Ничего особенного (СИ) - Лыновская Людмила

«Бедный, бедный Шурик, — думала женщина, — месяц от роду, а уже сирота. Увезут мальчика за границу, будет там расти у чужих людей в чужой стране! Как-то к нему относиться будут? Неизвестно. Мать Каримова старая, ей бы за своим здоровьем следить, а не за грудничком. А жена Василия никогда детей не имела. Сможет ли она жертвовать своими интересами, не спать ночами, заботиться и ухаживать за Шуриком?

А Ленчик? Ведь он отец. Может все-таки бросил пить? Если я расскажу ему о ребенке, вдруг это подействует на него отрезвляюще, и он сам захочет воспитывать своего сына? Какой бы не был, но родной отец. Нельзя об этом промолчать. А я могла бы помогать им, пока Ленчик не жениться. Но отдадут ли ему сына, если он до сих пор один? Да нет, родному отцу должны отдать. Только бы он не пил и работал, чтобы его материальное положение было достаточным для усыновления. А для Шурика, что будет лучше? — снова засомневалась Вера. — Если Шурик не сын Каримова, то лишается наследства. Может быть, за границей его ждет более обеспеченная и счастливая жизнь?» — Вера никак не могла определиться.

Изнывая под грузом сомнений, она решила поделиться с Глебом.

— Конечно, надо рассказать Леониду, — решительно сказал Глеб. — Давай, вместе съездим и поговорим с ним.

— Спасибо, — обрадовалась Вера, что Глеб так быстро разрешил ее головоломку. На душе стало легче. Они решили не откладывать визит к художнику в долгий ящик.

С того времени, когда Вера последний раз видела Ленчика прошло около года. Больше всего она боялась, что художник спился и бросил рисовать. В их последнюю встречу все к тому шло.

Вера и Глеб решили сначала позвонить по телефону. Леонид, услышав голос Веры, обрадовался и пригласил старую приятельницу к себе. Узнав, что она будет не одна, он не высказал неудовольствия по поводу Глеба.

Дверь открыла яркая сильно накрашенная женщина неопределенного возраста с отличной фигурой, которую подчеркивало длинное облегающее платье и высокие каблуки. Ее шикарные каштановые волосы были небрежно перевязаны широкой голубой лентой. Казалось, она только сошла с полотна художника. По ее поведению сразу стало ясно, что она здесь не в гостях.

— Леонид! К нам гости! — крикнула она в раскрытую дверь неожиданно низким голосом. Из дальней комнаты послышались быстрые шаги.

Леонид шел навстречу гостям в полном параде: в костюме тройка с торчащим из верхнего нагрудного кармана цветастым носовым платком. Раскрыв объятья и широко улыбаясь, он продемонстрировал гостям белоснежный ряд зубов, видимо, недавно от протезиста. Вместо мышиного хвостика его волосы теперь были красиво уложены в прическу каре. Они казались гуще и опрятней, чем раньше, как и весь Ленчик. Было такое впечатление, что его долго кипятили, потом накрахмалили, высушили и выгладили. Всегда бледное лицо с синевой под глазами, стало розовым и упитанным, как у молодого поросенка. Спина распрямилась, подбородок горделиво торчал вверх. Руки нежные и ухоженные, как у девушки. Даже непонятно было, как он ими создавал свои шедевры. Вера помнила, что часто длинные, тонкие, как спицы, пальцы Ленчика были в краске. Тыльная сторона ладоней бугрилась синими веревочками вен, вздымающимися через бледную кожу от многочасовой работы за мольбертом. Но все это было в прошлом.

Вера смотрела на Ленчика и не узнавала его. «Неужели, — думала она, — за несколько месяцев человек может так измениться. Из бедного талантливого юноши стать сначала модным художником, а по совместительству любовником жены богатого бизнесмена, потом — опустившимся пьяницей, и наконец, чудесным образом преобразившись, превратиться в делового господина, по которому никак не определишь с первого взгляда, что он человек искусства.

Вера немного замешкалась, не зная, как обратиться к Ленчику. Перед ней стоял не ее друг-приятель Ленчик, а совсем другой человек. Это был господин Бирковский, Леонид Петрович Бирковский, никакой ни Леня, ни Ленчик, как называла его Вера всего восемь месяцев назад.

Леонид подержал в объятьях Веру. Не обнял, а именно подержал, немного приблизившись к ней и в то же время, выгнувшись всем корпусом назад, как бы играя в игру «чмоки-чмоки». Веру передернуло: «Откуда он набрался этой пошлости?» Потом, слегка тряхнул головой в сторону Глеба, якобы, «я Вас не то, чтобы вижу, но заметил». Вера представила своего спутника. Бирковский, в свою очередь, взял руку своей женщины, вывел ее на авансцену длинного полутемного коридора, когда-то коммунальной квартиры и объявил так, как это делает конферансье:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Виолетта Геннадьевна Мельникова-Бирковская — моя супруга, господа. Прошу любить и жаловать! Мое сокровище, — добавил он уже более интимно, склонясь перед ней и целуя руку с ярким маникюром, подобострастно глядя в глаза женщине, улыбающейся ему большим красным ртом.

После приветственного расшаркивания Леонид повел гостей в мастерскую. Вера не знала, как приступить к серьезному разговору и решила сначала попривыкнуть к новым отношениям с Ленчиком и посмотреть его картины, которые она раньше очень любила.

Ознакомившись с последними полотнами Леонида, Вера была удивлена до глубины души. От прежнего тонкого чувственного художника не осталось и следа. Ленчик стал писать в стиле абстракции: кричаще, выпукло и назойливо. Его работы поражали нагромождением цветов, линий и фигур, как будто специально не сочетающихся друг с другом, спаянных вместе или разбросанных по углам холста грубой рукой ремесленника, преследующего одну единственную цель — удивить, сразить наповал, привлечь, во что бы то ни стало, внимание обывателя с кошельком.

— Ну, как впечатление? — спросил Леонид, разливая по бокалам шампанское.

— Не правда ли, мой муж талантище? — сказала Виолетта, беря бокал шампанского из рук Бирковского. Потом повернулась к Вере: — Если Вы хотите купить, то заранее предупреждаю, здесь почти все продано. Осталось всего пару картин. Можем уступить с небольшой скидкой, как старой знакомой.

— А из прежних пейзажей что-нибудь есть? — спросила Вера, щурясь от ярких красок шедевров, режущих глаза. Она скользнула быстрым взглядом по стеллажам и увидела, как из-за боковой панели печально выглядывает ее любимая картина «Дыхание озера».

Вера осторожно вытащила ее и поставила к стене справа от окна. Луч солнца, как прожектор скользнул по холсту, и картина ожила. Было раннее утро. Туман вставал над серебристой гладью озера. Вдруг подул ветерок и туман рассеялся. Вода в озере тихо закачалась, отражая, как в зеркале, воздушные облака, плывущие по чистому синему небу. Скромные луговые цветы и шелковистые травы взволнованно зашелестели. Грациозные стрекозы застрекотали прозрачными крылышками, перелетая с цветка на цветок.

— Вам нравится эта мазня? — спросила Виолетта, насмешливо глядя на Веру, сразу мысленно причислив ее к дилетантам, ничего не смыслившим в современной живописи. — Извини, дорогой, — повернулась она к Леониду, — но это никто не купит. Старье! Разве можно это повесить в офисе или в доме. Живопись сегодня должна вписываться в интерьер, дополнять обстановку или, напротив, быть ярким явлением, возбуждающим, рождающим эмоцию, страсть, секс!

— Может быть, — задумчиво сказала Вера, — только не любовь.

— Господин Бирковский, я покупаю этот пейзаж для Веры. Сколько он стоит? — сказал Глеб, глядя на Ленчика.

— Ну, это так неожиданно, мне как-то неудобно, Вера, брать с Вас деньги, — засуетился Бирковский, косясь на Виолетту.

— Пятьсот долларов, — отрезала Виолетта, — для Вас со скидкой.

Глеб молча расплатился с Виолеттой, пока Бирковский упаковал пейзаж в коробку.

— Что ж, может еще по бокалу шампанского? — спросил довольный сделкой Ленчик, потирая ладони. — Милая, не принесешь нам еще бутылочку?

Виолетта встала и с недовольным видом вышла из комнаты. Было понятно, что прислуживать она не привыкла.

— Леонид, нам нужно серьезно поговорить, — решившись, сказала Вера, подходя к художнику поближе. — Это конфиденциальный разговор. Он касается тебя и Марии Каримовой. Ты, наверное, слышал о трагедии, которая произошла с ней и ее мужем?