах и на елочной гирлянде, сложенной из фантиков. Включила телевизор, и в ее пустоту ворвался бразильский сериал «Вавилонская башня». На экране пронеслась недостроенная башня, арки, куски пересиненного неба и сотни рабочих рук. Достала из сумки тетрадки и на автомате поставила на полях две птички и два вопросительных знака. Уставилась на чайник. Тот завозился, пару раз кашлянул и надул первый пузырь. Перед глазами настойчиво запрыгали плодовые мушки, приближая мигрень.

На следующий день Анна Ивановна стояла перед классом и не могла собраться. С самого утра ей всюду мерещился Константин. В этом кухонном углу он делал из салфетки мордатую рыбу, в коридоре впервые промахивался мимо губ и влажных глубин, в парке планировал будущее в Германии, в школьном вестибюле считал до сорока пяти и наблюдал танец с лентой. Пока дошла до класса, тело разъела концентрированная боль.

Двадцать пять пар любопытных серых, голубых, карих, выпуклых, миндалевидных и глубоко посаженных глаз смотрели не мигая. Малышня лыбилась щербатыми ртами, толкалась локтями, рылась в ранцах и ждала, что сейчас учительница начнет рассказывать о реке Амур или Енисее. Даст задание соединить пунктирные линии, и получится птица, сковорода, горшок. Попросит повторить звуковой анализ слова, в котором гласные – это кружочки, а согласные – короткие линии. Проверит технику чтения. Вот только Анна Ивановна почему-то плакала, беззвучно шевеля губами. Затем выдавила:

– У каждого случаются тяжелые моменты. Это неизбежно. Самое главное, чтобы мы умели поддерживать друг друга. Так давайте сейчас возьмемся за руки и послушаем наш гимн.

Дети подхватились с мест и кинулись обниматься, чуть не свалив ее с ног, а потом соединили руки и запели:

Высоко облака ватные, Упаду в траву мятную. А кругом васильки синие, Наберусь от земли силы я.

В этот момент Анна поняла, что справится. Ведь у нее есть класс, доска, контрольные. Педсоветы и каникулы. Большая и очень насыщенная жизнь. Она приносит пользу. Она востребована! Нужна!

После занятий решила заскочить к родителям и просто посидеть на своем детском табурете. Послушать о происходящем у отца в гараже, зачерпнуть ложкой мамин молочный кисель и выпить повседневный чай из шиповника. Они заваривали его в алюминиевом чайнике, начиная с ранней осени, и употребляли до конца весны, периодически подбрасывая новые бочонки шиповника. Утверждали, что лучше витаминов не придумать.

В этот раз в квартире стоял форменный бардак. Родители вздумали сделать косметический ремонт и небольшую перестановку. Анна плюхнулась на диван, выудила из недр шкафа пыльный семейный альбом и впилась в выцветшие фото. Вот неулыбчивая прабабка Устинья в окружении двух таких же хмурых братьев. Она выросла без мамы и смеялась только по большим праздникам. Молодая бабушка Мария в кофте с озерами-пуговицами и дед Василий с длинным чубом, зачесанным назад. Девушка привычно перевернула снимок, хотя и так помнила странную подпись, которую старались не комментировать: «Дорогому папаше – мужу моей жены» и год 1946. Со временем подросшая Аня стала требовать объяснений, но родственники тушевались и неуклюже меняли тему. Ссылались на опечатку и на сложное послевоенное время. Неожиданно Анна заметила странный снимок и вскрикнула. На нее смотрела она, только из другой эпохи. Женщина, одетая в темное приталенное пальто, сильно выпирающее сзади, стояла у «пряничного» дома и не мигая смотрела в камеру. Волосы, уложенные петлями, и короткая кудрявая челка делали ее похожей на гувернантку.

– Мама, кто это?

– А-а, это твоя прапрабабушка Марта. Она нездешняя. Немка. Приехала по балам расхаживать, полонезы с менуэтами танцевать, а тут облом. Муж подхватил чахотку и сыграл в ящик. Она пошла в услужение и вместо заполнения серебряной бальной книжки засучила рукава. Огород, свиньи, пасынки. Тут уж не до меховых муфт.

Анна резко поднялась и чуть не опрокинула тарелку с киселем.

– Откуда у нас это фото?

Мама, не отрываясь от телевизионной программы «Жди меня», буркнула:

– Случайно нашлось.

На экране ведущий в сером костюме и репсовом полосатом галстуке рассказывал слезную историю какого-то маленького Саши,