Полководцы X-XVI вв. - В. Каргалов

Не оставил Довмонт Псковский в беде своего старого боевого товарища и в 1293 году, когда на Русь обрушилась «Дюденева рать» и Дмитрий Александрович опять вынужден был покинуть стольный Владимир. Он принял великого князя в Пскове, «прияша с честью», как добавил псковский летописец. Не побоялся Довмонт ни ханского гнева, ни обиды нового великого князя Андрея…

1299 год, последний год жизни Довмонта Псковского и последние его подвиги во славу земли Русской.

Весенней темной ночью, в канун дня Герасима-грачевника (4 марта) [16] немцы незаметно подкрались к городу («безвестно», как напишет потом летописец). Коротконогие убийцы-кнехты переползли через частокол, ограждавший псковский посад, и тихими ватагами разошлись по спящим улицам. Посадских сторожей они вырезали тонкими, как шило, «ножами-убивцами». Крались к детинцу, словно ночные разбойники.

Первыми почуяли опасность знаменитые кромские псы, недремные стражи Пскова: ощетинились, заскулили, просовывая лобастые головы в щели бойниц.

Чужие на посаде!

Взревела, будя стражников, труба на Смердьей башне. Набатным звоном откликнулся большой колокол Троицкого собора. Псковичи вооружались и бежали к стенам. На башню поднялись князь Довмонт и воеводы. Предстояло принять трудное решение. На улицах посада гибли люди – свои, псковские. Но как им помочь?

Существовал суровый закон обороны городов: если враг под стенами, нельзя открывать ворота, потому что главное все-таки детинец, а не посад. Лучше пожертвовать посадом, чем рисковать городом. Нет прощенья воеводе, который впустил врага в город, сердобольно желая спасти людей с посада. Большой кровью может обернуться такая сердобольность.

Но князь Довмонт решился, он был уверен в себе и в своих воинах. Из раскрытых ворот вылетела дружинная конница, скрылась в посадских улицах, освещенных пожарами.

Страшен бой в тесноте, между глухими частоколами, на шатких мостиках через ручьи и канавы, в тупиках и во дворах. Страшен и непонятен, потому что трудно разобрать даже, кто впереди – свои или чужие, кого рубить сплеча, не упуская мгновения, а кого брать под защиту.

Своих узнавали по белым исподним рубахам, потому что посадские люди, застигнутые врасплох, выбегали из домов без кафтанов, простоволосые, босые. Узнавали по женскому плачу и испуганным крикам детей, потому что мужики пробивались к Крому вместе с семьями. Чужих отличали по отблескам пламени на круглых шлемах, по лязгу доспехов, по тому, как отшатывались они, узрев перед собой всадников с длинными копьями в руках.

Дружинники сбивали немецкие заслоны, пропускали через свои ряды беглецов, медленно пятились, ожидая, когда те втянутся в ворота. И спасли многих, хотя и погибло немало.

Может быть, Довмонт и не решился бы на вылазку, если бы городские ворота не прикрывал надежный охабень [17], где находились вооруженные воины. Они пропустили беглецов с посада и дружинников, успев захлопнуть ворота перед набегавшими из дыма кнехтами.

Надолго запомнилась псковичам эта страшная ночь: зарево пожара над зубцами Перши от пылающего посада, багровые отблески пламени на куполах Троицкого собора и зловещая темнота в Запсковье и Завеличье, отданных на поток и разорение.

Утром свежий ветер с Псковского озера отогнал дым. За обугленными развалинами посада стояли цепи кнехтов. Левее, на берегу речки Псковы, возле пригородной церкви Петра и Павла, высились большие шатры знатных рыцарей, развевались стяги с черными крестами. К стенам Пскова враг подтягивал «пороки», готовясь начать осаду Со всех сторон тянулись к городу отряды рыцарей и пехотинцев, немцы окружали город неторопливо, обстоятельно, явно не ожидая, что псковичи осмелятся выйти в поле. Но именно так поступил опытный Довмонт.

С глухим стуком упали перекидные мосты через ров перед Великими и Смердьими воротами, густо побежала по мостам псковская пехота. Потом выехала конница и, обгоняя пешцев, устремилась по берегу речки Псковы к переполошившемуся рыцарскому стану. А от устья Псковы спешила к шатрам псковская судовая рать. Князь Довмонт и псковский тысяцкий Иван Дорогомилович руководили боем.

И не устояли рыцари перед неистовым натиском псковичей, побежали. Спасаясь от разящих копий и мечей, прыгали с кручи в реку. В клубах пыли откатывались прочь кучки рыцарей, сумевших прорваться через кольцо окружения. Кнехты врассыпную бежали к речке Усохе, карабкались на известковые холмы, как черные муравьи.

Меч, обнаженный князем Довмонтом Псковским за правое дело, снова оказался победоносным!

Псковичи праздновали победу, не зная, что эта битва – лебединая песня прославленного князя. Весна набирала силы, но сам Довмонт, окруженный любовью и благодарностью горожан, медленно угасал, как будто отдал в последней битве все оставшиеся у него жизненные силы. А может, его настиг мор, неожиданно проникший в Псков, многие люди тогда умерли… Недаром записал летописец: «Был тогда в Пскове мор вельми зол, тогда и князь Довмонт, мало поболев, преставился месяца мая в 20 день. Тело его положили в церкви Троицы».

А вскоре нарекли князя Довмонта Псковского «святым». Не за смирение нарекли, не за молитвы и иные христианские добродетели, но только за ратную доблесть. Всю свою долгую жизнь не расставался князь Довмонт с боевым мечом, не расстался и после смерти. Автор «Сказания» специально отметил, что «бранное оружие его положили над гробом его на похвалу и утверждение граду Пскову…»

Глава шестая Дмитрий Донской

Известный советский писатель С. П. Бородин, автор исторического романа «Дмитрий Донской», так воссоздает художественную картину решительного удара русского засадного полка на Куликовом поле:

«Мамай, глядя с холма на битву, увидел – войска его, теснившие русских к Непрядве, остановились, смешались и – в наступившей вдруг тишине – повернули обратно.

Бежала генуэзская пехота, истаивая, как волна, докатившаяся до песка; подминая все на своем пути, на нее накатилась волна неудержимых косогов, за косогами вслед бежали, завывая, татары…

Русские, откинутые было к Непрядве, остановились и с радостным воплем вернулись преследовать побежавших татар.

Только теперь Мамай разглядел, как, разбрызгивая тоурменские шапки, опрокидывая серые косожские папахи, из лесу вымчалась в бой свежая русская конница.

Удар был внезапен. Так завещал Чингиз. Его нанесли свежие силы по утомленному врагу. Так завешал Чингиз. И свежая конница, наседая на плечи врага, не давая ему ни памяти, ни вздоха, погнала его прочь, уничтожая на полном ходу. Так Русь исполнила три завета Чингиза» [18].

Конечно, за полтора столетия боев с ордынскими завоевателями русские воеводы превосходно изучили их тактику и особенности ведения войны, нашли противодействие внезапным фланговым ударам и ливням стрел, которыми осыпали неподвижно стоявший пеший строй татарские конные лучники; не были для них секретом и «заветы Чингиза», которым слепо поклонялись ордынские ханы и темники [19]. Но не только в этом причина победы в Куликовской битве 1380 года. На Руси выросли свои полководцы, и их военное искусство оказалось выше, чем ордынских военачальников. Они вели справедливую освободительную войну против насильников, в которой пользовались народной поддержкой.

Первое место среди этих полководцев по праву занижает выдающийся русский полководец XIV столетия – московский князь Дмитрий Иванович, получивший после Куликовской битвы почетное прозвище Донской.

Больше двадцати лет шел князь Дмитрий Иванович к своей славной победе с того первого похода 1361 года, когда одиннадцатилетний московский князь согнал с великокняжеского «стола» своего соперника – суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича. Он «собрал силу многую, и пошел ратью к Владимиру, и выгнал его из Владимира, он же бежал в Суздаль, просидев на великом княжении во Владимире всего двенадцать дней». Потом были войны с другим сильным соперником – тверским князем Михаилом Александровичем, который заручился поддержкой великого литовского князя Ольгерда. Трижды, в 1368, 1370 и 1372 годах, литовцы совершали опасные походы на Москву, но белокаменные стены Московского Кремля, построенные при князе Дмитрии Ивановиче, оставались неприступными. Крепло и множилось в непрерывных войнах русское войско, а молодой московский князь приобретал драгоценный боевой опыт, который так поможет ему в борьбе с ордынскими ханами.

Последняя война с Тверью в 1375 году была своеобразной «генеральной репетицией» сбора общерусского войска. Именно тогда, по мнению академика Б. А. Рыбакова, впервые появились разрядные книги, в которые заносились подробные росписи полков и воевод. Для похода на Тверь князь Дмитрий Иванович сумел поднять двадцать русских князей. Местом сбора войска князя Дмитрия Ивановича стала вся Русь. Тверской князь запросил мира, отказался от претензий на великое княжение и от самостоятельной внешней политики в отношениях с Ордой и Литвой.