Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус

всё-таки было потеплее, посуше, чем в повозке. Можно бы и поспать, да уж очень громко веселились в трактирном зале. Так что она попросила Бенедикта вдеть нитку в иголку и потихоньку зашивала дыру на плече, проверяя на ощупь, чтобы стежки получались аккуратные и мелкие. То, что на сеновале было почти темно, её не касалось. Бенедикт валялся рядом и сердито сопел. Арлетта знала – пока он в таком настроении, лучше его не трогать и даже не заговаривать.

Снаружи всё сыпал дождь. Не буря, а просто дождь, медленный, упорный, из тех, что могут длиться неделями. Снизу сонно фыркали, топтались в тесных стойлах многочисленные лошади, а канатная плясунья напрягала слепые глаза, стараясь разглядеть не иголку с ниткой, а вчерашний рисунок, светом по молнии.

Глава 10

На следующее утро дела наладились. Правда, похолодало, как поздней осенью, но зато небо очистилось. Мокрая земля шипела и парила под горячими лучами, как белье под утюгом. Дороги, конечно, раскисли, но Бенедикт решил ехать, несмотря на уговоры хозяина, желавшего, чтобы презренные шпильманы остались подольше. Доход при них оказался вдвое против обычного. На выпивку разгорячённые музыкой постояльцы не скупились, да и ночному брату набросали много. Половину по уговору хозяин забрал себе, а взамен поделился ценным советом.

– Низом хотели ехать?

– А что? – переспросил осторожный Бенедикт.

– Мужики вчера были из Водополья. Говорят, река разлилась, нижнюю дорогу затопило. У Омутища воды по колено, а дальше и того хуже. На лодках народ перебирается. Если не хотите коня и повозку бросать, не миновать вам ехать поверху, на Волчьи Воды.

– Волчьи Воды это есть река?

– Деревня. Ну как деревня. После войны два-три дома осталось. А кругом деревни ключи. Только все как один либо горькие, либо вовсе ядовитые. Воду они в глубоком колодце берут. Там чистая.

Помолчал и добавил:

– А вообще та дорога в запустении. Подождали бы, как все добрые люди, пока вода спадёт.

Но ждать они не стали. Арлетта понимала, Бенедикт спешит покинуть трактир, где так опозорился. Публика, дура, конечно, ничего не заметила, но всё равно обидно. Так что поехали потихоньку.

Верхняя дорога оказалась не так уж плоха. Грязь и песок смыло ливнем, снесло по склону вниз. Осталась крепкая глина да твёрдый камень. Повозка бежала бодро. Парусило под ветром просохшее полотно крыши. Шумели над дорогой высокие сосны. Арлетта разобрала отсыревшие, пованивающие псиной плащи и одеяла, вывесила с бортов повозки, чтоб тоже сохли. Бенедикт понемногу развеялся, даже начал насвистывать. Ночной брат дремал, скорчившись у сундука. Над его головой позвякивала на гвоздике свейская арфа, бескорыстный дар трактирщика, который всё равно не надеялся извлечь из неё никакой пользы. Фиделио, очень довольный, выскочил и носился вокруг, распушив хвост. Фердинанд фыркал. Такого буйного поведения он не одобрял.

С горки на горку, с холма на холм, всё выше и выше, всё дальше от взбаламученной бурей реки. Раза два останавливались, чтоб дать отдых коню, пускали его попастись на травке, сами перекусили пирогами, захваченными в трактире. Солнце пекло жарко, но, стоило ему исчезнуть за облаком, Арлетту пробирала дрожь. Так и тянуло закутаться в зимний платок.

На каждом привале Бенедикт бросал ножи. Должно быть, все деревья в округе истыкал. Получалось у него или нет, Арлетта не знала, но настроение у старого шпильмана было скверное. После второй остановки он передал поводья ей и улёгся отдохнуть в повозке. Чтоб не мешать ему, ночной брат тоже перебрался на козлы. С ним ехать было веселее, потому что он рассказывал, что да как, где едут, что видно с их высокой жёрдочки. Если верить его рассказам, виды были так себе. Пустоши с торчащими из травы мелкими сосенками или заросшие кипреем пожарища с обвалившимися печными трубами. Справа вздымались сизые сосновые боры на холмах, слева широко раскинулась полная лесов и болот долина Либавы. Развилки здесь украшали гранитными валунами или выбеленными солнцем и дождём крестами-голубцами с крышей поверху. Валуны устояли, пережив все беды и войны, а вот кресты покосились, почернели, а то и вовсе попадали. Печальный край. Одно слово, запустение.

Фердинанд степенно шёл шагом, осторожно обходя лужи и рытвины. Ночной брат нахохлился, тянул себе под нос что-то вроде песни. Можно было разобрать слова:

– Только во́роны на трубах, а воро́ны на крестах…

Арлетта чувствовала, как начали мёрзнуть сжимавшие вожжи руки. Всё время хотелось спрятать их под платком. Значит, уже наступил вечер. Холодно как. Начало лета, а будто осень.

– Темно уже? – спросила она.

– Нет ещё, – вполголоса отозвался ночной брат, – сумерки.

– Ищи место, где ночевать будем.

– А чего его искать. Во-он на холме деревня.

– Живая?

– Дым из труб тянется.

Арлетта принюхалась. Верно. Слабо пахло мирным, жилым дымом.

– А сколько их, тех труб?

Ночной брат помедлил, должно быть всматриваясь.

– Три… или четыре.

– Не пустят нас на ночлег.

– Ничего. Там, кажется, пустые дома есть.

– Что это?

– Где?

Ну ясно, зрячий, вот и не слышит ничего.

– Воет кто-то. Или плачет.

– Волк? – напрягся ночной брат.

– Нет, – подумав, сказала Арлетта, – тоненько так. Как ребёнок. Только не плачет. Воет.

Высокий звук, похожий на дальний плач, несло над холмами вместе с ветром и холодным туманом.

– Не люблю я, когда воют, – пробормотал ночной брат. Видно, с волками дело уже имел.

Помолчали. Из повозки высунулся Фиделио, завертел головой, принюхиваясь. Ну, наконец-то что-то интересное. Деревня, люди… может, поесть дадут. А не дадут, так ведь и украсть можно. В кладовку, скажем, пробраться. Или в курятник, где яйца.

– Доброй ночи, тётенька, – крикнул ночной брат, – как деревня зовётся?

– Волчьи Воды, – толстым голосом отвечала местная жительница, – а вам на что?

– На ночлег принимаете?

– Принимаем. Оглоблей по темечку. Езжайте отсюда, пока целы.

От криков проснулся Бенедикт, высунулся, оглядываясь.

– М-да, – заметил ночной брат, – разруха.

– Вон туда сворачиваем, – решил Бенедикт, приняв у Арлетты вожжи, – дом давно пустой, но навес цел пока. И труба цела. Значит, печка в порядке.

Завернули. Арлетта стала распрягать усталого Фердинанда. Бенедикт пошёл с ведром искать заветный колодец, ночной брат поскрипел на своих костылях в дом, топить печку. Расстёгивая непослушные, отсыревшие от бывшей непогоды ремни упряжи, Арлетта вдруг почувствовала чей-то взгляд. Острый, как гвоздь, который с размаху вогнали в затылок. Даже шея заболела. Не один человек. Много. Навалились на скрипучую ограду и смотрят. Молча. Фиделио стал рядом, толкнул её в коленку и тихо, утробно зарычал. К чужим он, пока они не набрасывались на Арлетту, относился благодушно. Иначе нельзя, коли на большой дороге живёшь, по трактирам ночуешь. А тут рычит. Арлетта вдохнула, собираясь позвать возившегося в доме спутника… но как его звать? Заорать: «Эй, ты, ночной брат!»? Дико как-то…

– Эй! – всё-таки пискнула она.

Но он уже скрипел костылями где-то рядом. Подошёл, осторожно взял за плечи.

– Ты чего?

– Там люди.

– Где?

– Там. Смотрят.

– Хм. Откуда знаешь?

– Чувствую.

– Ага. Только это… нет там никого.

– Нельзя здесь ночевать, – заявила Арлетта, – плохое место.