Каирский синдром - Дмитрий Добродеев

Наша пища никуда не годится. Хлеб, мясные консервы, сардины в масле и сушеные овощи. Редко — лимон. И так — изо дня в день, из недели в неделю. Мечтаем получить немного свежего мяса, овощей или фруктов. Арабы продают за бессовестную цену пару луковиц или дыню.

Все самое лучшее осталось в тылу — в Бенгази и Триполи. Вода, женщины, прохлада. У итальянцев техника хуже, а снабжение лучше: передовые части обеспечены мобильными борделями, в тылу оборудованы настоящие публичные дома. А нас начальство для релаксации заставляет играть в волейбол.

Один солдат заказал по радио звуки плещущейся воды. Его просьба была выполнена. Поставили сразу после «Лили Марлен». Туалетов нет: мы научились, как арабы, ходить с банкой воды в пустыню.

Питьевая вода: мы добываем ее с трудом из маленьких скважин, которые часами копаем. Это неприятная на вкус, солоноватая вода. Мы заливаем ее в проржавевшие канистры. Пьем в теплом виде. Когда нет воды, умываемся бензином.

Наши организмы сдают. Почти у всех хронический понос. Иногда хочется сдохнуть. Когда до семидесяти раз в день садишься на корточки, помрачается рассудок. Но более всего со словами «Африка» и «пустыня» у нас ассоциируются мухи. Сотни, тысячи, миллионы мух. Они пожирают нас… Их можно прибить пятьсот, тысячу… но этот ад никогда не кончится. Без мухобойки солдат здесь просто безоружен.

Лежим. Все в шортах. С мухобойкой в руке. Дыхание пустыни. Ощущение мухи, которая ползет по твоей ноге. Мухобойка шлепает по ленивой арабской мухе. Садится новая. Этому нет конца!

И, наконец, техника. Она дохнет в пустыне. Танки выходят из строя: пыль и песок забивают моторы, холмы и барханы ломают гусеницы. За месяц в нашем танке мы сменили три мотора. Грузовики не в лучшем состоянии. То, что мы продолжаем двигаться вперед, заслуга наших водителей и ремонтников. Они совершают чудеса в этой безнадежной ситуации.

А англичане? Сытые англичане сидят в уютных оазисах, им доставляют свежие фрукты, они ходят в город пить пиво и гуляют с девушками.

Одно хорошо: полевая почта поступает исправно. «Юнкерсы» летают сюда с Крита. И местные арабы — они очень милые, любят немцев, мы чувствуем это всегда. В Бенгази я покупал сандалии. Случайно взял два бабуша на левую ногу. Заметил лишь позднее. Так вот, когда я пару месяцев спустя снова попал в Бенгази, араб вспомнил меня и поменял сандалии…

…На этом месте историю рядового Шульце прервал руководитель нашей группы Шамс.

Он сел рядом на скамейке, закурил «Килубатру» и громко закашлялся.

Я сказал ему, что здесь все пропитано германским духом, что Садат пробирался сюда в 42-м, что он был на связи с немцами.

— Ты врешь! — вскрикнул Шамс. — Садат хороший, он истинный мусульманин, он восстановил страну после насеровской разрухи.

— Этот яхраб бейту исламист, он набил себе шишку на лбу, подлый Садат! Авантюрист и оборотень.

Под конец я сказал ему все, что думал:

— Это вы, сволочи-фундаменталисты, сожгли Auberge des Pyramides, а теперь все рветесь в Европу!

Шамс зашелся, стал багровым, начал задыхаться и палкой с железным набалдашником чуть не заехал мне по башке.

Нас еле разняли. Я понял, что надо что-то делать. Хотя до конца поездки оставалось несколько дней, необходимо было принять волевое решение.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В «ДАХАБИ»

(20 марта 2010-го)

Я больше не мог находиться в одной компании с Шамсом. Не мог слышать реплик самодовольных немецких полицейских.

Прошло почти две недели, как я в Египте, но я почти ничего не узнал «про это» — про кризис нравов в современном Египте. Я должен был продолжить полевое исследование, глубже погрузиться в тему. И даже приподнять завесу тайны над самой интимной сферой. Кто-то скажет, что это невозможно. Но мне казалось, что в Каире возможно все.

Хрен с ним, с антропологом Гюнтером, но я пока ничего не выяснил для самого себя.

Ласковое утреннее солнце поднялось над Наср-сити, позолотило стены блочных домов. Заглянуло и в мое окно двенадцатого этажа комплекса «Сити-Старс», где я лежал в постели и обдумывал ситуацию.

В то утро я принял решение остаться. Собрал вещички, спустился на рецепцию, передал записку Шамсу. Написал ему: мол, уважаемый Шамс, обстоятельства складываются таким образом, что я задержусь в Каире. Ни о чем не беспокойтесь и не пытайтесь меня искать.

Вытащил из бумажника тысячу евро и обменял на рецепции отеля. Этой пачки замусоленных фунтов должно хватить на пару недель жизни в Каире.

Вышел из «Сити-Старс».

На улице было людно, чирикали воробьи, веселые дядьки жарили шаурму.

Я остановил такси и сказал коротко:

— Рокси.

Если бы я сказал: «Улица Аль-Ахрам», он бы меня не понял: молодые шоферы сегодня уже не знают улиц своей столицы. Через полчаса я был на площади Рокси, в той самой части Гелиополиса, которую запомнил по февралю 71-го.

Включив внутренний компас, пошел по прежнему маршруту. Завернул в первый переулок, затем второй и оказался у пансиона «Дахаби». На доме не было вывески, его перекрасили, и я не сразу узнал место. У двери сидел грузный бауаб, как две капли воды похожий на того самого, из 71-го. Его звали Абу Мухаммад.

— Иззейяк, яа шейх? (Как дела, старче?)

Он ответил.

Завязалась беседа.

— Квартиры здесь сдаются?

Он мгновенно отреагировал на просьбу:

— Квартиру на сутки, для отдыха, и чтобы убирались?

Бауаб быстро позвонил маклеру. Тот связался по мобильнику с владельцем квартиры.

Они без труда договорились по телефону: в Каире маклер обычно получает комиссию, а бауаб — бакшиш.

За тридцать баксов в день мне сдали апартаменты. И бауаб, позвякивая ключами, повел меня в дом.

Вы верите в совпадения? Это была та же квартира, что и в 71-м. Довольно темная и большая, на первом этаже. Мебель практически не менялась.

Разложил вещи. На столик положил диктофон, лэптоп, блокнот, карандаши. Закурил сигариллу, плеснул в бокал виски. Можно ли воссоздать ситуацию? Можно ли повернуть время вспять?

Мне показалось, что на бордюре старого столика накорябано: «ИК — хабир руси». Инициалы моего тогдашнего соседа Игоря. И приписка: «Рух ник уммак» — «трах твою мать!»

Интересно, посетит ли меня ночью ночная шалунья — гелиопольская крыса? Сколько поколений их сменилось за без малого сорок лет? Наверное, больше крысиных поколений, чем людских — за всю историю человечества.

Сел за столик, попытался зафиксировать ощущение.

Набросал посвящение гелиопольской крысе:

«О мерзкое создание, когда ты шевелишь хвостом и чистишь усики на письменном столе, ночная тишь и благодать над этим тихим уголком Каира, Каира, где город солнца — Гелиополис. Но солнца нет, луна над городом. И ты в ее луче. Вещунья. Крыса. Лорелея».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});