Рейтинговые книги
Читем онлайн Возвращение в «Кресты» - Борис Седов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 52

– Отчего ж не в курсах? В курсах! – ответил Ворсистый. – Это тебе братва собрала что смогла. С миру по шмотке. Подгон. За геройское поведение. А то ж тебя сюда считай что голого приперли. В пресс-хате ж на тебе все-все порвали, на нитки пораспустили. Не голому ж тебе тут лежать!

От Ворсистого же я узнал, почему с такими нешуточными травмами лежу в общей палате, а не в интенсивке:

– Там твои несостоявшиеся любовники лежат, которых ты покоцал. Пятеро. А палата на четверых. Поэтому один, который полегче помятый, рядом в коридоре расположился. Под стеночкой койку поставили. Хоть и против правил, чтобы в тюремной больничке в коридорах лежали, а что делать? Куда ж их положить-то еще, не к приличным же уркам! Этих-то, прессовиков ссученных, сразу порвут. Даже трахать сперва не станут, побрезгуют.

– Ну, ты, Ворсистый, за всех-то не говори!.. – возразил кто-то. Это замечание вызвало всеобщее оживление.

Вся палата над кем-то глумилась, но мне было не видно, над кем. И посмотреть не получалось: несмотря на то, что мне стало заметно полегче, головой шевелить я пока не мог.

– Остальных, – продолжал Ворсистый, будто и не слыша общего веселья, – с синяками-шишками, тех прямо в хате лечат. Фельдшер к ним на хату ходит. Сколько там, не знаю. Славно ты их накрошил, нечего сказать. Непонятно, как сам-то жив остался…

Второй уже раз, пройдя через пресс-хату, я становился героем на все «Кресты». Халиф на час. Только этот второй раз и у меня вызывал вопрос: почему я остался жив? Почему меня там не порвали в клочья? Особенно после того, как я расписал двух крашеных блондинов. Красиво так, хладнокровно. Как настоящий хирург и опытный убийца. И после этого – я здесь?!

Ответ напрашивался сам собой: я такой герой только потому, что меня хотели отпустить. Кто? – На этот вопрос ответа пока не было. Отметелили, конечно, ото всей своей гейской души – да и было за что! – но убивать все ж таки не стали. Чтобы, кстати, голубые так размолотили симпатичному мужчинке лицо – я не знаю, как их надо разозлить!

Вот и задает Ворсистый свои ершистые вопросы. И наверняка выражает общее мнение. Так что неизвестно еще, каким боком мне это «геройство» выйдет. Вот ведь, сволочь, Карабас-Барабас, мать его так и разэдак двадцать раз подряд!.. Его ведь работа, по почерку видать сукина сына. Так и складывает все по-своему. По своему безумному усмотрению…

Только вот – безумному ли? Если я не в состоянии понять Карабасовых замыслов – это еще не признак Карабасова безумия. Далеко не признак!

Так и эдак обдумывал я этого персонажа, загадочного Карабаса-Барабаса, кукловода из тьмы. И никак не мог вычислить: кто же скрывается за этим именем. Это было даже не имя, а прозвище, погоняло, которое Бахва придумал. Надо же было как-то называть этого неизвестно кого! Даже для того, чтобы о нем думать.

Тот, кто скрывался за именем Карабаса-Барабаса, все время ускользал от меня. И так, и эдак рассматривал я все происшедшее со мной с разных сторон и под разными углами зрения. От этих размышлений можно было вывихнуть мозги. Я чувствовал, что «истина где-то рядом», но где именно – было никак не уловить.

– Доброе утро, граждане больные!

Ее приход был подобен восходу солнца. Лица урок посветлели, они заулыбались. Ничего особенно приятного Ольга им не говорила, ничего особенного не делала. Одно ее присутствие меняло атмосферу тюремной больнички, такой же мрачной, как вся остальная тюрьма. Только побелена получше, да на окнах нет намордников. На окнах нормальные рамы со стеклами. Только забраны эти нормальные рамы с грязными стеклами толстыми-претолстыми сетками. Вместо нар – койки. Есть даже матрасы и белье.

И когда в этой камере-палате появлялась Ольга, там и вправду будто светлей становилось. Ее халатик и в самом деле оказался розовым, как всегда!

И от нее пахло какими-то умопомрачительными духами. Слишком дорогой аромат, простой тюремной медсестре явно не по карману! Это тоже сигнал опасности, сигнал явственный. И адресованный именно мне, Знахарю. Я это понял и оценил.

Это была она, Оля. Как к этому ни относись. Что бы я о ней ни думал. Наплевать на все законы Вселенной. Времени и пространства. Вот она, живая и здоровая. Красивая и желанная, как всегда, чего уж кривить душой! Я поймал себя на том, что любуюсь ею. Сколько раз я переживал ее смерть, в которой виноват был на все сто процентов. И теперь я рад был видеть ее живой. Среди оживших до сих пор покойников лишь она заслуживала воскрешения. Ну еще, может, дурак Ворсистый. Только вот – она ли это?! Я вглядывался с замиранием в девушку, пытаясь найти подвох – вот сейчас подойдет ближе, и станет ясно, что это просто искусно загримированная… Нет, не актриса! Готов поклясться хоть на Библии, хоть на Коране! Это она, Ольга!

– Ну-ка по местам все! Ворсиков! – командовала тем временем звонким голосом сестричка: – Меряем температуру, кто еще не остыл. Получаем лекарства, кому прописаны.

Она совершала свой утренний обход, раздавая кому что положено. Каждому доставался кусочек женского тепла, при этом сама она оставалась недоступной, как свобода за стеной.

– О! Новенький! – обратилась она ко мне с приветливой улыбкой. – Стенька Разин! Пришел в себя, атаман? Как самочувствие?

«Новенький!» Я пристально посмотрел в ее глаза. Не ты ли, Оленька, отсасывала у меня за милую душу здесь, в тюремной больничке, не с тобой ли мы жили потом после моего побега из зоны прямо как законные супруги, пока ты не сдала меня?![2] Но вечера воспоминаний не будет – это уже ясно. Если ее подпустили ко мне – значит, Ольга на их стороне. По своей воле или нет – выясним позднее, а пока будем подыгрывать!

– Нормально! – ответил я. – Только я не Стенька…

– Знаю, знаю, – засмеялась она, – Константин Разин. И персидскую княжну не ты топил. У тебя в истории болезни все записано.

– Прямо-таки все?

– Что мне надо, все.

– А что мне надо? – спросил я, с ударением на мне.

– А что тебе надо, то нам, медикам, виднее, – парировала она с улыбкой. – Как раз это и записано в истории болезни. Например, назначения. Тебе вот, атаман, полагается укольчик…

– Что за укольчик? – я было напрягся.

– Нужный укольчик, – успокоила Ольга. – Чтобы спал и чтобы сил набирался. Ты бы поменьше разговаривал. А то головка болеть будет. Если мозги еще остались.

– У медицины есть сомнения по этому поводу? – улыбнулся я в ответ.

– По поводу «поменьше разговаривал» или по поводу «головка болеть будет»? – сделала она вид, что не понимает.

– По поводу мозгов.

– Насчет медицины не знаю, – начала девушка серьезно, но тут же не выдержала и рассмеялась. – Сомневаюсь лично я…

Но тут же справилась с собой и пояснила, чтобы я не обиделся на ее смех:

– Видел бы ты свою голову, когда тебя сюда привезли… Хотя, может, и хорошо, что не видел. Зрелище не для слабонервных. Хотя ты-то как раз явно не слабонервный. Сам ведь врач, так?

– Да, – кивнул я. – Реаниматолог…

А ты будто не знаешь, подруга! Ладно, сделаем вид, что так и надо, – чего зря доказывать что-то, подтверждая окружающим свою репутацию сумасшедшего!

– Так вот, коллега, – кивнула Ольга. – Для неподготовленного человека зрелище было просто невыносимое. Весь в крови, кожа местами сорвана, глаза заплыли, как щелочки, – не видно! – у девушки на глаза навернулись слезы, она на мгновение запнулась и махнула рукой. – И на человека-то не похож. Только стонал, и то тихонько. Обрабатывать тебя, кровь смывать, знаешь как страшно было! Страшно прикоснуться. А как смыла… Еще страшнее оказалось. Синий весь, в гематомах, ссадинах… Но могло быть и хуже. Сам понимаешь – после таких побоев многие в себя не приходят, инвалидами становятся на всю жизнь! А у тебя все кости целы остались – мы ведь сразу рентген сделали. Вот уже и отходить стал понемногу. Еще через пару-тройку дежурств можно будет посмотреть, на кого же ты похож. Кого спасала, одним словом, – красавца или… или не красавца! – закончила она и засмеялась.

Она смеялась, а глаза ее смотрели на меня так печально. Вот этого Карабас не мог предусмотреть – женщины умеют говорить глазами. Просто не всякий способен их понимать. А я способен. И пусть вслух она отрицает, что уже видела Константина Разина, да и не только видела, между нами говоря… Но глаза ее говорят совсем другое, и это меня обнадежило.

Да, господа Муха, Карабас и Живицкий, – тут вы не додумались. Нужно было надеть на глаза дамочке повязку или черные очки! Многое было в этом взгляде, в том числе и страх, что она выдаст случайно тайну… Тайну следствия! И жалость к бедняге, которого снова подмяла под себя бездушная государственная машина по явной указке человека, далекого от государства и его интересов.

Жалость – Ницше утверждал, что жалость оскорбляет! Но иногда она так нужна. И Ницше закончил жизнь в психушке, к которой настойчиво подталкивают меня мусора и мнимые доброжелатели.

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 52
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Возвращение в «Кресты» - Борис Седов бесплатно.

Оставить комментарий