Увертливый - Вячеслав Морочко

– Простите, нельзя ли позвать Тараса.

– Кто вы?

– Прошу вас, дайте трубку Тарасу, если он дома? Это важно!

– Откуда вы звоните?

– Издалека! Позовите Тараса!

– Его нет дома.

– Где он? Когда он будет?

– Боже мой! Кто это? Почему вы спрашиваете? Вы что-нибудь о нем знаете?

– Что я о нем должен знать?

– Его третий день ищут!

– Ищут!? Кто?

– Милиция!

– Что с ним случилось?

– Три дня назад он позвонил мне с работы, что едет домой. Он всегда звонил, когда задерживался… Он не приехал.

– Могли бы вы дать телефон тех, кто его разыскивает?

– Есть их визитка… Вы хотите помочь?

– Попробую.

– Но если вы далеко…

– Скорее, диктуйте мне номер. Деньги кончаются. Я – в другом городе.

– Пишите: «Капитан Васильев Сергей Иванович, телефон…»

– Спасибо.

Галкин записал номер и, отключившись, перевел дыхание: по всей видимости, только что он говорил с той, кого всю жизнь мысленно называл «своим чудом». Он даже вспотел. А сердце, как будто хотело выпрыгнуть из груди. «Спокойно!» – приказал себе Петр, еще раз вздохнул и стал набирать вновь полученный номер.

– Капитан Васильев слушает!

– Я – по поводу пропавшего Тараса Бульбы…

– Кто вы? Представьтесь!

– Я звоню из Италии. Имею важное сообщение.

– Представьтесь!

– Звоню из римского таксофона. У меня мало времени объясняться!

– Кто вы?

– Примите сообщение!

– Валяй!

– Сегодня утром Бульба доставлен на самолете из Москвы в Рим, как Ян Борисович Казимирко, якобы для операции в римской клинике. Он был невменяем, но его сопровождали два человека, под видом медицинских работников. Думаю, здесь – похищение. Я проследил, куда его отвезли. Запишите адрес… Это здание общества «Купертинцев». Кто такие? Вроде, – левитанты! Простите, у меня больше нет денег. Срочно заявите в Интерпол! «Как связаться со мной?» Я свяжусь сам. До свидания!

Все! Он сделал то, что обязан был сделать. Теперь он искал «Народную площадь». Выбрав женщину с лицом мадонны, он задал вопрос, лишенный и связки и вопросительного слова, словно туземец с Новой Гвинеи. «Пьяца дел Пополо?»

«Мадонна» изящно изогнула ладошку, указывая через плечо на едва видимый сквозь листву силуэт, и была столь же лаконичной: «Эко порта», – сказала она – «Вот ворота». В ее облике было что-то античное. «Грацие!» – поблагодарил Галкин. И мысленно уточнил впечатление от милого жеста: «Именно грация».

Он прошел на площадь через ворота, на которые ему указали. Судя по карте и путеводителю, они так и назывались: «Порта дель Пополо» (Народные ворота). Площадь являет собой овал, посреди которого высится мало чем примечательный увенчанный крестом обелиск, скорее всего выполняющий роль центра симметрии. Здесь начинается знаменитый римский «трезубец» – три улицы, расходившиеся широким трезубцем. Слева – улица Бабуино, справа – Рипетта, а по средине – Корсо (Проспект). В самом начале улицы Корсо, как божьи стражи, стоят по бокам два храма-близнеца, в честь Святой Марии. Туда, между ними, и направился Петя.

Слово проспект означает: прямая, длинная и широкая улица. Впрочем, слово «широкая» имеет относительное значение. Например, Невский проспект в Санкт-Петербурге показался Пете и узким, и низким по сравнению с проспектами Москвы. Что говорить о Корсо, которая – втрое уже «Невского». Галкин подозревал, что в двадцатом веке архитектура Москвы наградила москвичей искаженным вкусом, ибо широкие улицы отнимают площадь у города, прибавляя воздуха, они разбавляют, а порой и совсем выгоняют душу из города. Улицы должны принадлежать людям, а транспортным средствам – главным образом недра.

Длинная узкая Корсо считается центральной улицей Рима. Когда-то француз Стендаль, влюбленный в Италию, назвал ее «самой красивой улицей мира». Стендаль (Анри Бейль) жил в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого веков, учавствовал (в качестве снабженца) в войне Наполеона с Россией. Галкин читал его «Пармскую обитель», «Красное и черное», а также книгу Анатолия Виноградова о самом Стендале. Глядя по сторонам на обшарпанные трех-четырех этажные здания, Петя с трудом допускал, что когда-то она, действительно, могла слыть самой красивой улицей. Ведь Невский проспект тогда уже существовал, хотя, возможно, в те времена он считался верхом безвкусия, как раз из-за своей ширины.

Галкин отметил странность: дома с ободранной облицовкой имели великолепные витрины из пуленепробиваемого стекла, а если заглянуть во дворики или подъезды (что для Пети не составляло труда), то можно было обнаружить совершенство и роскошь во всем. Неожиданно, он начал понимать, что некогда слышанное им выражение «итальянский дворик» означает не просто маленький двор, а обычай под неприглядной внешностью прятать богатство и шик. По логике это должно иметь место там, где существует пропасть между богатством и бедностью, где есть основания для зависти, а в народном характере скрыта готовность к бунтарскому взрыву.

Петр не строил планов. Он шел, куда вели ноги. Метров через пятьсот, пересекая небольшую улицу (почти переулочек), взглянув налево, он заметил в перспективе нечто знакомое и, не задумываясь, повернул в ту сторону. Улица, по которой он теперь двигался называлась Кондотти. Здесь было еще больше богатых витрин, а вывески магазинов пестрели известными именами «Гермес», «Валентино», «Версачи». Заскочив в старинное кафе «Греко» и, пробежав сквознячком по янтарным залам, Петя обнаружил на стенах галерею миниатюрных портретов известных завсегдатаев: Гёте, Стендаля, Байрона, Берлиоза, Гоголя – люди во все времена стремились отметиться в Вечном городе. Наконец, эта серая улица с глазищами шикарных витрин кончилась, стены раздвинулись, и Пете открылась одна из красивейших панорам Европы – знаменитая «Площадь Испании».

Посреди площади журчал трогательный фонтан «лодочка» из белого мрамора, изображающий полузатопленную лодку, которую со всех сторон заливала вода. Образ напоминал мраморное надгробье и создавал настроение светлой печали и умиротворенности.

Через пятнадцать шагов за фонтаном начиналась (как пишут) красивейшая лестница Европы. Её ширина – метров сорок. Два ряда метровых тумб, предназначенных для вазонов с цветущими рододендронами и азалиями делили ее на три части: двадцать метров в средине и по десять – с краев. Поднявшись на две трети высоты холма лестница венчается фонарями и раздваивается, с двух сторон охватывая две огороженные балюстрадами и стоящие друг над другом площадки. На верхней – стоит обелиск. А за ним на вершине холма – церковь «Святой троицы». Холм венчают две стройные с большими сквозными арками и окаймленные балюстрадами колокольные башни. Играя роль вертикальной оси симметрии, обелиск врезался в вечернее небо как раз между башнями.

Лестница с низу до верху была заполнена молодыми туристами, стремящимися запечатлеть в памяти и на пленке момент «встречи с прекрасным». Весной ее украшают розовые цветы, а летом она служит декорацией для парадов мод. В отличии от зданий, лестница доступна для всех, в том числе для бомжей. Им только запрещается лежать на ступенях.

По ступеням Галкин поднялся к храму, мимо высокой пальмы вышел на площадь Святой Троицы, по другую сторону холма, и мало примечательной улицей «виа Систина» направился к площади Барберини. Так вели ноги. Это был юг – его первый вечер в Италии. Здесь быстро темнело.

На площади струился фонтан «Тритоны»: два сидящих в раковине усатых мужика с голыми торсами и рыбьими хвостами, вместо ног, наслаждались стекающей сверху влагой. Тритоны – языческие божества (сыновья Посейдона и владычицы морской Амфитриты) или, проще говоря, русалки мужеского пола. Наверно, летом, при здешней жаре, тритоны должны вызывать у зрителей зависть (во всяком случае, понимание). Пяти-шести этажные дома здесь выглядели импозантнее, чем на Корсо и современнее, если девятнадцатый и начало двадцатого века можно назвать современностью. По крайней мере, они не казались обшарпанными.

Здесь был вход в метро. И Галкин вошел в вестибюль. Не для того, чтобы спуститься и ехать, а чтобы позвонить по таксофону. Пока гулял, ему пришло в голову, что должен опять это сделать, чтобы продублировать адрес женщине, которую назвал «своим чудом».

Он набрал номер. А, услышав звук ее голоса, без вступления сообщил: «Я вам недавно звонил. Вы слышите? Я узнал: Тарас похищен, перевезен в Италию, в Рим и находится по адресу…Запишите!» Петя назвал адрес и положил трубку.

Из площади с фонтаном в северном направлении вытекает улица Витторио Венето или сокращенно «виа Венето». Будучи вдвое шире Корсо она кокетливо изгибается, подобно латинской литере «Z». На тротуарах у проезжей части посажены деревья и цветники. «Виа Венето» считается одной из шикарных и светских улиц. На ней расположены посольства, дорогие гостиницы и знаменитые кафетерии.