Увертливый - Вячеслав Морочко

Любая жизнь, начинается с боли, и заканчивается муками несовместимыми с жизнью. Жизнь – служение времени, этносу, мифу и близким. Любое служение – рабство, проклятие, мука. Служить значит страдать и (вольно или невольно) мучить других. И сострадание, по существу, то же страдание. Если зверь не задумывается о смысле жизни, то человек любую минуту только этим и занят. И вывод, который сам собою напрашивается: «Смысл – именно в том, чтобы страдать».

Неужели же человечество до сих пор существует лишь потому, что существуют некие противовесы воле к прекращению мук!? В самом деле, их целый набор – этих противовесов. Взять хотя бы мечту (лучик счастья из будущего, ожидание светлого чуда, возможность родить из себя небывалое), или моменты блаженства (красота, любовь, нежность, жизнь на острие событий). На худой конец: просто низкая страсть, возможность голодному вкусно покушать, уставшему сладко поспать, передышка между жесточайшими приступами. Зачем это? Кто все это придумал? Почему, сознавая, что обречены на страдания, люди продолжают себя воспроизводить? Кому нужен этот жестокий эксперимент? «Эксперимент!!!» – вот ключ к пониманию смысла жизни и смысла «наркомашины».

Наркотик – субстанция, повторяющая жизнь с ее страданиями и «противовесами» – инструмент фатального ускорения, сжатия жизни, превращения ее в реферат, в конспект, в шпаргалку, в точку, наконец. Это – угроза сорвать «эксперимент». Разворачивается борьба с дурью: чуть больше наркотиков – чуть сильнее борьба. И приходит «динамическое равновесие» – рутина. «Эксперимент» продолжается. А наркомашина становится его неотъемлемой частью, как СПИД или алкоголизм.

Мысленно рассуждая о подобных вещах, Галкин и не подозревал, какие сети уже сплетены, чтобы выловить «золотую рыбку» из житейского моря.

В этом участвовал некто по прозвищу «Шериф», подвизавшийся в области юстиции. К тому времени, оставаясь работать в «системе», не без помощи Баркова, Шериф перевелся из Санкт-Петербурга в Москву. Перемена места не имела отношения к Пете, но оказалась кстати. На первых порах ему было не до Галкина. Утверждаясь на новом месте, он добросовестно исполнял свои обязанности от лица государства. Баркова Шериф по-прежнему почитал своим другом, покровителем и просто шефом, стараясь по возможности следовать его советам. А Игорь Николаевич не торопился впутывать его в темные дела, приберегая для легальной работы в Москве.

Тем временем у Шерифа появились новые знакомые, как связанные, так и не связанные с работой. Одного из них, руководившего охраной частных предприятий, звали Воронов Виктор Сергеевич.

И вот этот Воронов однажды поделился с ним своими ощущениями, очень напоминавшими казус, о котором рассказывал Барков. В разговоре по телефону, Шериф передал рассказ Игорю Николаевичу, и получил от него указания к действию.

Некоторое время спустя, пользуясь служебным положением, сподвижник Баркова добился официального доступа в Архив Министерства обороны (в Подольске). Его интересовал сержант запаса Бульба Тарас Казимирович, а точнее – взвод, где тот в свое время проходил службу. Выяснилось, что одновременно с Бульбой во взводе служило три Петра. И того из них, кто был призван из Столицы, звали Галкиным Петром Ивановичем. Зная, из досье, профессию и дату рождения, нетрудно было установить адрес Галкина.

Получив копию хранящейся в архиве фотографии, Шериф переслал ее Игорю Николаевичу. Сравнив карточки, Барков пришел к выводу, что это – одно лицо. Тогда он прибыл в Москву сам и, не заходя к Шерифу, нанял очень дорогого детектива, чтобы тайно контролировал каждый шаг Галкина. Это произошло уже после случая на подмосковной базе, где Барков снова ощутил присутствие постороннего. Игорь Николаевич был масштабной личностью и, по поводу «Золотца», вынашивал грандиозные планы. До конца он не делился ими даже с Шерифом. На первых порах Барков выжидал, изучая Петин характер. Он рассчитывал получить «золотую рыбку» себе в услужение. Но только не в России, а там, где, по его, мнению, люди в общей массе располагают большими материальными средствами и, где сам он, Барков, чувствовал себя, как рыба в воде.

Часть четвертая

«На берегах Тибра»

1.

Наступил 1995-й год. Наконец, Галкин почувствовал, что пришло время, когда он может исполнить мечту – бывать в туристической поездке за границей. В ближайшем ОВИРЕ в течении месяца он оформил себе «загранпаспорт». Для начала, не зная сам, почему, решил побывать в Италии. Скорее из-за ветра и холода: шел декабрь. По интернету выбрал приличное турбюро, съездил в агентство, собрал документы и заказал на февраль путевку. Немедленно приступил к языку. Несколько лет назад он уже знакомился с итальянским. На этот раз он решил пройти индивидуальное «погружение» с носителем языка. Он нашел курсы, где это было возможно. Когда наметилась дата отлета, наконец-то приобрел мобильный телефон, еще раз повторил английский, который и раньше знал вполне сносно.

Галкин закупил карты городов, где должен был побывать, проштудировал путеводители, посидел в библиотеке над материалами об Италии, покопался в Интернете. Оставалось только увидеть своими глазами, понюхать, потрогать – то есть «проникнуться атмосферой».

Ему и в голову не приходило, что обстоятельства сложатся таким образом, что для последнего у него почти не останется времени.

Откуда ему было знать, что господин Барков, услышав о предстоящей поездке «Золотца», задумал против него достойную лучшего применения многоходовую комбинацию, подключив к ее выполнению свою рать.

Петр договорился на работе с бухгалтером и секретарем, чтобы подменили в банке и ответили, что положено, если позвонят из консульства для уточнения личности. Об этом предупредили в «агентстве». «А что сказать?» – спросила секретарь.

– Правду. Как есть, так и скажите.

Он испытывал удовлетворение, что не надо ничего выдумывать, и радостное возбуждение, от предчувствия новых впечатлений и необыкновенных приключений, в теплой Италии. Однако удовлетворение было временным. Его способность двигаться не так, как другие люди, дала ему пусть опасный и сложный, но зато не совсем противозаконный приработок. «Не совсем противозаконный» – громко сказано. Грабеж наркодиллеров никак нельзя отнести к легальному промыслу. В тоже время, мало у кого повернется язык назвать его в полном смысле преступным – в этом суть противоречия между буквой и духом закона. Рассуждая подобным образом, Галкин вынужден был признать, что жизнь, которую он ведет, скорее всего, можно назвать «двойной жизнью». И как всякая двойная жизнь, она требовала конспирации. Перед отъездом он хорошенько проверил все свои записи, особенно в ноутбуке. Например, файл, содержавший имена, адреса и фамилии наркодилеров, он сначала зрительно сфотографировал, и только зафиксировав в памяти, решился удалить напрочь.

Такая подготовка была тоже своего рода приключением и требовала творческого подхода. Но он не мог и предположить, что настоящее приключение начнется у него перед самым отлетом уже в терминале «Шереметьево-2».

В аэропорт – этот мрачный стеклянный ящик – он прибыл заранее. Чуть-чуть подкрепился в буфете, потолкался среди пассажиров, не как зевака уже, а как полноправный участник предполетных волнений. Он давно привык к самостоятельности и одиночеству на людях. Но первый в жизни полет и, разумеется, связанный с ним определенный риск, придавали моменту особую остроту. Как ни как ему было двадцать семь, и, конечно, еще хотелось пожить.

Подавляющая масса населения страны никогда не бывала за рубежом. Это касается даже таких великих людей, как Пушкин. Россия – столь велика, что многие не представляют, куда из нее выезжать, если и в ближних-то городах еще не – бывал. Что касается Петра, то книги сделали его не только патриотом литературы, но, в известной степени, и космополитом.

Большое табло на стене «сморгнуло» и в колонке «пункт назначения» появилось слово Рим. Номер рейса совпадал с номером в билете Галкина. А сам Галкин знал, что аэропорт «пункта назначения» носит название «Леонардо да Винчи».

В зале появилась старшая туристической группы. Ей было чуть-чуть за тридцать и звали ее Люся. Будучи наполовину итальянкой она просила называть ее госпожа Лючия, в крайнем случае, – Лючия Николаевна. Накануне она уже собирала группу для инструктажа и раздачи билетов. При ее появлении в зале, к ней, как к «мамочке», со всех сторон, устремились туристы. Вынув список, она быстро отметила присутствующих и напомнила, как действовать дальше. Уже шла регистрация. До взлета еще оставалось часа полтора. Вот тут-то и началось…

В зале появилось три человека. Складывалось впечатление, что в центре, вяло передвигал ноги больной человек, поддерживаемый с боков сопровождающими лицами. Больной показалось Пете знакомым, тогда как сопровождающие ему никого не напоминали. Тройка, неожиданно, заинтересовала Галкина, да так сильно, что кровь прилила к лицу и застучало в висках. «Что это? – спросил себя Петя. – Чем эти люди так напугали, что ты готов упасть в обморок?»