События и люди. Издание пятое, исправленное и дополненное. - Анри Рухадзе

Но вот теоретический отдел создан. Как будто бы моя мечта сбылась. Почему мечта? Да потому, что я всегда страдал, что не мог брать к себе своих учеников, не обладая рычагом администратора. Но получил отдел слишком поздно, в 58 лет. Да еще в такое время — время распада СССР и распада всей академической науки. В отделе сейчас 18 человек. Со мной пошли А. М. Игнатов, Л. С. Богданкевич, В. Н. Цытович и С. В. Владимиров. Теперь есть сектор у В. Н. Цытовича. Второй базовый сектор — это сектор B. П. Макарова, который вышел из отдела колебаний, и третий — это сектор А. К. Звездина, известного теоретика в области магнитных явлений. В настоящее время трое в длительных командировках за рубежом, две женщины-пенсионерки скоро уйдут из отдела, еще три-пять человек явно балластных, и если от них избавиться, то отдел может стать хорошим. Пока об этом, однако, думать не приходится. Сейчас главная задача — просто выжить, пережить тяжелое экономическое положение в России. Сколько это будет длиться, не знаю. Вряд ли я доживу, но твердо останусь до 1995-го года, а после, если мы останемся, уступлю отдел либо А. М. Игнатову, либо А. К. Звездину. Первый очень хорошо образован, но очень большой индивидуалист в науке. Изменится ли он за эти два года, не знаю. Второй же в организационном плане, лучше, но явно уступает А. М. Игнатову по широте образования.

К тому же А. К. Звездин — в некотором смысле варяг, пришел в ИОФАН уже сформировавшимся, а не родился в нем.

Из сектора В. П. Макарова в первую очередь я хочу отметить самого В. П. Макарова, с хорошей подготовкой, но малоинициативного человека. Он — первый муж известной Е. Образцовой, и, видимо, их разрыв надолго вывел его из строя. Надеюсь, он постепенно будет оживать. Такой процесс идет. В человеческом же плане он вполне соответствует моим требованиям, и я с ним подружился. В последние годы мы начали с ним вместе работать и очень успешно. Опубликовали несколько работ в «ЖТФ», «УФН» и других журналах, причем в них определяющий вклад именно В. П. Макарова. Близко сошелся я и с А. И. Коротченко: это моя правая рука, и в эти трудные годы он мне во многом помогает. К сожалению, вот уже пятый год, как он ушел на пенсию, но мы с ним поддерживаем дружеские отношения. А вот А. А. Самохин меня очень огорчил. Я за него всегда был горой и во многом из-за него испортил себе карьеру, а оказалось, он того, может, и не стоил. Слишком уж заботится только о себе и, что самое страшное, увлекся войной с проходимцами в науке вроде С. И. Анисимова, в результате чего сам перестал заниматься наукой. А жаль, судя по его реакции на семинарах, он физик от бога.

Мои ученики, прямые и косвенные

На сегодняшний день мною воспитано более 65 кандидатов и более 30 докторов наук. Естественно, не все одинаково мне дороги и не все оставили одинаковый след в моей жизни. Я хочу рассказать о некоторых из них, наиболее мне близких. Начну, естественно, с самых первых учеников, так как первый всегда первый, если даже не самый близкий.

Первым моим учеником был В. Маханьков, с которым я познакомился при чтении лекций в Дубне по приглашению В. И. Векслера. Он защитился в 1963 году по теории неустойчивости анизотропной замагниченной плазмы. Затем он занялся численным моделированием нелинейных плазменных задач, защитил докторскую и живет в Дубне.

Вторым в начале 1964 года защитился Р. Р. Рамазашвили по коллективной релаксации анизотропии температуры электронов в плазме. Он работает в отделе теории плазмы ФИАН и по праву считается совестью отдела. К сожалению, он до сих пор не защитил докторскую диссертацию, хотя давно этого заслуживает. Я с ним поддерживаю теплые дружеские отношения и рад этому.

Третьим был мой однокурсник В. Ф. Кулешов. На его защите я хочу остановиться подробнее. В. Ф. Кулешов, или «Пруль», как его звали на курсе (от слова «прет», т. е. везет) после окончания института пошел работать в Президиум АН СССР. После избрания В. И. Векслера академиком-секретарем Отделения ядерной физики В. Ф. Кулешов стал у В. И. Векслера референтом. Вот тогда-то, а это было в 1961 году, В. И. Векслер мне сказал, что ему необходимо, чтобы В. Ф. Кулешов стал кандидатом. «Есть, товарищ начальник!» — ответил я, и за два года ему сварганили вполне приличную диссертацию. Но вот защита ее чуть не обернулась для меня инфарктом. В. Д. Шафранов вдруг задал вопрос, и диссертант задумался над ответом. Воцарилось долгое и мучительное молчание, которое длилось больше десяти минут. Я уже чувствовал, что теряю сознание, ослабли руки, потемнело в глазах. И тут спасительные слова председателя — «это к диссертации отношения не имеет», вывели из оцепенения диссертанта, а меня вернули к жизни. Так референт В. И. Векслера стал кандидатом. С тех пор он всегда повторяет, что всю жизнь мне обязан, но от слова «халва» во рту слаще не станет. Никакого реального прока я от него не видел, хотя на своем посту он многое может. И я уверен, он и хотел бы меня отблагодарить, но богом не дано: к сожалению, слишком осторожен. В этом не вина, а беда его[24].

Дальше защиты пошли непрерывным потоком. Выделю некоторые. С. А. Тригер защитился у меня в 1968 году по теории устойчивости излучающего разряда. Именно эти работы составили теоретическую часть исследований, за которые мы с А. Ф. Александровым были в 1981 году удостоены Государственной премии СССР. С. А. Тригер не попал в список представленных, но претендовал. Я даже поощрял его претензии, но из этого ничего не вышло: его включение означало бы значительное расширение коллектива людьми второго эшелона. Первый же эшелон не составлял полного комплекта (12 человек) — нас было только 10. Этим сразу же воспользовался один из величайших дельцов: в науке В. Д. Письменный (о нем я уже говорил выше) и на последнем этапе, когда работа уже прошла конкурс, подсунул в нашу компанию двух своих сотрудников, не имеющих никакого отношения к работе. В результате они получили премию, а Сережа нет. Из-за этого я все время испытываю перед ним угрызения, совести и всячески стараюсь искупить свою «вину». С докторской диссертацией С. Тригера, идеи которой он вынашивал сам, но в обсуждении результатов я принимал активное участие, тоже связана одна любопытная история, о которой не могу не рассказать. Занимаясь жидкими металлами, С. А. Тригер исследовал кулоновскую систему с произвольно сильным взаимодействием. Поэтому многие полученные им результаты легко обобщались на случай неидеальной плазмы. И вот из его теории получилось, что плазменная частота есть точное собственное значение для частоты малых колебаний такой неидеальной плазмы. Откровенная чушь! Но найти конкретную ошибку оказалось невозможным. А Сереже очень хотелось опубликовать этот результат. Тогда я пошел к А. М. Прохорову и попросил представить работу С. А. Тригера в ДАН СССР. Он представил, и работа была опубликована. И вот прошло уже более 20 лет, но ни один человек не опроверг эту явную чушь, даже не выступил с критикой, хотя бы с устной. Вот так мы читаем чужие работы! А может, людям было неудобно: ведь работу представил сам А. М. Прохоров. Он же подмахнул представление не глядя. С. А. Тригер вот уже несколько лет живет в Германии (по программе «Холокост»), пользуется высоким авторитетом в среде ученых и имеет широкие связи. Однако продолжает работать в ИФТАН.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});