Книга сновидений - Владимир Витвицкий

— В едва и в чуть-чуть, — понимающе улыбнулся доктор.

— Да. Пива не хотелось, о квасе я и не подумал, и купил себе йогурт, чтобы поправить концентрацию — во вне, и прояснить замутненность — из вне.

— Молочные продукты показаны в таких ситуациях. Они прекрасно абсорбируют внутренние яды, а молочно-кислые помогают привести пищеварение в норму. Ты поддался интуиции и правильно сделал.

— Все-то вы знаете. Продавщица, помню, или мне так показалось, была молода, и не сказать, чтоб очень красива, но интересна, знаете ли, как раз насчет женского начала и предположения продолжения, а затем и исчезновения. Мы мило и взаимно улыбнулись, и я…

— И ты…

— Вышел на улицу, на крыльцо, на ходу осторожно распаковывая йогурт — жарковато внутри. И уже на крыльце с наслаждением стал его поглощать, большими, медленными, холодными глотками. Ну, вы-то меня поймете…

— Безусловно, ближе к делу.

— И вдруг чувствую, что кто-то стоит рядом, за спиной, и смотрит на меня!

— Кто?

— Продавщица!

— И… — вторично, но на этот раз более заинтересованно "икнул" доктор.

— "Вкусно?" — глядя, как показалось, с любовью на меня, проникновенно поинтересовалась она, и я снова увидел то, упомянутое вами начало, и тут же вообразил совместное продолжение.

— Ну… — с интересом теперь "нукнул" блинный чревоугодник.

— "Очень!" — искренне ответил я. И тут… я увидел в ее руках пачку сигарет и зажигалку!

"Не хотите ли покурить?" — предложила она сигарету.

"А разве женщины курят?" — по своему обыкновению спросил я.

"Еще как!" — задорно ответила она.

"Не замечал" — внутренне погрустнев, сказал я, и почувствовал, как ко мне вернулось концентрация движений и ясность сознания. Я повернулся и ушел.

"Зря", или: "Напрасно" — то ли буркнула, то ли крикнула она мне вслед, без сомненья — на прощание. Я не обернулся и спорить с ней не стал.

— Да, — вздохнул доктор Пржевальский, — грустная история. А вообще-то я скажу тебе, Суппо, что если ранним утром хотя бы из интереса постараться двигаться медленно, или хотя бы не спеша, и не обязательно в приледниковых поселениях, то создается ощущение, что попадаешь в другое измерение. Эта утренняя неспешность, это удивительное состояние свежести и созерцания, причем заметь, даже без желания осознания, не каждому оно по силам, а тем более по нутру. Тебе повезло тем утром, а ты еще ругаешь этот чудный город! И кто знает, возможно, в тот день, или днем позже, она вспоминала тебя: прекрасного, сильного, неторопливого незнакомца, неспешного странника, утреннего рыцаря строгих внутренних правил… например, во время вечернего минета или в утренних и по этому торопливых выдохах и вдохах.

— Вы, доктор, не просто отличный специалист, а еще и человек хороший — всегда найдете слова утешения, — дипломатично зевнул Суппо Стейт, соглашаясь со сказанным, — но… трудно быть терпеливым во времена бездействия.

— Не переживай и не гунди. Судя по донесениям информаторов и по анализам анализаторов, воды, что сдерживает в себе ледник, в скорости придут в движение. И тогда наша засадная охота превратится в загонную, по духу тебе более близкую. Ветры с плато уже приносят свалявшуюся шерсть.

— Загонная охота на плато запрещена, — заметил навигатор.

— Типун тебе на язык! Или пусть тебе на язык нагадит та, самая линялая, самая задастая мама-мунта, — возмутился подозрением доктор Пржевальский. — Я помню твои слова о благородстве, Суппо, и знаю, что качество это доступно для всех, поскольку оно в гораздо большей степени имеет отношение к достоинству, чем к страстям. Однако в разговоре нашем ты сначала вспомнил Хейлику Бактер, несправедливо, на твой взгляд, с тобой поступившую, а уж потом в тебе проснулась добродетель.

— Я бы сказал — неразумно, — уточнил щепетильный, а значит точный в этом, личном для себя вопросе Навигатор.

— Быть благородным, Суппо — это одновременно и высшая награда, и опасность для мужчины в этом мире стирающихся границ и переплетениях течений. Но, однако, помня свои сны, ты не можешь не понимать, что благородство это не гарантируется величием и достоинством, но и не отнимается неизвестностью положения, и благоволением, или наоборот — неблаговолением к тебе удачи и любви.

— Многие из тех, что, как вы правильно заметили, док, суетятся там, на центральных улицах, не мыслят разделения понятий любви и удачи.

— И я соглашусь с тобой, если заменю слово "удача" словом "случай", — энергично ответил Пржевальский. — Тогда получается — любви и случки? И такой случай с тобой едва не произошел — ты встретил Хейлику Бактер. Так воспользуйся этим и преврати случай в удачу, но, если ты следуешь мыслям и целям центральных улиц, ты очень удивишься, когда уже на твой взгляд неразделимые понятия будут разделены.

— Интересный вы человек, доктор, хотя едите без меры.

— Я знаю, я это часто слышу, — прожевав очередной блин, согласился с обоими утверждениями медицинский гурман, — и именно поэтому бессмертные поручают мне такие скользкие, деликатные дела. Однако помни, что именно знание ведет к вечернему бездействию и к утреннему созерцанию, а незнание толкает к каждодневным трудовым порывам. Но, при этом надо понимать, что слишком много умных мыслей частенько приводят только к геморрою и больше ни к чему, а одна дурная голова не дает покоя множеству ног. А мы в разных весовых категориях, не забывай об этом.

— Об этом не забудешь, на вас глядючи, — намекнул Пржевальскому Суппо Стейт о том, что тот крупный специалист не только в произношении латинских изречений, но и в переработке масс блинов на гумус.

— Мама-мунты проснулись и уже роют новые норы в оттаивающей и от этого влажной земле нагорья, — то ли от проглоченного, нежного, вкусного блина, то ли от предстоящей, переменчивой, трепещущей неизвестности сладко зажмурился доктор, и замолчал.

— А зубоскалы скалят зубы, а тупорылы корчат рожи?

— Скоро задуют ветры перемен, скоро зашумят воды событий. Скоро в поход, навигатор, и… приятного аппетита!

* * *

15. Лес из акаций 1.

Возможно ли в лесу из акаций найти пот настоящей работы? В том самом колючем лесу, что разросся на склонах пологих холмов, почти что в лощине, тот самый пот, что выступает от настоящей работы? И если это тот самый лес и тот самый пот, то возможно ли понять, болезнь это, или нирвана?

Но что это за лес? И что это за пот?

Лес этот не прост, а пот многотруден.

Лес из светло-зеленых листьев и острых шипов. По весне, когда уже нет снега, но еще нет и листьев, а молодая трава, мягкая и короткая, даже не проросшая, а прорастающая во влажной и жирной земле, зеленеет цветом начала жизни на этих самых пологих склонах, то высокие, черные стволы акаций, тоже насыщенные весенней влагой и от этого чистотою черноты, соединяясь с травой как с фоном, превращают весь этот вид или чей-то взгляд в картину, в готику, в средневековье, вращением планеты и движением весны по ней, тем не менее, приостанавливая время. Или мысль смотрящего, что следует за взглядом. А чувство, пользуясь этой недолгой остановкой, зародившись в восприятии весны и цвета, заполняет собою все сознание, ненадолго, на пару мгновений заменяя его созерцанием.