Иоанн Кронштадтский - Одинцов Михаил Иванович

«Ермак» быстро завоевал признание на Балтике, выручив из ледового плена несколько караванов судов. Затем отправился к Шпицбергену и Новой Земле, достиг 81-го градуса северной широты. Но из похода в Арктику «Ермак» вернулся с тяжелыми повреждениями. Царь запретил вести с его помощью научные исследования в Арктике, и «Ермак» превратился в кронштадтский портовый ледокол[72].

6 декабря 1899 года вице-адмирал Макаров был назначен главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором этого города-крепости. Новая должность считалась не только высокой, но и весьма почетной. Он получил особняк, яхту, собственный выезд, содержащиеся «от казны». Хлопот по новой должности также было предостаточно. Кронштадт в ту пору служил главной базой Балтийского флота. Здесь с полной нагрузкой работали большой порт, доки, ремонтные заводы; находились склады и арсеналы; проходили подготовку и обучение большие контингенты моряков. На острове Котлин располагались батареи мощной морской артиллерии и форты, защищавшие подходы к русской столице. Все это требовало каждодневного внимания. К тому же Макарову как военному губернатору Кронштадта приходилось заниматься и чисто гражданскими делами: на маленьком острове проживало несколько десятков тысяч человек, и у каждого свои беды, свои заботы.

Степан Осипович очень много сделал для усовершенствования порта, крепости и самого города. Неустанное трудолюбие адмирала наглядно проявляется при знакомстве с его записными книжками, где в деталях отражена его повседневная жизнь: кого, когда и по каким вопросам принимал, в каких комиссиях и заседаниях участвовал, что именно обсуждалось, каковы были мнения присутствующих и его самого. Аккуратно записывал, где, перед кем и по каким вопросам выступал с докладами. Перечень этих поистине бесконечных дел и забот производит особенно сильное впечатление потому, что перед нами не официальный реестр, а черновые записи «для себя».

Как он мог все успевать? «Секрет» раскрывается, если обратиться к его ежедневному распорядку дня. Ровно в восемь часов в доме звучал низкий, бархатный бас: «Подъем! Подъем!» Макаров появлялся в детской и громко хлопал в ладоши, повторяя: «Подъем!» И не уходил, пока дети не поднимались, причем строго требовал от них вставать быстро и без хныканья. Строгости не касались лишь одного человека в доме — жены, Капитолины Николаевны.

В 8 часов 45 минут Макаров в своем кабинете принимал срочные служебные доклады. С 9 до 11 он объезжал корабли, казармы, учреждения, склады и т. д. К половине 12-го возвращался к себе в особняк, рассматривал и подписывал приготовленные для него документы. Точно в полдень он заслушивал ежедневный доклад начальника штаба порта, а затем как губернатор, то есть глава гражданской администрации в Кронштадте, принимал посетителей. Длилось это приблизительно до половины второго. В два часа к Макарову прибывали старшие начальники порта с докладами, а затем они вместе с адмиралом совершали объезд портовых работ.

К пяти часам адмирал возвращался домой и ложился спать. Засыпал он сразу же, как только ложился — всегда и в любых условиях. В 5 часов 45 минут вечера Макаров вставал, принимал душ, после чего садился обедать. Обычно к обеду приглашались знакомые и сослуживцы и велись деловые разговоры — застольной болтовни адмирал терпеть не мог. Пообедав и покурив с гостями, Макаров занимался домашними делами, играл с детьми. С восьми часов вечера — опять дела: он принимал краткие доклады своих подчиненных, тех, с кем не успел встретиться днем, и садился работать. Писал Макаров очень быстро. Причем обычно в копировальную книгу, чтобы иметь второй экземпляр письма или доклада (благодаря этому сохранились многие важные документы по истории русского флота). Пользовался он карандашами, причем обязательно остро отточенными. Такие карандаши лежали на столе справа от него: затупив карандаш, он передвигал его влево. Когда Макаров работал, его смел беспокоить только один человек — старый его денщик Иван Хренов. Он служил с адмиралом долгие годы, еще с «Витязя», и никогда с ним не разлучался. Хренов тихо входил в кабинет, молча брал затупленные карандаши, лежавшие слева, точил их и так же молча клал с правой стороны стола. И удалялся. В половине 12-го вечера Макаров пил чай прямо у себя в кабинете и при этом иногда тут же диктовал на машинку тексты своих записок или статей. После чая снова продолжал работать. Ложился спать ровно в час, не раньше и не позже.

Иоанн Кронштадтский был вхож в дом Макарова. Для него адмирал делал исключения и всегда принимал его. Отдадим должное отцу Иоанну — он, зная распорядок дня в доме, никогда, если дело терпит, не тревожил Степана Осиповича в неурочное время. Они обсуждали множество тем церковных, благотворительных, просветительских, поскольку многие комиссии по этим вопросам Макаров лично возглавлял, а Иоанн был их непременным членом — а иногда было и наоборот.

Не ошибемся, если выделим как одно из главных дело возрождения кронштадтского Морского собора. Оно имело нерадостную предысторию. Еще в январе 1849 года был высочайше утвержден комитет по постройке новой каменной церкви Богоявления Господня. Однако дело строительства, по множеству важных и не очень важных обстоятельств, неоправданно затянулось почти на 50 лет. В 1896 году Морское министерство, признавая настоятельно необходимым иметь в Кронштадте Морской военный собор, объявило конкурс на составление проекта. В 1897 году был высочайше разрешен всероссийский сбор пожертвований на сооружение Морского собора, который должен был стать местом молитвы для моряков и памятником славных деяний русского флота.

Силой своего авторитета идею восстановления Морского собора поддержал и Иоанн Кронштадтский. В мае 1897 года он напечатал в газете «Котлин» письмо-обращение. «Возлюбленные братья-моряки и все православные соотечественники! — взывал он. — Живя в Кронштадте сорок два года и во все это время видя малость, скудость и ветхость Морского храма, — я снедался ревностию о нем и желанием просторного, прочного и благолепного храма и ныне внес свою лепту на сооружение такового храма семьсот рублей. Благоволите и вы оказать свое посильное усердие к сооружению его»[73]. Наверное, это был первый денежный взнос на строительство, тот самый шаг, с которого и начинается всякое большое дело.

Однако и в 1898 году давно ожидаемое строительство не началось, и более того, из сметы Морского министерства Государственным советом был исключен кредит на постройку собора. Узнав об этом, отец Иоанн обратился с взволнованным письмом к начальнику Главного управления кораблестроения и снабжений вице-адмиралу В. П. Верховскому: «Из газет я узнал, что дело построения Морского Собора в Кронштадте отложено в долгий ящик, то есть до скончания или града сего, или и — самого века сего, близящегося к концу. Иначе понять не могу. Мы строим многомиллионные военные суда, казна отпустила 25 миллионов на укрепления Кронштадта; флотские силы обеспечены отличным содержанием; жилые помещения всех чинов морских отличаются простором и изяществом, чистотою и обилием света, а морской храм[74], который должен бы быть славою флота и России и — свидетельством веры и благочестия русских победоносных воинов — видом своим похож на самую убогую сельскую церковь, или — на деревянную коробку. Почти рядом с нею возвышают гордо верхи свои каменные лютеранские церкви, а православная — морская церковь стоит в постоянном принижении. Не за это ли Господь принижает и наш флот, погружая наши военные суда на дно морское? Не оттого ли наши частые морские несчастия? Не оттого ли взлетел в дыму на воздух многомиллионный канатный завод среди бела дня, на виду всех? Мало ли еще нам уроков от Бога? — Нам, русским, стыдно показать иностранцам морскую святыню, разумею церковь. Бог с вами, Господа! Доколе же это будет? Я, посторонний человек, со стороны примкнул к некоторым морякам, желающим благолепного храма, и положил начало, думая сколько-нибудь двинуть святое дело, — и неудача! Надо спешить строить храм, как вы спешите строить военные суда. Церковь — тот же корабль, которым управляет Сам Господь со Отцем и Духом Святым и лучше всяких военных судов может охранять не только флот, но и все воинство и всю Россию»[75].