Тень Чернобога - Евгения Витальевна Кретова

ее окликнул? Кто она такая, с чего он взял, что ее зовут Катя?

– Да что происходит?! – отец рычал на пассажирском кресле, водители ругались, вразнобой гудели клаксоны, поскольку свет светофора давно сменился на зеленый. Антон, чертыхнувшись, вернулся за руль. Краем зрения, выворачивая руль и спешно перестраиваясь в крайний правый ряд, он еще пытался запомнить, куда свернула эта знакомая незнакомка, с которой – он был уверен – как-то связаны эти три дня, начисто исчезнувшие из его памяти.

– Антон, что происходит? – мама положила свою легкую ладонь на его плечо. – Господи. Ты пугаешь меня… То бормочешь странное, то заговариваешься. Что за Катя? Знакомая?

– Да, – отрезал Антон и насупился.

Свернул в проулок, припарковался в кармане и выскочил из машины. В несколько шагов добрался до перекрестка, на котором только что видел Катю, замер у светофора.

Прохожие мрачно кутались в шарфы, прятали лица от сухого и колкого ветра, косились на его распахнутую грудь с раздражением и опаской. Антон смотрел через головы, внимательно вглядывался в силуэты, пробежал несколько метров в сторону, вдоль дороги.

Кати нигде не было.

Он посмотрел вверх, на сыплющее ледяными хлопьями небо, огляделся по сторонам. На этот раз не в поисках девушки, а чтобы запомнить место, где произошла встреча: если не считать тех злополучных дней, на память он по-прежнему не жаловался.

Глава 8

Алатырь

Катя торопилась домой. Данияр отметил, как она нервничает, как тайком оглядывается по сторонам. Но повторно спрашивать, что это за человек, который окликнул ее и выскочил из джипа, больше не стал: непреложное правило поводыря – не лезть в тайны, которые его не касаются, и сосредоточиться на задании, которое предстояло выполнить. Похоже, это тайна. По крайней мере, именно так это выглядело сейчас.

Они обошли Катин дом с другой стороны, чтобы не проходить мимо примостившегося у бордюра полицейского уазика, нырнули в подъезд.

Чтобы не привлекать внимания, поднялись на свой этаж пешком, заранее приготовив ключи, и тихо, стараясь не греметь ими, проскользнули внутрь. Также, не включая свет, прошли на кухню.

– Ох, нам все время теперь так, в потемках сидеть? – Катя раздраженно сбросила пуховик, пристроила его на вешалке.

Данияр покосился на нее:

– Ты скорую вызывала? Вызывала. Бандиты в дом врывались? Врывались. Они и в рабочий кабинет твоей матери врывались. Готов поспорить, что за твоей квартирой наблюдают. Даже, возможно, следователь подозревает твою мать в совершении преступления.

– С чего вдруг?

– С того, что она исчезла, на работе не появляется, на звонки не отвечает…

Словно в подтверждение его слов, на лестничной площадке послышались шаги и в коридоре раздался оглушительный звонок – Катя даже присела от неожиданности. Данияр приложил палец к губам и жестом велел замереть.

За дверью прислушивались к тишине в квартире.

Потом раздались шаги, приглушенный звонок, скрип открывающейся соседской двери.

– Что, так и не появлялись Мирошкины? – хриплый, будто простуженный и уставший мужской голос.

– Нанималась я, что ли, за квартирой их смотреть?!

– Ну а все-таки? Слышали?

– Нет, не слышала, – ответили резко и захлопнули дверь.

Мужчина постоял за дверью еще немного, вызвал лифт и уехал.

Данияр многозначительно кивнул:

– Вопросы еще есть?

Вопросов не было. Стараясь бесшумно ступать, Катя приготовила ужин – варить пельмени она научилась еще в первом классе. С тех времен они ей успели порядком надоесть, но это была идеальная еда «на всякий пожарный случай». Данияр смотрел на слипшиеся кусочки теста с сомнением, отправлял в рот с опаской. Но ел молча и ни на что не жаловался. Покончив с трапезой, безмолвно собрал со стола тарелки и аккуратно вымыл всю посуду, двигаясь так же бесшумно, как, например, привидение.

Катя, вздохнув, выскользнула из кухни, отправилась в спальню. Надо было наконец убраться. Подняла с пола разбросанные вещи, повесила в шкаф, застелила постель. Ощущение, что ее жизнь стала точно такой же, как эта самая перевернутая вверх дном комната, не покидало ее. И больше всего хотелось вернуть те времена, когда они были вдвоем с мамой, чтобы можно было сидеть вечерами на кухне за чашкой чая, прислушиваясь к подвыванию пурги и поглядывая, как зимний вечер не спеша забирается во дворы.

Скрипнула половица за дверью, раздался короткий стук:

– Можно?

В комнату заглянул Данияр:

– Катя, через полчаса полночь, можно будет вернуть алатырь.

– В полночь все кареты превращаются в тыквы, – пробормотала Катя.

– Твоя вернется в руки хозяйки. Пойдем. Ты мне нужна.

И, развернувшись, вышел из комнаты.

Катя сложила вчетверо плед, которым любила укрываться мама, повесила его на спинку кресла и вышла за поводырем.

Он ждал ее на кухне, у стола. Шкатулка темного дерева стояла перед ним. Катя даже не удивилась этому обстоятельству, хотя отлично помнила, что не брала ее с собой из Раграда. Данияр склонился над ней, начертил в воздухе заклинания, будто сплел паутину. Катя встала рядом. Она готова была поклясться, что созданные им узоры из слов светились. Тонкой серебряной линией проходили над деревом, опускались на него медленно, будто прозрачные кусочки сладкой ваты.

Она прислушалась к еле различимому шепоту:

– Я взываю к вам, боги ночи, что владеете вечером, ночью и утром. Мой приказ, как тенёта, вяжет крепко-накрепко, солью в камень въедается намертво, не развязать, не распутать, не обойти. Покажи камень алатырь, что принадлежит Доле.

Широко расставив руки, Данияр опёрся на столешницу, склонился к шкатулке. Катя покосилась на его пальцы, нетерпеливо отбивавшие барабанную дробь по поверхности стола.

Она, затаив дыхание, увидела внутри шкатулки круглый и плоский, как речная галька, камень. Серый, неприметный. Размером чуть больше грецкого ореха. На его поверхности, обращенной к Данияру, был нанесен рисунок – грубо выполненный и по-детски наивный овал, в нем два полумесяца, над ними – еще один круг, палка и еще две точки. Больше всего это напоминало смешную маску, нарисованную ребенком.

– Что это такое? Что ты делаешь? – прошептала, придвигаясь ближе.

Теперь они почти касались лбами, и Катя могла видеть, как нанесенный Данияром узор из слов начал оживать – линии колыхались, покачивались, будто бензиновые пятна на воде.

– Это один из петроглифов, путевых камней, мы говорили с тобой о них по дороге из магазина… С его помощью я приманиваю время Ярославы, чтобы проследить судьбу алатыря. Поэтому мы и выбираем для ритуала полночь – момент, когда миры и времена смыкаются, почти касаясь друг друга. Время снов.

Катя понимающе кивнула:

– Поэтому в это время самые красивые сны.

Данияр кивнул:

– Это отголоски… – он чуть отстранился от Кати, дотронулся до ее волос, заставив