Иоанн Кронштадтский - Одинцов Михаил Иванович

Да! Язычники так едва ли упивались во дни своих празднеств после жертвоприношений богам своим! Нестерпимо! И кто же будет останавливать такие беспорядки? Которые сами смотрят на человека как на животное или как на одно работное орудие. Тут нужна любовь к человечеству, уважение в человеке образа Божия, души бессмертной, искупленной драгоценною Кровию Сына Божия. А те люди, которые имеют, обязаны иметь надзор за подобными людьми, или сами мало заботятся о своей душе, сами холодны к вере и потому как слепые не могут водить слепцов, или и заботятся, по возможности, исправить вопиющее зло, но не имеют достаточно к тому сил и способов. Боже мой! До чего дойдет сила сатаны над людьми сими? О! На нашем небольшом острове сатана видимо (зримо. — М. О.) поставил престол свой».

Вот это и была во всем своем откровенном виде паства Иоанна Сергиева! Но он не устрашился ее зверовидного внешнего облика, а, наоборот, ему захотелось исправить этот пьяный, но хороший, как он надеялся, ибо и в нем образ Божий, народ. Его сердце болело за них. Он шел к ним. Поначалу его встречали здесь с недоверием и даже враждебно. Он этим не смущался, говоря: «Злые люди — больные, а больных нужно жалеть больше, чем здоровых».

Он был то, что называется, безотказным священником. Куда бы и когда бы его ни позвали к больному, умирающему, утром, днем, ночью — он тотчас торопливо одевался и ехал. Он посещал всяких больных, не исключая и самых острозаразных. За такие поездки к больным и за молебны об их исцелении Иоанн не только ничего не требовал и не просил, но и не думал о получении какой-либо платы, руководствуясь словами Христа: «Туне приясте, туне дадите», то есть даром получили благодать Духа Святого, — даром и давайте ее.

Каждое свое посещение посадских Иоанн использовал для обращения к ним со словом обличения, увещания и вразумления, убеждая их бороться со своей страстью. Приходя сюда, он кормил голодных, одевал нагих, утешал скорбящих, исправлял заблудших. Почти все свои доходы батюшка раздавал нуждающимся, а иногда даже с себя снимал одежду и обувь.

Весть о молодом «необыкновенном» священнике быстро разнеслась по Кронштадту. Рассказы о подвигах милосердия, любви и благотворной молитве нового пастыря ходили из уст в уста. Двор маленького домика, занимаемого отцом Иоанном, стал наполняться всяким народом. Стекались недугующие, страждущие, нуждающиеся, обремененные. Всем была нужда до «батюшки», все жаждали исцеления. Его звали, приглашали, просили молитвы, благословения, денежной помощи, открывали свою душу. И он никому не отказывал, принимал всех, молился с ними, утешал, обнадеживал, везде вносил мир, надежду, веру.

Прошло два-три года, и оказалось, что у отца Иоанна нет ни днем ни ночью возможности отдохнуть, остаться наедине с самим собою: выходя из дому, он знал, что в садике его ожидает толпа народа; отпустив собравшихся, дав, по мере возможности, каждому, то, что тот просил, отец Иоанн спешил с визитами к прихожанам или в церковь, везде сопровождаемый толпой.

Но, в сущности, даже и окруженный толпой, и постоянно будучи на людях, Иоанн оставался чрезвычайно одиноким. Одинок — среди духовенства, паствы, городской знати и даже в семье и среди новых родственников… Кому поверить мучившие его мысли, устремления, переживания, надежды?.. Alter еgо стал ему дневник, который он начал вести втайне от всех. Первая запись в нем была сделана 14 декабря 1856 года.

Дневник Иоанна — окно в его духовный, внутренний мир. Но он вполне допускал мысль, что когда-то изложенное в нем станет чьим-то достоянием, окажется кому-то полезным. «Не истребить этой книги, — пишет он, — и по смерти моей: может быть, кто-нибудь найдется, подобный мне по мыслям и по чувству, и покажет свое глубокое сочувствие написанному в этой книге, если не всему (на что я и не смею надеяться, потому что могут найтись здесь, при строгой критике, и ошибки), то, по крайней мере, по некоторым местам ее. Все хорошее и справедливое в этой книге почитаю не своим, а Божиим… мои только ошибки и недостатки»[88].

На страницах дневника прежде всего — изложение проблем, возникающих в его пастырской деятельности, и поиск выхода из них. Здесь же наиболее ранившие душу факты текущей городской и церковной жизни. И размышления — размышления над тем, как реализовать христианскую истину в выпавших на его долю условиях. Подобно тому, как преподобный Антоний Великий рекомендовал монахам для духовного самосовершенствования записывать свои мысли и поступки, семинарские и академические наставники тоже советовали студентам вести дневник в дисциплинарных целях. Но еще более полезным было это правило для тех, кто только начинал свою пастырскую жизнь на приходе, когда возникает потребность неусыпного духовного контроля за собственными словами и действиями, а также непрестанного духовного окормления паствы.

Преобладающее впечатление от ранних дневников — их ученическое содержание. Они практически полностью посвящены размышлениям о Священном Писании. Молодой священник через усвоение смысла Писания вырабатывал для себя правила поведения в своей пастырской деятельности. Он как бы «доделывает» то, что не смог или не успел свершить в рамках своего духовного образования в семинарии и академии. Он постоянно наставляет себя: делай так, обрати внимание на это, говори об этом, обращайся с паствой так-то и так…

Выстраивая свое внутреннее «я», Иоанн определяет в качестве константы — духовный рост, под которым разумеет аскетизм, обращение к опыту отцов-пустынников и отшельников… Но возможно ли это в приходских условиях и обремененным семьей? — мучает его вопрос. Не сразу, но ответ был найден: Да! Но при обязательном рвении в совершении церковных служб, церковных дел и благотворительности. Именно этим дóлжно заполнить то внутреннее пространство, что у обычного верующего человека отдается «земным интересам и радостям», семейным обязанностям и общественно-гражданским делам.

Иоанну, столкнувшемуся с реалиями приходской жизни, увидевшему простой народ и приблизившемуся к нему, пришлось ломать свой характер. Прирожденные и вскормленные годами учебы замкнутость, избегание контактов с людьми, предпочтение уединению и размышлениям о себе и спасении своей души — никак не уживались с реальной приходской жизнью, с запросами паствы, требующей ежедневного внимания к своим самым разным просьбам и жизненным ситуациям. Вот почему можно встретить в дневнике настойчивый призыв к самому себе: «Не должно пренебрегать посещением гостей: при этом посещении открывается, насколько мы обязательны друг ко другу и сердечно ли уважаем друг друга; общения не забывайте… вообще наши добродетели или страсти узнаются в служении ближним, кому бы то ни было»[89]. Или еще: «Принуждай себя к разговорчивости: слово прогоняет уныние души, успокаивает, расширяет недра души, просвещает, оживотворяет ее. Слово — златая связь, цепь разумных существ. Диавол повергает нас часто в уныние чрез бессловесие, не давая нам свободно мыслить, чувствовать и говорить»[90].

Отсутствие навыков общения за пределами своего внутреннего пространства и духовной школы мешало Иоанну сходиться с людьми вне церковной службы. Первые годы службы в Кронштадте у него не то что друзей, но просто хороших знакомых не было. Он «обрастал» человеческими связями очень трудно и очень медленно.

Пожалуй, первая семья, где его радушно приняли, была семья известного в городе купца М. О. Бритнева. Человек достославный и в том отношении, что еще в 1864 году первым в Кронштадте построил маленький ледокольный кораблик, который на несколько недель увеличил время навигации между островом Котлин и Большой землей в осенне-зимний период[91]. В этом доме Иоанн Сергиев часто бывал, стал своим человеком. Здесь он открывал свою душу и поверял о своих «обидах»: почему его постоянно обходят очередными церковными наградами, почему кронштадтцы так недружелюбно к нему относятся… Не однажды он возмущался и недоумевал, раздражался и гневался по поводу, как ему казалось, пренебрежительного и легкомысленного отношения к священнику и его сану. В частности, не раз он сталкивался с тем, что в поведении прихожан не чувствовалось благоговейного отношения к благословению, даваемому им священником. Часто рука его просто «оставалась висеть в воздухе» и ожидаемого приложения к ней мирянина не следовало. Дабы покарать гордецов, Иоанн даже сочинил молитву-проклятие, которую про себя читал, оказавшись в подобной ситуации.