Разрешаю любить или все еще будет - Петр Сосновский

А на следующий день Фоков с нервной гримасой на лице ворвался ко мне в кабинет и принялся высказывать:

— Юрий, ну разве так можно, зачем твоя мать ругала Наташу. Что она ей сделала?

— Да нет, она не Наташу ругала, — возразил я Евгению, — она нас ругала. И права была. Я вот представь, когда Кустина далеко от меня готов ее ненавидеть, а стоит ей приблизиться, улыбнуться мне, тряхнуть своими кудряшками и все растаял. Ее до гроба. Ты как хочешь, я — сторона!

Фоков ушел. Он был доволен. Наталья Михайловна осталась ему. Но я, какими бы не были у меня отношения с Евгением, был по-прежнему ее, хотя и избегал, сторонился Кустиной — все делал, чтобы не встречаться.

Моя мать каждое утро, когда я отправлялся на работу, вбивала мне в голову:

— Сынок, смотри, будь осторожен. Ты птица важная, Наташа хочет тебя заполучить. Женя у нее запасной вариант.

Мать была права. Как я не старался быть от Натальи Михайловны в стороне, мы нет-нет и встречались. То утром на проходной. Порой где-нибудь в лаборатории. Не оставляла она меня и в кабинете.

— Юрий Александрович я снова к вам с бумагами, — слышал я ее тонкий приятный голосок. — Вы должны мне их подписать. Не торопитесь, я подожду. Мне спешить не куда.

Я понимал, что это не ее работа, но ничего поделать не мог. Мне волей-неволей приходилось в спешном порядке давать документам «ход». Иначе меня ждала новая встреча с Кустиной.

Правда, встречи эти были кратковременными. Наталья Михайловна так теперь я ее называл, желала их растянуть. Я был не многословен, и все ее попытки — отсекал:

— Не могу, у меня работа. Я загружен «под завязку». Так, что извини, не обижайся!

Нет, ссориться я с Кустиной не хотел. Мне обходимо было удержаться, устоять, не скатиться к прежней фамильярности в отношениях. Только — официальные и никакие более.

Отдыхал я от Кустиной, находясь в командировках, уж там меня трудно было достать. Хотя иногда она и туда добиралась — находила возможность позвонить, будто бы по делу.

Однажды, я чтобы оттолкнуть Наталью Михайловну от себя не сдержался и похвастался ей о своем романе в большом волжском городе. Что было? Она мне такой скандал закатила, а после изо дня в день преследовала. Не знаю, что бы со мной было, если бы я не дал ей слово забыть о своей девушке и не возобновлять отношений. Для полной уверенности в исполнении моего слова она потребовала у меня записную книжку, отыскала нужную страницу, на которой был записан ее телефон, вырвала и листок разорвала на мелкие кусочки.

Я тяжело пережил то время. А что делать? Фоков мне не помог. Он лишь о себе заботился. Ната, наверняка, его накручивала. Я хотя и отгородился от своей волжанки, но и Кустину держал на расстоянии, не подпускал, как она ни старалась. Она не могла на меня повлиять, и поэтому доставалось Фокову. Наталья Михайловна с ним разговаривала холодно, улыбалась ему холодно, целовала его холодно.

— Я, не знаю, — кричал мне Евгений, — что происходит? Отчего Наташа так изменилась? Это все из-за тебя. Ты виноват!

— Ну, уж это вы сами разбирайтесь! — отвечал я ему. — Наталья Михайловна чья? Не знаешь? Твоя! Ты уже, наверное, и спать у нее остаешься? Что я не прав?

Меня задевала кажущаяся близость Фокова с Кустиной, и я порой не хотел видеть не только Нату, но и его самого.

Наталья Михайловна чувствовала причину моей отчужденности и упорствовала. Она выискивала повод, чтобы со мной поговорить. Ей нужен был долгий откровенный диалог. Не так как это часто у нас происходило, мельком порой под взглядами сослуживцев.

Для сотрудников лаборатории наши отношения, как мы не скрывали их, не были секретом. Эти самые случайные встречи каждый как-то по-своему осмысливал и интерпретировал настолько, насколько у него хватало фантазии. Я пытался не прислушиваться к разговорам людей заинтересованных шушукаться у меня за спиной — их дело, и в смысл фраз, брошенных ими, не вникал.

На работу в НИИ я приходил рано, уходил поздно, то есть «функционировал» по принятому когда-то графику. Постоянные заседания обсуждения и решения проблем, перенос их на неопределенное время, отчеты по договорам, бегающие перед глазами сотрудники и сотрудницы — все это выматывало. Особенно выход к высшему руководству — в дирекцию. Усталость накапливалась. Но я не взрывался. Наверное, потому что был молод. К тому же будни всегда сменялись праздниками. А праздники — они позволяли расслабиться.

Каждому празднику обычно предшествовал пред праздник — короткий день на работе. Работа в институте прекращалась сразу же после обеда. По коридорам, заглядывая в кабинеты и прочие помещения, проходила комиссия во главе с главным пожарником. Она проверяла все, стараясь заметить и устранить любые непредвиденные потенциальные опасности. После нее Максим Григорьевич Шестерев отправлял секретаршу.

— Товарищи! — объявляла секретарша, — всем собраться в актовом зале. Да и еще не забудьте захватить кружки или стаканы в зависимости от того, кто из чего любит пить, — смеялась девушка. — Будет шампанское.

Максим Григорьевич — начальник лаборатории не любил шампанское. Водка, вот это то, что надо, еще соленый огурец! Однако был вынужден потреблять и шампанское. Оно подавалось в особо торжественных случаях, например, на новый год, в день вооруженных сил или же в женский день.

Я любил праздники и с удовольствием в них участвовал. Правда, мне больше нравился свой праздник — местного значения. Он был не только моим праздником, но и моих друзей — всех тех, с кем я когда-то окончил школу. Это так называемый «день школы».

«День школы» проходил раз в году и обычно в сентябре месяце вечером у кого-нибудь в доме. Школы уже не было, на ее месте стоял высотный дом, а праздник, праздник остался.

Мы собирались своим выпуском. Порой навстречу к нам приходили наши бывшие учителя: Клавдия Яковлевна, Александр Олимпиевич, Дора Никитична и другие. Однажды — это было после «перестройки» к нам пожаловал Михаил Потапович — бывший муж Натальи Михайловны. Мы его не узнали. Он пришел в рясе и запел:

— Покайтесь рабы божьи, покайтесь!

Михаил Потапович сильно нас напугал. Минут пять мы стояли в оцепенении. А он как рассмеется:

— Что не узнали? Я теперь батюшка — священнослужитель. Церковь нашу мы всем миром восстановили, а служить некому вот я и пошел. Пока справляюсь. Так, что заходите. Отпущу грехи. Наверняка есть, а?

Мне нравилось бывать на празднике школы. Я с удовольствием ходил на него и никогда, почти никогда не