Ахульго - Шапи Казиев

С присоединением Грузии к России опустошительные набеги беспокойных соседей прекратились, а рядом со старым Тифлисом начал расти новый город с прямыми улицами и домами в европейском стиле. Здесь-то и находился построенный при Ермолове штаб Кавказской армии.

Головина в Тифлисе не оказалось. Дежурный штаб-офицер сообщил, что корпусной командир отбыл в тенистый Боржом отдохнуть от жары и попользоваться тамошними целебными водами.

Граббе поселили неподалеку, в новомодной гостинице. Вечером он был приглашен на ужин к начальнику штаба, где присутствовали также обер-квартирмейстер и другие штабные офицеры. Среди прочих Граббе представили молоденького корнета князя Виктора Васильчикова. Этот юноша благообразной наружности и с небольшими усиками только что окончил Пажеский корпус и явился на Кавказ за подвигами и славой. Места князь еще не получил, зато успел изучить самые темные закоулки Тифлиса.

На том же ужине Граббе познакомился с весьма приятным человеком – Тадж-Эддином Мустафиным, ученым эфенди из казанских татар, назначенным на Кавказ в роли посредника между властями и мусульманским населением. Эфенди со своим семейством уже два года жил в Тифлисе, получал в канцелярии Головина жалование и успел заслужить признательность местного начальства, проповедуя умиротворение и почтение к властям.

Мусульмане здесь были покладистые, большей частью – торговый люд, не меньше Головина желавший покоя и порядка. Недоразумения происходили в основном из-за незнания пришлыми мусульманами часто менявшихся порядков. Лучшие бурки, которые ценились и в жару, и в холод, выделывались в дагестанском селении Анди. На них всегда был спрос, но торговлю бурками из немирных гор то разрешали, то запрещали, конфискуя товар. Разоренные торговцы бросались к эфенди, и тот отправлялся ходатаем к начальству, обещая помочь единоверцам. Однако из этого редко что выходило.

О том, что творилось в недрах дагестанских гор, воспламененных Шамилем, Мустафин говорил весьма неопределенно, повторяя лишь, что от всей этой смуты проистекает много беспокойств. Было видно, что он многого не договаривает. Узнав, что Граббе направляется в Дагестан, эфенди тяжело вздохнул и посоветовал быть там поосторожнее.

В ожидании главного кавказского начальника Граббе взял Васильчикова в проводники и принялся осматривать местные достопримечательности. Среди прочих его особенно впечатлила могила Грибоедова в почти висящем над городом монастыре Святого Давида. Граббе полагал, что у него с Грибоедовым было много общего, особенно насчет «прикосновенности к делу декабристов». Предупрежденный Ермоловым, поэт едва успел уничтожить компрометирующие бумаги и тоже легко отделался. Правда, судьба уготовила ему еще более ужасную участь – пасть жертвой разгневанной толпы в Тегеране, где Грибоедов отважно стоял на страже российских интересов.

Прах Грибоедова покоился в гроте с северной стороны храма. На пьедестале из черного камня стоял крест, к которому припадала безутешная бронзовая женщина. Эпитафию под портретом поэта дополняла краткая надпись: «Незабвенному его Нина». Но монастырь был более известен ручьем, проистекавшим из его основания. Считалось, что вода его помогает зачинать бесплодным женщинам.

После российских прохлад Тифлис казался Граббе невозможным пеклом, и затянувшееся ожидание выводило его из себя. Днем он спасался в садах, где под музыку и песни отдыхали тифлисцы всех сословий. А вечером посещал старые персидские бани на майдане, которые знал по описаниям Пушкина, но которые на деле оказались куда интереснее. Особенно его впечатлил старый персиянин, который его усердно мял, тер подушками с пеной миндального мыла и окатывал серными водами. Граббе казалось, что он от этого молодеет. Он был не против скинуть несколько лет, особенно последних, которые состарили его в вынужденном бездействии.

Наконец, прибыл фельдъегерь с письмом от Головина. Корпусной командир поздравлял Граббе с назначением, извинялся, что обстоятельства не позволяют ему лично засвидетельствовать генералу свое почтение, и предписывал безотлагательно отправляться в назначенное ему место службы. Вместе с тем Головин сообщил, что утверждение на Черноморском побережье считает делом куда более важным, чем «внутренние» дагестанские неурядицы, но до представления императору плана окончательного покорения горцев велел Граббе составить свой проект.

Граббе невысоко ставил воинские таланты Головина, не желал признавать себя его подчиненным, а свой проект намерен был направить сразу в Петербург, лишь уведомив об этом Головина. Да и как можно было полагать, что Дагестан – дело второстепенное? Как хорошо натасканная гончая, Граббе чуял, что не будет покоя на всем Кавказе, пока Шамиль правит в своих горах. В душе Граббе соглашался с Ермоловым, считавшим, что Головин – столько же военный человек, сколько он, Ермолов, митрополит.

Понравившегося ему своей расторопностью и учтивостью князя Васильчикова Граббе решил взять себе в адъютанты. Корнет несказанно обрадовался, помчался к начальнику штаба и в тот же день получил его соизволение.

Глава 16

Ехать дальше нужно было по Военно-Грузинской дороге. Казаков с их пиками сменила дружина грузинской милиции, состоявшая из вооруженных до зубов отпрысков знатных семейств.

Дорога, проложенная русскими войсками через Главный Кавказский хребет, была дорогой только по названию. Впрочем, для милиционеров она была достаточно просторна, чего нельзя было сказать о карете Граббе. Пока они ехали долиной реки Арагвы, дорога еще была терпимой, но когда ее серпантины начали подниматься к возвышавшемуся над остальными горами Казбеку, все изменилось. Ныряя в туманы и скользя по утренним гололедицам, дорога становилась все более опасной. Граббе не раз приходилось выходить из кареты и пересаживаться на коня, чтобы не подвергать себя смертельному риску.

Преодолевая слякоть и расчищая путь от обвалов, кавалькада добралась до Рокского перевала. Путь вниз, к ущельям Терека, был не менее труден. Однако грандиозная панорама Дарьяльской теснины, этих «Ворот Кавказа», беспрерывно сменяющиеся живописные виды и веселый нрав грузинских милиционеров, распевавших песни на все голоса, придавали путешествию некоторое очарование. Повсюду на скалистых уступах были видны башни, иногда заключавшие в себе целые аулы. Их грозный вид напоминал о том, что здесь начинается другая страна, полная настоящих опасностей и не прощающая слабости.

Начальник милиционеров пичкал Граббе местными преданиями, толковал про амазонок, показывал гору, к которой якобы был прикован Прометей, называя ее то Эльбрусом, то Ялбузом. Ко всякой легенде он добавлял свое умозаключение, сводившееся к тому, что горцы уважают только силу, а церемониться с абреками – пустое дело.

Показал он и башню Тамары, стоявшую на величественном утесе. Чтобы получше ее рассмотреть, Граббе достал свою подзорную трубу, но ничего особенного не увидел. Зато у подножья утеса, под легендарной башней, Граббе разглядел вполне действующую Дарьяльскую крепость с зубцами по стенам, дозорными на башнях и часовыми у ворот.

Граббе чувствовал себя Ганнибалом, явившимся с боевыми слонами в Италию, перейдя Альпы. Теперь все это принадлежало ему. Он был тут главным начальником и мог все. Разве что не мог приказать горам снять снежные папахи и поклониться генерал-лейтенанту Граббе. Но они все равно ему нравились, они его вдохновляли, не то что та ужасная гора, которая являлась ему в беспокойных снах.

Первую большую остановку они сделали в крепости Владикавказ. Но с виду это было уютное поселение с черепичными крышами домов, окруженных аккуратными садиками, и мощеными речным голышом улицами, вдоль которых стояли пирамидальные тополя. Построенный еще Потемкиным как форпост Военно-Грузинской дороги, Владикавказ обрел важное значение при Ермолове, но теперь снова обратился в провинцию с некоторыми учреждениями, разнообразным населением и хорошей торговлей.

Немного передохнув, Граббе отправился дальше, в Ставрополь, где располагалось управление командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории.

Ставрополь разительно отличался от Владикавказа своей неустроенностью. Прошедший недавно дождь превратил улицы в слякотные реки, миновать которые способны были лишь всадники. Однако непролазная грязь не мешала щеголеватым «фазанам» – волонтерам и авантюристам – вовремя явиться в штаб в надежде получить выгодное место.

Искатели наград и чинов поспешили в Ставрополь, как только на Водах узнали о назначении на линию нового командующего. В ожидании Граббе они обхаживали начальника штаба Траскина. Тот давно уже явился в Ставрополь, где принялся наводить свои порядки. Его непомерная тучность никого не смущала, напротив, она вселяла надежду. Такой большой во всех смыслах человек должен был иметь большие потребности. А удовлетворить их могли благодарные протеже. Кому место, кому награду, кому подряд – глядишь, и капиталец сам собой образуется.