Тревожные сны царской свиты - Олег Попцов

Идеология оказалась несостоятельной. Самый впечатляющий разговор о процветании рынка не мог заменить товар и его доступность с точки зрения цены для покупателя. Выбор, предложенный реформаторами обывателю: "что лучше: наличие денег и отсутствие товара (а значит, пустые прилавки и очереди) или избыток товара при нехватке денег, но деньги можно заработать" - не совершил прорыва в сознании масс в пользу второй позиции. Социалистическое бытие не прошло даром. Лучше, сказал обыватель, когда всего навалом и даром и никаких переживаний по поводу нехватки денег. "От каждого по способностям - каждому по труду". А ведь дело-то было за малым. Переверни формулу - и уже почти рынок: "каждому по способностям - от каждого по труду". Если демократия не была во времена прежние повседневным состоянием общества, ждать от настроенческих демократов навыков управления страной смешно. Как и навыка создания партии, ибо все партии, кроме КПСС, были запрещены и немыслимы. И уж тем более партии парламентского типа. Следовательно, отсутствие результатов реформ лишило все эти движения, партии точки опоры в силу невозможности ответить на вопрос: от имени чего какой субстанции, каких совершенных дел вы говорите? Не от имени "кого" здесь есть пофамильный ответ - от имени Гайдара, Ельцина, Попова, а вот именно "чего". С этим труднее. Если результата реформ нет, то мы имеем лишь старение обещаний и призывов: потерпеть, подождать, не отчаиваться. Все возможно, если бы не одно "но". Этот колодец уже вычерпал Горбачев. А до Горбачева...

Причина вторая - создание партий практически всегда начинается снизу, вне властных и государственных структур. Дрожжевым началом является та или иная часть общества, сословия, группы. И будущий лидер в этой среде проходит процедуру становления. Реформаторские процессы породили рецидив доступности власти, и очень многие этой "властью" стали стихийно. Как если бы после землетрясения образовалась гора Олимп и многие забрались на нее, спасаясь от наводнения по причине того же самого землетрясения. Такая вот нестандартная ситуация конца 80-х и начала 90-х годов. Оказавшись во властных коридорах, внезапно созревшие лидеры, и, объективно говоря, очень часто лидеры самозваные, не захотели спускаться вниз, а стали будущую партию приглашать к себе в кабинет. Отсюда упрек, и упрек справедливый, что большинство нынешних партий и движений - это партии внутри Садового кольца.

Не партии выдвинули лидеров и сформировали власть, а стихийная власть пытается расти вниз (что даже с точки зрения биологии спорно), чтобы хоть каким-то образом преодолеть пустоту, которая всегда окружает власть, достичь тверди, нащупать опору в социальных слоях. Закон о партиях и общественных движениях уподобился выстрелу стартового пистолета, хотя этот процесс начал набирать активность еще в 1991 году, когда 80% депутатов съезда России поняли, что партия, членами которой они были достаточное количество лет еще задолго до предвыборной кампании, как бы перестала существовать. "Процесс пошел" - как любил говаривать экс-генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев. И депутатская масса, уже самообразовавшаяся во фракции, оказалась идеологически бесприютной, исключая все тех же "Коммунистов России". КПРФ номинально оставалась, поэтому в отличие от всех именно Г.Зюганов - единственный политический лидер сугубо партийного замеса, прошедший по всем ступеням партийной иерархии. Покинувшие партию рядовые члены, временем и судьбой выброшенные на поверхность бурного политического потока, стали судорожно перебирать ногами, пытаясь нащупать идеологическое дно и почувствовать хотя бы временную устойчивость. Все бросились создавать партии под себя. И понятно, что большая успешность сопутствовала тем, кто в масштабах власти был более весом и значим. И стоило лидеру утратить, убавить ранговый вес, как зримо начинают сокращаться легионы однопартийцев и однодвиженцев. Партии-пустоцветы, недолгожители. Вот в чем главная причина их многочисленности, мгновенного появления, скоротечного цветения и распада. Ни одна из них не может составить хотя бы относительную (о серьезной и говорить не приходится) конкуренцию КПРФ. Самодеятельность нынче не в почете. А без самодеятельности, в разумном смысле этого слова, никогда не состоится массовая организация. Всякая партия всегда вначале самодеятельность. И только потом к ней приходит профессионализм. Не существует такого явления - партия партийных профессионалов. Партийные профессионалы могут остаться только ядром партии, но не более. В этом есть некий заколдованный круг. Сначала начались реформы, а затем стали создаваться партии под эти реформы, а не наоборот. А как итог - реформы не есть завоевание той или иной партии, что могло бы стать побудителем перелома общественного мнения в пользу этой партии. А партии и движения демократического толка прилипли к реформам, забирая у них часть сил и средств, что ослабляло как и сами реформы, так и выявляло образ партии или движения как силы паразитирующей. Впрочем, по мере неудачливости реформ эта непричастность становилась едва ли не идеологией новых образований.

В этом случае Ельцин, как лидер демократических процессов, оказывается в крайне сложном положении. По идее реформа, в силу изменения характера собственности, переустройства экономики по принятой в мире модели, должна была создать социальный слой собственников, назовем его средним, предпринимательским, который в большинстве стран является гарантом экономической стабильности и определяющей силой на любых выборах. Принцип многоукладности, решительное и повсеместное ослабление государственного сектора практически создали на пустом месте обширное пространство частной собственности, как преграду к возрождению коммунистических распределительных идей всеобщего равенства. Но сословие предпринимателей, бизнесменов как массовое сословие замешкалось на старте и по своему общественному влиянию стало значительно отставать от амбиций власти, нареченной реформаторской. Это несоответствие по мере приближения президентских выборов стало ощущаться все очевиднее. Выборы в Государственную Думу 95-го года еще раз подтвердили, что неустроенность, неудовлетворенность, бедность неизмеримо более многочисленны, нежели вера в возможности реформ, демократии и тех, кто с этими понятиями связал свою жизненную судьбу. А значит, опора президента на движения и партии демократической ориентации - это опора на очевидное меньшинство. На выборах 1991 года за первого президента России проголосовала подавляющая часть массовой российской интеллигенции: учителя, врачи, работники культуры, инженерно-технический персонал, ученые, студенчество. Короче, все и вся, что принято называть бюджетной сферой, голосовало за Ельцина. И все эти политологические вывихи типа: голосовали не за Ельцина, а против коммунистов - не более чем демонстрация амбиций людей, активно не симпатизирующих Ельцину, оправдывающих свой проигрыш на выборах. Все было как раз наоборот. В 91-м году голосовали за Ельцина - за бунтаря, за разрушителя закостеневшей системы, за гонимого и преследуемого партийной номенклатурой. И окажись главным оппонентом Ельцина на тех выборах не Николай Рыжков, а Михаил Горбачев, итог был бы тем же самым.

Сегодня этот электорат, эту взбудораженную запахом перемен среду уже нельзя назвать заветной вотчиной первого президента России. Мы ранее много дискутировали по этому поводу, а вывод лежит на поверхности. Политику нельзя терять популярность в тех сферах и в тех социальных слоях, влияние которых выходит далеко за пределы должностного и профессионального поля. С кем вы наиболее откровенны в обстоятельствах крайних? С врачом. От вашей откровенности и его знаний и умений зависит ваше здоровье, а в конечном итоге ваша жизнь. Пусть в меньшей степени, но все равно вы откровенны с учителем. У него в руках судьба образованности ваших детей, а значит, их успешность в будущей жизни. И окажись вы на исповеди у святого отца, ваше откровение искренно, ибо, согласно нормам вашей веры, оно очищает душу.

Не потерять своего влияния на слои общества, обладающие всепроникающей способностью оказаться в семье, в больнице, в школе, в детском саду - это и называется приоритетным мышлением. Однажды я выразил восхищение, с какой успешностью Сергей Михалков решает все вопросы в высших эшелонах власти. Он с сильным заиканием мне ответил:

- А чего мне их б-бояться? Со Сталиным действительно было с-с-страшно. Упаси Бог с-сострить невпопад. Сталин любил шутить. Если засмеялся - гора с плеч. А если молчит или, того х-х-хуже, нахмурился - м-м-мысленно с родственниками прощаешься. Уже не знаешь, куда с этой встречи у-у-уедешь. Вот как было. Кто я есть? Михалков - первый секретарь Союза писателей. Да у них там наверху таких первых, как я, т-т-ри сотни. Не в этом дело. Я известный д-детский писатель. Классик. И все они, и Брежнев, и Андропов, и Черненко, и их дети, и их в-в-внуки выросли на моих книжках. Спроси, есть такой человек, который не знает "дядю Степу". Мне они могут отказать, а "дяде Степе" никогда. Пот-т-ому, что за "дядю Степу" г-г-олосуют их дети.