Книга сновидений - Владимир Витвицкий

Так нужна ли Хейлика Бактер в этой книге? Тот ногастый (смешно — "word", подчеркнув слово "ногастый" как неправильное, предлагает замену: "носастый", "рогастый") и глазастый фантом? Внятного ответа нет. Однако вся эта книга в общем-то фантом, так почему бы и ей не быть равной среди равных? Как наутилус, подвижной в подвижной среде. Тем более, если бы ее не было, если бы она не вспомнилась, а однажды не приснилась бы Сказочнику в виде правильного живота, то Навигатору ничего кроме служебных устремлений не осталось бы, а это, согласитесь, скучно.

* * *

12. Экспедиция.

Но что же это за страна, така, Приледниковье? Как в ней жить и как по ней передвигаться? Есть ли там город по имени Рейкьявик, или все названия начинаются на букву "эМ": МурмАнск, Магадан, Манты-Хансийск, Мадрид, Милан, Микены? А территории, что прилегают к этим городам, почему они должны, таки просто обязаны непременно называться ректалиями? Подчиняясь дури автора, когда-то прочитавшего на медицинской упаковке почти сакральные слова: "ректальные суппозитории". А сами жители, что неплотно населяют те мерзлые, обширные пространства вокруг городов, тех самых, что со звуком "эМ" вначале, выходит, все сплошь суппозитарии? И что суппозитарий и транзитарий — близнецы братья? И что некоторых из этих братьев зовут не только Суппо, но и Иммуммалли? И что если оказать на них умелое давление, то они, без труда и для себя почти незаметно превращаются в транзитариев, этим давлением выброшенных на обочину жизни, или на периферию цивилизации, или на окраину ойкумены.

А эти города, которые на "эМ", они высятся множеством серых, каменных башен над белой, холмистой равниной, не споря высотой строений с огромной массой ледника, которую они нестройно и неплотно окружают. Эти города разбросаны то там, то сям, они благоразумно удалены ото льда, но и по необходимости к нему приближены. Они одновременно и временны и вечны, а их многочисленные башни серы от быстрых ветров и температурных перепадов. Их разделяют диковатые в своей нетронутой красоте пространства, но они связаны пустынными, и от этого быстрыми дорогами, опасными — своей пустынностью и быстротой, и снежными заносами.

А та дикая красота, с которой человек, все еще звучащий гордо, так до сих пор и не справился и которая его до сих пор окружает, порождает свободу не только взглядов, но и никому не подконтрольных действий — вот основа характера приледникового северянина.

А те ледяные горы, те всегда белые великаны, лишь только летом подкрашенные солнечным светом, а снизу сначала черной, а затем зеленой, недолгой и узкой каемкой, они своим величием и даже летним солнцем непобедимой белизной заменяют ему совесть и бога. Там, в этих белых вершинах и в иногда оттаивающих, и от этого грязноватых предгорьях нет и не может быть даже намека на душу, тем более сердце. "Сердце северных гор" — пустые, ничего не значащие звуки. И поэтому так трудно поддается житель Приледниковья, всегда чувствующий спиной вес и мощь Ледника, новой политической мысли или старой классической ноте. Он осознает связь красоты и дикости, и понимает, что эта связь неразрывна, он добродушен, но неуступчив.

— А что это за город, там, на горе? — спросил одного из них, одного из жителей Приледниковья Суппо Стейт. Хотя с его стороны называть горой то возвышение было бы не очень верно — ледник движением своим стесал ее почти что до уровня моря, или до той воды, что оттаивает вокруг него поздней северной весной.

— А ты не знаешь? — удивился житель и в его глазах, конечно же, блеснула неистребимая искорка, короткий разряд, проскочивший между дикостью и красотой.

— Не знаю, — конечно, соврал Навигатор.

— Это город Мачупукчинск.

Тут, непременно, тряхануло электричку, и показалось, что именно от этих простых, незатейливых слов. Некоторые из пассажиров схватились за ручки, прикрученные к спинкам жестких сидений, движением таким выдавая в себе приезжих и к тряске еще непривыкших.

— Большой, — оценил мигание далеких огней и батареи из серых стен доктор Пржевальский, и так же схватился за холодную ручку.

— Не маленький, — согласился с ним местный житель, и выдал со вздохом, — вот только комбинат все плато изгадил.

— Мачутундру? — тут же похвалился знанием местных названий Навигатор. Снова тряхнуло, а собеседник кивнул, соглашаясь.

— Говорят, что на плато еще встречаются душманы? — задал новый вопрос доктор. — Эээ… прошу прощения… шаманы? — поправился он. — Не враки ли это?

— Говорят, — не стал спорить житель с двумя приличного вида, но задающими вороватые вопросы приезжими, и резко вытащил, выдернул из-под полы обрез.

— В разные! — заваливаясь в сторону, перенеся вес тела на правую ногу, выкрикнул доктор Пржевальский, ударив в обрез левой ногой. Выстрел все же грохнул, но пуля не смогла пробить цельную крышу и, визжа рикошетом, закатилась остывать под сиденья. Однако Суппо некогда думать о ее полете — он всем телом уже прижался к собеседнику и почти что воткнул длинный нож ему в бок.

— Спаси меня, брат мой! — выкрикнул теперь тот, чувствуя, как холодное лезвие, не завязнув в одежде, уже пускает кровь.

Грохнул новый выстрел, с другого конца вагона, и тяжелая пуля, не отягощенная меткостью нарезки, разбила жесткое сидение — там, где мгновение назад сидел добрый доктор. А приезжие, те, которые уже выдали себя хватанием ручек, попадали на пол. А у местных, как может показаться, еще веселее заблестели глаза.

— Он что, тебе, и в самом деле, брат? — задал уже третий в этом коротком разговоре вопрос Навигатор, отстраняясь от слегка поцарапанного им собеседника и пряча как надо изогнутый нож в поясничные ножны.

— Все может быть, — щелкнув предохранительной скобой, не стал передергивать затвор собеседник. — Я знаю одного из них, но не знаю, насколько он серьезен. Он не живет в городе, но иногда там бывает.

— Столкнуться бы с ним? — с вопросом посмотрел на Пржевальского Суппо. Тот понимающе кивнул — он же доктор, он склонен к анализу слов и событий.

— Что же вы стреляете, прямо в электричке? — ласково, как к больному, как и положено доктору, обратился он к местному жителю, снова усевшись на весьма покореженное пулей сидение.

— Мы к этому привыкши, — чистосердечно ответил ему житель, поправляя галстук с большим, но мягким узлом.

Так они и познакомились. А где же еще, если не в электричке, знакомиться интеллигентным людям больших промышленных центров? И как, если не в перестрелке? Ведь не на улицах же, с их вечным и, как правило, то в одну, то в другую сторону направленным движением, и от этого движения кажущихся пустынными, не смотря на толкотню и суету.