Пришелец - Александр Волков

На той стороне ручья все было тихо, но тишина эта казалась обманчивой, коварной; чудилось: темный лес над обрывом следит за всем, что происходит в лагере, множеством внимательных враждебных глаз.

Убитых, еще теплых, потных, но уже схваченных оцепенением смерти, передали через прясла на руки Эрниху и подошедшим жрицам. Кеттов среди них было трое, и в одном из них, как показалось Эрниху, еще слабо трепетала жизнь. Это был совсем молодой охотник по имени Кьонд. Он стал охотником после того, как в зимней облаве, идя в цепи загонщиком, руками задушил бросившегося на него волка. Эрних отнес Кьонда в сторону, скинул с него окровавленную заскорузлую шкуру, расправил ее на земле и осторожно опустил тяжело обвисающее тело.

— Гильд! — негромко позвал он.

— Я здесь, — отозвался старик.

Подойдя, он опустился на колено, склонился над раненым и прижался ухом к его груди. Затем приподнял голову и осторожно провел пальцами по краям глубокой темной вмятины на темени раненого, и Эрниху, внимательно следившему за всем, что делает Гильд, показалось, что между пальцами старика и запекшимся кровавым колтуном вспыхивает и гаснет легкое голубоватое свечение, какое бывает вокруг старых пней или подгнившей рыбы. То же самое проделал Гильд и над грудью раненого, над тем местом, где между ребрами чернела длинная рваная полоса, оставленная наконечником копья.

— Воды! — коротко приказал он.

Эрних сходил к очагу и вернулся с плоским черепком мутной теплой жидкости. Гильд отцепил от пояса пучок травы ча, пожевал, помял ее деснами, поплевал в черепок, припорошил поверхность вязкой жидкости сухой землей, растертой пальцами в серую пыль, взбил смесь птичьей костью и тонким слоем покрыл края и поверхности обеих ран. После этого Гильд запрокинул голову к помутневшему от невесть откуда наплывших облаков небу, простер плоские ладони над грудью раненого и стал описывать в воздухе плавные круги. Эрних приложил пальцы к запястью раненого и почувствовал сквозь кожу легкий толчок пробудившейся крови.

Остальные были мертвы. Они лежали в ряд вдоль прясла и, казалось, распухали прямо на глазах, источая запах падали. Когда Эрних приблизился, все расступились, и две жрицы набросили ему на плечи мантию. Теперь он должен был отделить головы от тел убитых вягов. Две из них предстояло похоронить вместе с павшими кеттами, оставшиеся четыре следовало остричь, разрисовать углем и водрузить на верхушки кольев, скреплявших бревна стены. Внезапно потемнело. Все подняли головы: широкая черная туча охватила полнеба, поглотив собой сверкающий Лик Луны и простирая к звездам свои медленные неумолимые лапы. Зигзагообразное пламя Хьоргса мелькнуло вдали, влажное порывистое дыхание Лика Воды пробежало по пыльным иссохшим лицам, быстро приблизился и страшно загрохотал над головами топор Крома, прорубая в туче громадные полыньи. И вот она уже вся затрещала, поддаваясь страшному натиску и орошая землю крупным теплым потом. Кром и Хьоргс оба бросились на черное изнемогающее чудовище, кромсая топорами вздыбленное трепещущее тело. Когда их топоры в пылу схватки стукались остриями, сплошную стену ливня разрывали длинные ветвистые молнии, и следом до иссушенного, жадно распахнутого лона земли долетали грохот и лязг.

Очаг погас, но молния ударила в корявую сосну посреди стоянки, убив прижавшегося к ней мальчика и запалив ствол от корней до макушки. Яростные непрестанные вспышки молний загнали женщин и детей под навес, туда же перенесли раненого, но уже набирающего слабое дыхание Кьонда. Его положили на шкуру рядом с пленным вягом и оставили под присмотром жриц, подставлявших глиняные кувшины под сбегающие с неба водяные струи.

— Дуры бабы! — истошно завопил Гильд, доковыляв до обрыва и увидев, как бушует и пенится внизу поток, подмывая осыпающиеся склоны.

— Эрних! Головы! — орал сквозь шум и грохот косматый великан Свегг, размахивая топором над выложенными вдоль прясла мертвецами.

— Болван! — рявкнул на него подскочивший Гильд. — Свою береги!

— Разбирай стены! Готовь плот! — взвыл Дильс, перебрасывая на размытый склон побелевшие от воды тела вягов.

Янгор с силой выдернул из земли кол, и бревна покатились по земле, едва не задев двух оставшихся покойников. Глина на склоне превратилась в жидкую грязь; люди скользили и падали, разбирая прясла и выкладывая из бревен остов будущего плота.

— Рви шкуры на ремни! — ревел Дильс, перекрывая шум ливня и беспрерывный грохот грома. Дождь поливал горящую посреди лагеря сосну; она шипела, чадила и стреляла дымящимися черными угольками. Вспышки молний мгновениями раскалывали мрак, озаряя суету лагеря бледными холодными всполохами.

На ремни пошло все: набедренные повязки, шкуры, сети, скрученные в длинные жгуты, а когда и этого не хватило, жрицы сняли полог, и Эрних клинком отхватил от его края несколько длинных узких полос. Уменьшившийся в размерах полог, тяжелый, насквозь пропитавшийся водой, перенесли на плот и растянули на четырех кольях, укрепленных по углам плота. Шкура мгновенно наполнилась шелестом ливня, провисла, как брюхо беременной лосихи, но Янгор и Бэрг уперли в пуп этого брюха длинный шест и вытолкнули его вверх, обрушив на тех, кто еще крепил ремнями бревна, целые водопады. Но сейчас этого уже никто не замечал, ибо дождь лил стеной, и кетты, краем уха прислушиваясь к нарастающему в верховьях ручья шуму, уже без лишней суеты переносили на плот все, что можно было захватить с собой. Гильд, тощий, полуголый, облепленный мокрыми волосами, грязью, сажей, то и дело подскакивал к краю обрыва, тыкал подпорками в лик пенного потока, яростно грызущего размытый откос, и дико вопил, запрокинув лицо навстречу белым вспышкам молний.

— Йяа! О-ха-ха-ха! Йяа! — истошно хохотал он, перекрывая грохот грома, прыгая на одной ноге и потрясая над головой тонкими можжевеловыми подпорками.

Ручей уже вышел из берегов, хлынул в низину, вода стала заливать лес и подниматься по склону, со всех сторон окружив мыс мутными беспорядочными потоками. Вода вскидывалась, вздымалась пенными горбами, выворачивая деревья и опрокидывая их корявыми разлапистыми корневищами вверх. Под самым обрывом всплыл, озарился вспышкой молнии и тут же исчез в водовороте темный утопленник-медведь с распахнутой пастью и широко раскинутыми лапами.

Женщины и дети перебрались на плот и забились под меховой шатер, окружив себя всем собранным скарбом. Тут же по обе стороны центрального шеста положили раненого Кьонда и до полусмерти замученного вяга. Широкий кожаный ремень, перехватывавший его подбородок, размок и сполз на бороду; пленник вытолкнул языком травяную затычку, но лежал смирно и лишь время от времени что-то глухо и неразборчиво бормотал в густые рыжие усы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});