Почетный караул - Джеймс Коззенс

Во время пожара в девяностых годах только благодаря близости озера удалось спасти все здание от гибели, но сгорело западное крыло и часть выходящего на озеро северного фасада. Эти части здания так и не отстроили. Отель оказался укороченным — осталось лишь центральное крыло с вестибюлем и столовой, половина северного фасада, восточное крыло и часть подковообразной террасы. На деньги, полученные по страховке, в парке построили с десяток домиков. Такие отдельные домики считались по тем временам пределом роскоши, уединенности и комфорта.

Шло время, и люди стали отдавать предпочтение более современным и более скромным отелям, появившимся не только в самой Оканаре, но и в Орландо, и в Уинтер-Парке; Оканаре так и не удалось стать самым крупным модным курортом центральной Флориды. Если бы не война и не решение командования создать в Оканаре авиабазу и АБДИП, к зиме сорок третьего года отель «Олеандровая башня» наверняка бы закрыли, а может быть, и вовсе снесли. Зато теперь, летом сорок третьего, здесь царило невиданное с 1900 года оживление. Тут жили в основном офицеры оканарского гарнизона и останавливались многочисленные командированные, приехавшие на совещания, с инспекцией, да и просто любители прокатиться за казенный счет.

Здесь можно было вполне прилично устроиться, во всяком случае лучше, чем в других гарнизонах. В широких коридорах и просторных комнатах с вентиляторами под потолком и планками жалюзи в дверях было довольно прохладно. По ночам с озера на затянутые москитными сетками лоджии налетал приятный ветерок. Чтобы поддерживать порядок в таком отеле, нужен был большой штат прислуги, а поскольку найти работников стало трудно, особого порядка не было, но кухня и обслуживание были на высоте — по крайней мере для столь трудного времени. Имелся даже бассейн с почти новым кафелем и гипсовыми арками, а также десяток кортов, на шести можно было с грехом пополам играть; был здесь и превращенный в офицерский клуб бар с двумя фонтанами, из которых, впрочем, работал всего один. Роскошь, уединенность и комфорт отдельных бунгало достались начальству: в лучшем жил сам генерал Бил, прочие занимали старшие офицеры — не ниже полковника. Время от времени проходил слух, что всех холостых и бессемейных офицеров переведут жить в офицерское общежитие на территории части — перспектива достаточно неприятная, во всяком случае по мнению тех, кто уже испытал такую жизнь на собственной шкуре; впрочем, всякий раз так все разговорами и заканчивалось.

Звук утреннего салюта — правда, уже совсем слабый — долетел и до «Олеандровой башни». Услышав выстрел, два чернокожих коридорных включили центральный селектор и стали один за другим обзванивать номера и будить постояльцев. Двери столовой под аркой, похожей на портал Тадж-Махала, приоткрылись, и на пороге появился пожилой цветной метрдотель с клочковатым белым пухом седых волос, одетый в полосатый жилет, когда-то очень нравившийся тем — увы, немногочисленным в мирное время — приезжим северянам, которые с первого взгляда угадывали в нем настоящего, еще не испорченного новыми веяниями негра из старого доброго времени. Звали его Никодимус. Прихрамывая и тряся головой, он распахнул створки двери и закрепил их на крюк. И тотчас же дверь центрального входа раскрылась, и в отель вошел полковник Росс; он жил в одном из коттеджей вместе с женой, но завтракать в такую рань гораздо проще в столовой. Полковник первым делом направился к газетному киоску, взял вчерашнюю «Нью-Йорк таймс» и сегодняшнюю оканарскую «Морнинг сан» и прошел в столовую.

Здесь его с преувеличенным восторгом приветствовал Никодимус.

— Добрейшего вам утра, полковник, — сияя лучезарной улыбкой и почтительно кланяясь, сказал он. — Смею надеяться, что вы пребываете в добром здравии. Что за утро, сэр! — Он торопливо заковылял к столику у одного из западных окон столовой. — Эй, девушки, принесите сок для полковника, — на ходу крикнул он. — Налейте кофе для полковника. И поставьте жарить яичницу!

С подчеркнутой почтительностью он театральным жестом отодвинул стул, усадил полковника Росса за столик, развернул салфетку и постелил на колени. Потом ловко повернулся и подхватил из рук официантки-мулатки серебряную вазу с битым льдом, из которого торчал высокий стакан с каким-то темным напитком. Трясущимися от старости руками, расплескав несколько капель на пол, он церемонно поставил стакан перед полковником.

Росс с отвращением взглянул на темную жидкость.

— Слушай, Ник, давно хочу тебя спросить. Какого черта во Флориде не держат апельсинового сока?

Никодимус шумно расхохотался, прямо-таки зашелся в припадке неудержимого смеха.

— Когда я был в Калифорнии, полковник, мне сказали, что они сами его весь и выпивают. — И он снова затрясся от смеха.

— Что ж, значит, съезди туда еще раз, но чтобы завтра утром сок был.

Полковник отхлебнул глоток коричневато-красного пойла, вкус которого вполне соответствовал цвету, и развернул «Морнинг сан». Он сразу же начал с редакционной колонки, озаглавленной «О том о сем рассказывает Арт Буллен».

Эту колонку вел сам владелец газеты Арт Буллен, который родился не во Флориде, но приехал в Оканару еще юношей и теперь сделался чуть ли не самым горячим патриотом Оканары. Да и как ему было не любить город, где молодой человек, не имевший за душой ничего, кроме честолюбия и неуемной энергии, смог без посторонней помощи менее чем за двадцать пять лет достичь такого успеха. Сразу после окончания первой мировой войны он демобилизовался и купил за пятьдесят долларов еженедельную газету тиражом всего около тысячи экземпляров. К этому времени никто уже не надеялся, что Оканара станет знаменитым зимним курортом — впрочем, может, и к лучшему, потому что очередной бум на недвижимость не затронул здешние края; и те, кто покупал здесь землю, использовали ее в основном под цитрусовые и огороды. Впрочем, на недвижимости все же можно было заработать. И Буллен действительно заработал на этом кругленькую сумму. Вскоре к ней прибавились деньги и от газеты, которую ему удалось поставить на ноги, и от брака с местной девушкой — дочерью президента одного из самых преуспевающих банков и держателя контрольного пакета акций в оканарской газо-электрической компании.

Но успех не вскружил ему голову. Теперь у него был свой главный редактор и целый штат сотрудников, но он по-прежнему усердно трудился на благо газеты. Разбогатев, он продолжал донашивать старые рубашки и дешевые брюки, а из развлечений, как и прежде, предпочитал метание подков и покер. Был он худощав, говорил негромко, прямоугольное лицо его всегда сияло безмятежностью, а в общении он был неизменно обходителен и любезен. Никаких официальных политических постов он не занимал, но его друзья принадлежали к местной верхушке, и можно было с уверенностью сказать, что удержаться у власти им помогает энергия и проницательность Арта Буллена. Полковник Росс, сам занимавший прежде выборную должность судьи, хорошо знал, что такое политика. Он прекрасно разбирался в психологии политических деятелей и понимал, что военным следовало бы полюбезнее обращаться с друзьями такого влиятельного человека, как Буллен.

Полковник Моубри, при несомненной честности и поразительном простодушии, отличался детской, можно даже сказать, младенческой наивностью и невежеством во всем, что хоть немного выходило за рамки довоенной жизни армейского гарнизона. Моубри и сам знал за собой этот грех и всю жизнь страдал из-за своего недостатка. Когда человек плохо слышит, он нередко становится подозрительным, и ему кажется, что все вокруг говорят про него да только и думают, как бы обвести его вокруг пальца; точно так же и полковнику Моубри чудилось, что любое предложение — особенно если оно поступало в виде пространного и детально разработанного проекта — нарочно составлено в сложной и запутанной форме, чтобы обдурить его и скрыть истинную, неблаговидную цель затеи.

Однажды, за несколько недель до того, как генерал Бил принял командование в Оканаре, полковнику Моубри передали на рассмотрение такой замысловатый проект. Некий Маккормак предлагал наладить движение рейсовых автобусов между центром Оканары, авиабазой и новой территорией АБДИПа. При всей своей занятости полковник Моубри посвятил целое утро тщательнейшему, но, увы, бесплодному изучению предлагаемой сделки. Потом связался с Маккормаком и попросил, чтобы тот сам к нему зашел.

Но разговор как-то сразу пошел вкривь и вкось.

Полковник Росс знал об этой истории лишь в пересказе — довольно путаном — самого Моубри, сейчас уже трудно было сказать, что там было правдой, а что — лишь домыслами и превратно истолкованными фактами. Моубри не удосужился справиться ни о положении своего посетителя в местной иерархии, ни о его репутации; он почему-то сразу, еще не видя его, решил, что перед ним мошенник. «Этот Маккормак, — объяснил он Россу, — сам признался, что владеет львиной долей акций в Оканарской транспортной компании и, хотя контракты составлены на имя некоего Уотерса, можно не сомневаться, что Уотерс — лишь подставное лицо». Предполагалось, что армия выделит машины для новой автобусной линии. После этого Уотерс сдаст эти автобусы в аренду Транспортной компании (то есть самому Маккормаку). При этом оговаривалась очень высокая арендная плата, так что Уотерс получал солидные барыши фактически ни за что — он ведь просто передавал государственную собственность третьему лицу. Моубри сразу понял, что Маккормак с Уотерсом заключили левую сделку и теперь хотят обвести его вокруг пальца; ну да не на того напали, его не проведешь. «Я сразу понял, что тут дело нечисто, — с искренним негодованием закончил свой рассказ полковник. — Вернул договор и дал ему пять минут, чтобы убраться с территории гарнизона, если он, конечно, не хочет, чтобы его выставила военная полиция».