Белый Север. 1918 - Яна Каляева

была для Маруси еще и личным предательством… Но сейчас она смотрела на него без обычной злости, напротив, с сочувствием. При всей своей жестокости она все-таки женщина, а женщины жалеют отцов-одиночек.

— Ничего, — повторил Максим. — Спасибо тебе… Как тебе здесь живется?

— Обыкновенно живется… Хорошо даже. Ты только не наказывай служащих за то, что они разрешили им помогать. У них и выбора-то особо не было, работать положительно некому, сестры сами от усталости едва живые… Ну, я и напросилась. Ты ведь им ничего не сделаешь?

— Нет, Маруся, им — ничего, не беспокойся.

Наверно, теперь ее можно разговорить. Глядишь, сболтнет что-то про своих оставшихся на свободе товарищей и их дела… она ведь не знает, что он не знает.

А вот о Митьке она едва ли что-то теперь скажет. Зачем повторять то, что, как она полагает, собеседнику известно лучше, чем ей? Чтобы душу потравить лишний раз? Первый Ростиславцев, похоже, сам оставил сына с этими Верой и Гришей, кем бы они ни были.

Это не его сын, в который раз повторил себе Максим. Даже генетически не его — хоть с первым Ростиславцевым они весьма похожи внешне, гены-то у них должны быть разными. Отец этого мальчика попросту погиб. Такое бывает. Зачем об этом беспокоиться? Других дел, что ли, мало?

И все-таки это ребенок, который ждет, что его папа, Максим Ростиславцев, однажды вернется за ним. Максим сам вырос без отца, а у Митьки и матери нет…

Максим решился.

— Маруся, со мной кое-что произошло.

— Да я, знаешь ли, догадалась, — фыркнула девушка.

— Ты не понимаешь… Не знаю, что это было, контузия или что-то другое… может, головой неудачно ударился. Но я… многое забыл, Маруся.

— В каком это смысле? С чего бы⁈

Максим вздохнул:

— Сам толком не понимаю. Пытаюсь вспомнить, с кем, где оставил Митьку — и не могу…

— Это как в сентиментальном романе, что ли? — Маруся прищурилась. — Как это у них… амнезия? Молот, ты что, всерьез ожидаешь, будто я поверю в эту чепуху? Совсем за дурочку меня держишь? Обидно как-то…

— Если бы я хотел тебя обмануть, придумал бы что-нибудь более достоверное, ты не находишь? Можешь верить, можешь нет. Но вот так вот оно.

Маруся смотрела на него во все глаза и тяжело дышала. Красивая все-таки женщина, ему всегда нравились такие выразительные черты, наполненные энергией… Хорошо, что он хотя бы про путешествия во времени не рассказал, тогда вовсе бы отсюда без смирительной рубашки не вышел. Грудь Маруси высоко вздымалась под тонкой тканью, и против воли Максим припомнил, что успел увидеть тогда в допросной… Так, надо бы, пожалуй, начать встречаться с женщиной. Не с этой, конечно — с нормальной какой-нибудь. А то вот так некогда-некогда, а потом понимаешь, что пыришься на сиськи подследственной, что неэтично, опасно и попросту глупо. Надо срочно с кем-то познакомиться, а то скоро уже и вертлявая квартирохозяйка с пивком потянет, а нельзя же так низко падать, нельзя. Интересно, презервативы изобретены уже?

— Так чего ты хочешь от меня? — прервала неподобающие моменту мысли Маруся.

— Расскажи мне все, что помнишь или знаешь о моем сыне… пожалуйста.

— Безумие какое-то… Ну ладно, тайны тут нет никакой, слушай…

Ребенка первый Ростиславцев оставил с друзьями покойной жены. Максим запоминал имена, адреса, все подробности, которые растерянная Маруся сообщала.

— Только не воображай, будто разжалобил меня этой святочной историей, — сказала она наконец и нахмурила лоб. Похоже, сообразила, что если он и вправду потерял память, то нельзя говорить ему ни о чем. — Больше я ничего тебе не скажу. Мы кончили?

Максим подавил усмешку. Это слово, конечно же, не несло тех коннотаций, что в двадцать первом веке.

— Раз ты хочешь, то конечно. У меня одна к тебе просьба: оставайся здесь, не покидай территорию госпиталя. Если тебя поймают в городе — вернут в тюрьму, и тогда я уже ничем не смогу тебе помочь. Предупреди кого-нибудь… у тебя ведь есть тут друзья, верно?.. что если кто-то придет тебя допрашивать, пусть немедленно известят меня, я это пресеку. Постараюсь добиться твоего освобождения под залог.

— Мне не из чего внести залог.

— Не беда, сам внесу.

Максим уже подумывал, что нельзя нон-стоп заботиться только о судьбах Отечества, надо бы прагматично подумать и о себе. Жалованья впритык хватало на кров и стол, а остаток керенок, пока они окончательно не обесценились, он потратил на заказ пальто в ателье. Пальто вышло удобное и стильное, вот только простецкие потертые сапоги плохо с ним сочетались, а ведь впереди еще зима… В своем времени он прилично зарабатывал, сможет и здесь: бизнес всюду бизнес, и его опыт многим может быть полезен.

— Да с какого рожна ты так обо мне заботишься? — выпалила Маруся.

— А ты сама не понимаешь? — наудачу спросил Максим.

— Нет, — ответила Маруся, глядя ему в глаза.

Если она не притворяется… что же, может, у нее с первым Ростиславцевым ничего и не было.

— Тогда скоро поймешь, — выкрутился Максим. — Наши цели расходятся куда меньше, чем тебе теперь кажется. Этот конфликт между социалистами, он случился из-за того, что лидеры не могут разделить власть, — Максим осекся, от волнения он иногда начинал употреблять не свойственную эпохе лексику. — Лидеры — это руководители, вожди…

— Да знаю я, что такое «лидер»! Совсем за дурочку меня держишь? Что с тобой, в самом деле⁈

Максим удивился, он полагал, что этого слова еще нет в русском языке.

— Мы ведь по сути за одно с тобой, Маруся. Демократическое самоуправление, достойные условия труда, земля у тех, кто работает на ней… Разве что-то из этого тебе чуждо?

— Мне чуждо, когда все это делается лишь на словах! Правые эсеры и эсдеки чужды мне переливанием из пустого в порожнее, болтовней своей бесконечной!

Максим чуть вздрогнул и понадеялся, что Маруся этого не заметила. Он нередко думал то же самое, глядя на бесконечные заседания ВУСО, и даже теми же словами… Поспешно нашел следующий аргумент:

— Большевики предали Россию, когда завершили войну позорным Брестским миром! Сдали все, за что умирали миллионы русских людей! Оставили немцам чуть ли не четверть населения России! Чьим интересам на самом деле служит эта партия?

— Ничьим отдельным интересам мы не служим! Советская власть, она за идеалы Интернационала… она за