Ведьма - Жюль Мишле

Как раз в это время в Испании, в царствование Изабеллы (1506), при кардинале Хименесе, начинают сжигать ведьм. В Женеве, управлявшейся тогда епископом, за три месяца сожгли пятьсот. Император Карл V тщетно пытается в своих немецких конституциях установить, что «так как ведьмы и колдуны наносят ущерб имуществу и лицам, то их дела должны рассматриваться гражданским судом» (а не церковным). Тщетно запрещает он конфискацию (за исключением случаев оскорбления его величества). Незначительные епископы-князья, которым колдовство доставляет лучшие доходы, продолжают, как помешанные, сжигать ведьм. В крошечном епископстве Бамбергском сразу сжигают шестьсот, в епископстве Вюрцбургском — девятьсот. Процедура чрезвычайно проста. Сначала свидетели подвергаются пыткам; путем застращивания и мук создаются свидетели со стороны обвинения. Потом крайним применением пытки из обвиняемого выжимают признание, и этому признанию придается вера, несмотря на факты, которые ему противоречат.

Вот пример.

Одна ведьма признается, что похитила с кладбища труп недавно умершего ребенка, чтобы воспользоваться им для своих колдовских снадобий. Ее муж заявляет: «Пойдите на кладбище, и вы увидите там труп ребенка». Могилу вскрывают и трупик в самом деле находят в гробу. И однако судья постановляет вопреки очевидному, что это только кажущаяся видимость, иллюзия, созданная дьяволом. Он предпочитает опереться на признание обвиняемой, а не на факты… И женщину сожгли.

Эти добрые князья-епископы шли так далеко, что впоследствии самый лицемерно-благочестивый император, когда-либо существовавший, император тридцатилетней войны Фердинанд II вынужден был вмешаться и назначить в Бамберге имперского комиссара, который должен следить за тем, чтобы исполнялись имперские законы и чтобы епископский судья не начинал процесса прямо с пытки, заранее предрешавшей его исход и ведшей прямо к костру.

* * *

Ведьм легко ловили на их признаниях — часто и без всяких пыток. Многие из них были полусумасшедшие. Они признавались, что могут превращаться в животных. Итальянки часто превращались в кошек и, прошмыгнув под дверью, высасывали кровь из детей.

В странах с большими лесами, как в Лотарингии и на Юре, женщины охотно становились волчицами, и — если им верить — пожирали прохожих (даже когда никто не проходил). Их сжигали. Девушки заявляли, что отдались дьяволу, и, однако, они оказывались девственницами. Их сжигали. Некоторые из них точно сами желали — и как можно скорее — быть сожженными. Порой их толкало безумие, порой — отчаяние. Одна англичанка на пути к костру сказала народу: «Не осуждайте моих судей. Я сама хотела сгубить себя. Родители с ужасом отступились от меня. Муж отрекся. В жизнь я вернулась бы обесчещенной… Мне хотелось умереть… Я налгала на себя».

* * *

Первый призыв к терпимости, первый протест против дурака Шпренгера, против его страшного «Руководства» и его доминиканцев принадлежали легисту из Констанца — Молитору. Он высказал ту здравую мысль, что признаниям ведьм нельзя придавать серьезного значения, так как их устами говорит не кто иной, как князь лжи. И он высмеивал чудеса дьявола, доказывая, что они только кажущиеся. Косвенно страшный удар инквизиции нанесли и Гуттен и Эразм в своих сатирах на идиотов-доминиканцев: «Ради права конфискации те же люди обвиняли и судили, опираясь на тысячу ими вымышленных историй».

Апостол терпимости Шатильон, поддерживавший, заодно против католиков и протестантов, мысль, что не следует сжигать еретиков, направил умы на более разумную дорогу, хотя и не говорил о колдунах. Агриппа, Лаватье, в особенности знаменитый врач из Клев — Вейер прямо заявляли, что если несчастные ведьмы являются игрушками в руках дьявола, то следовало бы считаться с ним, а не с ними, следовало бы лечить их, а не сжигать. Некоторые парижские врачи шли так далеко в своем скептицизме, что утверждали, будто одержимые колдуньи просто обманщицы. Это была, конечно, крайность: большинство из них были больные, находившиеся под властью самообмана.

* * *

Мрачное царствование Генриха II и Дианы Пуатье положило конец временам терпимости. В эпоху Дианы снова сжигают еретиков и колдунов. Напротив, Екатерина Медичи, окруженная астрологами и магами, пожелала им покровительствовать. Число их быстро увеличилось. Колдун по прозвищу Три Лестницы, осужденный при Карле IX, насчитал их сотни тысяч и утверждал, что вся Франция — словно единая ведьма.

IV. Баскские ведьмы. 1609

Энергичное преследование священников обнаруживает в Ланкре независимый ум. В области политики он человек даже передовой. В своей книге «О государе» (1617) он прямо заявляет: «Закон выше короля».

Никогда баски не были лучше охарактеризованы, как в книге Ланкра. Как у нас, так и в Испании присвоенные им привилегии позволяли им жить почти республикой. Французские баски были повинны королю только военной службой. При первом громе барабана они были обязаны вооружить две тысячи человек под командой своих военачальников. Духовенство почти не играло никакой роли. Оно мало преследовало колдунов, так как среди него самого было их много. Священник танцевал, носил шпагу, водил свою любовницу на шабаш. Его любовницей была обыкновенно ризничья, или benedicte, убиравшая в церкви. Кюре ни с кем не ссорился, днем читал белую мессу Богу, ночью — черную мессу дьяволу и часто в одной и той же церкви (Ланкр).

Баски из Байоны и Сен-Жан де Луса, смелые, эксцентричные, невероятно предприимчивые натуры, отправлявшиеся в барках в пустынные моря охотиться за китами, часто оставляли своих жен вдовами. Или они массами уходили в колонии Генриха IV, в Канаду, оставляя своих жен на попечение дьяволу или Богу. Что же касается детей, то эти честные и почтенные моряки думали бы о них больше, если бы были уверены, что это именно их дети. Возвратясь домой, они соображали, считали месяцы и никак не могли согласовать счет.

Женщины, очень хорошенькие, очень смелые, отличавшиеся богатым воображением, проводили день на кладбище, сидя на могилах и болтая о шабаше в ожидании вечера, когда они туда отправятся. На нем они были поистине помешаны.

Сама природа сделала их ведьмами. Они — дочери моря и иллюзии. Они плавают, как рыбы, играют, как рыбы, в волнах. Их прирожденным господином является князь воздуха, король ветров и грез, тот, кто вселялся в Сивиллу и нашептывал ей будущее. Даже их судья очарован ими. «Когда они проходят, — заявляет он, — с волосами, развевающимися на ветру и по плечам, то солнце, пронизывая их, как тучу, играет на них яркими бликами и горячими искрами». «Глаза их ослепляют и одинаково опасны в любви и колдовстве».

Этот уроженец Бордо, человек любезный, первый тип тех светских судей, которые в XVII в. лишили судейскую мантию ее суровости, играет в промежутках на лютне и даже заставляет ведьм плясать, прежде чем их сжечь. Он пишет недурно. Он выражается гораздо понятнее других. И однако в нем есть новая темная черта, присущая духу времени. Большинство ведьм, число которых так велико, что судья не может сжечь всех, очень хорошо понимает, что он будет снисходителен к тем, которые лучше других сумеют приспособиться к его мыслям, к его страстям. Какие же это страсти? Это прежде всего чисто народная страсть, любовь к чудесам и ужасам, удовольствие испытывать жуть и — будем откровенны — также любовь к непристойностям. Прибавим сюда еще тщеславие: чем более ужасным и страшным изображают эти ловкие женщины дьявола, тем более лестно для судьи покорить такого противника. Судья облекается в мантию победителя, царит в своей глупости, торжествует среди глупой болтовни.

Самый интересный документ в этом роде — это испанский протокол аутодафе в Логроньо (9 ноября), который можно прочесть у Льоренте. Ланкр, ссылающийся на него с завистью и явно стремящийся принизить его значение, все же признается, что праздник был очарователен, что зрелище было блестящее, а музыка произвела большое впечатление. На одном эшафоте находились присужденные к костру; их было немного. На другом — масса оправданных. Кающаяся героиня, исповедь которой прочли, откровенно все рассказала… Трудно представить себе нечто более безумное. На шабаше, оказывается, едят рубленое мясо детей, а на второе блюдо подаются вырытые из могилы трупы колдунов. Жабы пляшут, говорят, жалуются на своих любовниц, просят дьявола побранить их. Последний галантно провожает ведьм, освещая им дорогу зажженной рукой умершего некрещеного ребенка и т. д.

У французских басков колдовство имело менее фантастический характер. Кажется, шабаш был здесь не чем иным, как большим праздником, посещаемым ради развлечения всеми, даже знатью. В первых рядах здесь фигурировали люди с закрытыми, замаскированными лицами, которых кое-кто принимал за князей. «Когда-то, — говорит Ланкр, — сюда приходили только пастухи. Ныне вы там встретите людей с положением». Чтобы почтить эту местную знать, Сатана иногда назначал епископа шабаша. Такой титул получил от него молодой сеньор Лансинена, с которым дьявол соизволил открыть бал.