Я, оперуполномоченный - Андрей Ветер

– Пётр Никитич, Нариманова надо сажать. Он, конечно, отпирается, но он виноват. Он мне взятку предлагал, чтобы я отмазала его. Открыто предлагал, не стесняясь. Надо сажать.

– Вы уверены, Вера Анатольевна?

– Абсолютно.

– Значит, выписывать санкцию на арест?

– Леонидов ждёт за дверью. Пригласить его?

– Пусть войдёт…

Вернувшись в свой кабинет, Вера сразу направилась к телефонному аппарату. На другом конце провода послышался голос Смелякова.

– Алло, Витя? Это ты? Здравствуй, это Вера Шилова. Узнал?

– Вера? Привет! – В его голосе слышалась радость, смешанная с удивлением. – Вот уж по-настоящему приятная неожиданность… Ты откуда? Как ты мой служебный телефон откопала? Что-нибудь стряслось?

– Как тебе сказать… Вообще-то я тебе по работе звоню.

– По работе?

– Видишь ли, я занимаюсь делом Нариманова. Да, того самого Нариманова, которого ты задержал. Мне нужно с тобой встретиться.

– Не понимаю. А ты-то какое отношение к этому имеешь?

– Я помощник прокурора, Витя…

* * *

– Вот уж не ожидал, что судьба сведёт нас на служебной тропинке, – сказал Смеляков, встречая Веру на автобусной остановке и пожимая ей руку.

– Пройдёмся? Погода хорошая.

Решив побеседовать с Виктором, Вера сразу отказалась от мысли вести официальный разговор за служебным столом. Она не хотела, чтобы им что-либо мешало, сковывало их строгими рамками.

– Значит, ты теперь сыщик? – Она стряхнула с его груди невесомые снежинки. – И как давно?

– С ноября.

– А почему из ООДП ушёл? Надоело?

– Ну дорос бы я до капитана на той службе. И что? Крупный специалист узкого профиля… Нет, Верочка, надо двигаться, надо познавать мир, иначе не будет развития.

Она засмеялась.

– Ты всегда отличался неугомонностью. Я это ещё в первую нашу встречу заметила. Помнишь, как мы у Марины познакомились?

– Ну тогда я не мог быть неугомонным. Это ты брось. Я только-только знакомился с работой, только-только из армии пришёл. Я жуть как боялся моей работы… И если честно, то тебя тоже боялся.

Вера взяла его под руку и спросила строго:

– Меня-то почему?

– Ты из другого мира была. Из семьи дипломатов. И подруги у тебя такие… изысканные. А я – из простой семьи, никакими талантами не награждён, достоинствами никакими не выделяюсь.

– Это ты брось. Ты ещё себя не знаешь.

– Может, и не знаю… Я в розыск пришёл и растерялся. Поверишь ли, столько сразу обрушилось, что просто невмоготу сделалось. Бюрократия, очковтирательство… У меня почти сразу возникло желание бросить всё и порвать с милицией навсегда…

– Но потом ведь что-то изменилось? Ты же продолжаешь работать.

– Увидел я однажды мёртвого мальчика, лет десять ему, не больше. Отчим до смерти запорол его ремнём. И вот тогда что-то перевернулось. Решил: буду работать хотя бы ради того, чтобы извести всех подонков, которые на детей руку поднимают… Сейчас-то я уже успокоился, не смогу передать всех обуявших меня в тот день чувств…

– Понимаю. Служить в милиции – ноша не из лёгких… Кстати, раз уж мы коснулись служебных вопросов, скажи мне вот что… Нариманов утверждает, что у него не было при себе анаши и что ты подбросил её ему.

– Я? – Виктор очень умело изобразил удивление, а затем и возмущение. – Да какого рожна я должен что-то подбрасывать ему?

– А почему ты решил, что у него что-то должно быть? Почему задержал его?

– Не знаю… – Смеляков пожал плечами. – У меня уже в ООДП глаз острый сделался, всякую мелочь подмечаю: кто как смотрит, как руки держит и всякое такое. Да и тут тоже какой-никакой, а профессиональный нюх начал вырабатываться. Увидел, как этот азер разговаривает с молодыми грузинами, как глазами шныряет… А у парнишки, который тёрся возле него, лицо было болезненное, словно ломка у него началась…

– Ты легко угадываешь наркоманов?

– Мы на Черёмушкинском рынке уже сколько раз хватали за руку торговцев анашой и их клиентов.

– Значит, у Нариманова и впрямь была анаша?

– Разумеется.

– И он её не успел выбросить?

– Если он что-то и выбросил, то я этого не видел. Так или иначе, один шарик с травкой у него был…

Вера вздохнула.

– Этот мерзавец хотел взятку дать мне. Я знаю, что он сволочь, просто мне хотелось выяснить. Я же понимаю, что он вполне мог избавиться от своего товара, а ты вполне мог увидеть это и подсунуть ему обратно, чтобы улика не пропала…

– Эта анаша принадлежит ему, – решительно сказал Виктор.

– Работая в прокуратуре, я поняла, что такие факты встречаются сплошь и рядом… – Вера говорила медленно и мягко, стараясь не выглядеть напористой, и искоса поглядывала на Виктора. – И если тебе интересно моё мнение, то лично я не считаю, что опер поступает неправильно, возвращая в карман преступника улику, которую тот успел выбросить. Но есть закон. К сожалению, многие милиционеры втягиваются в это и сами не замечают, как однажды превращаются в преступников, перейдя грань дозволенного. А грань тут очень тонкая.

– Что-то я не очень понимаю, куда ты гнёшь. Ты о чём?

– Сначала ты незаметно подсовываешь преступнику назад то, что он выбросил, а затем начинаешь подбрасывать улики всем подряд, чтобы получить основание для возбуждения уголовного дела… И за решётку попадают невиновные. Ты даже не представляешь, насколько легко скатиться на эту скользкую дорожку.

– Ко мне это не имеет ни малейшего отношения, – твёрдо сказал Виктор.

– Знаю. Я лишь делюсь с тобой мыслями… Да, Нариманов – настоящая сволочь, я ничуть не сомневаюсь в этом, но…

– Конечно, я ещё совсем мало работаю в розыске, но всё-таки я не видел ни одного преступника, который бы сразу согласился с выдвинутыми против него обвинениями. Многих за руку хватаешь, а они всё равно твердят, что не виноваты. Пусть Нариманов жалуется сколько угодно. Мне плевать. Он попался, и я рад этому.

Вера остановилась и прижалась к руке Смелякова, совсем как влюблённая девочка.

– А я рада, что ты не подбрасывал ему эту треклятую анашу… Знаешь, в милиции так много бессовестных людей… Ты всегда казался мне настоящим парнем: честным, прямолинейным, требовательным к себе. А через мои руки прошло уже столько дел о нарушении законности в органах, что я в каждом готова видеть подлеца… Нет, не в каждом, конечно, не в каждом… Но во многих, почти в каждом… Милиция поставлена охранять порядок, а там творится чёрт знает что. Ты знаешь, что один из милиционеров вашего отделения, Васильчук, привлечён за избиение задержанного?

– Да. Только ведь прокуратура ничего не докажет.

– Почему?

– Потому что нельзя доказать, что покалечил именно Васильчук. Может, его на улице собственные приятели исколотили, ну повздорили они по пьянке, схватились за грудки. А потом, когда милиция его взяла, он стал на опера вину валить. Васильчук-то, конечно, очень несдержанный, вспыльчивый, разговаривать с ним трудно, он то и дело на крик срывается. Такому человеку в органах работать противопоказано. Но доказать, что синяки на лице того мужика – дело рук Васильчука… Нет, вряд ли, Вера, свидетелей нет. Никто ничего не видел и не слышал. Слово одного против слова другого.

– Да, трудно… Но ты же не станешь отрицать, что в милиции избивают?

– Не стану. Знаю об этом. Рассказывали. И немало меня такими откровениями огорошили. Хотя «огорошили» – слишком слабое слово… Кстати, это была одна из причин, по которой я начал задумываться об увольнении. Страшно осознавать, что ты являешься частью системы, где сотрудники иногда забивают людей до смерти, и что этому ничего невозможно противопоставить.

– А ты?

Виктор изумлённо поглядел на Веру:

– Бью ли я? Ты очумела, что ли?

– Извини, – она пошла дальше и потянула его за собой, – просто я должна была услышать это лично от тебя…

Виктор не раз возвращался мысленно к этому разговору. Он бесконечно доверял Вере, но признаться в том, что вернул в карман Нариманова анашу, не посмел.

«Вера права, на все сто процентов права, потому что это не метод… Подбрасывать улики нельзя ни в коем случае. Начав это однажды, наверняка скатишься на самое дно. Я это понимаю, и потому мне очень горько… Но как же я должен был поступить? Ведь я заметил, как Нариманов выбросил анашу! Она принадлежит ему! Я так и сказал Вере: наркота принадлежит Нариманову. Я не солгал… Однако я всё-таки солгал. Это знаю я, и это знает Нариманов… Как же я должен был поступить?.. Если преступнику удаётся избавиться от улики – это брак в моей работе. Надо работать профессиональнее… Профессиональнее! Точнее! Работать наверняка! И подобных случаев больше не должно быть…»

ГЛАВА ПЯТАЯ. МАРТ 1980

Они созванивались несколько раз, дважды Виктор заезжал к ней в прокуратуру, хотя никаких дел у него не было. Мало-помалу в Смелякове начала пробуждаться прежняя тяга к Верочке. У неё было одно из тех женских лиц, полных незабываемого обаяния, о которых всегда приятно думать и в которые всегда хочется вглядываться, потому что кажется, что в каждой черте скрывается нечто важное и таинственное, требующее своей разгадки.