Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир

Никаким он персональным пенсионером не был, так только, одно название, но Филдс внутренне собрался — ведь речь шла о каком-никаком, а пенсионере. Сама судьба, стало быть, ставит вопрос о его компетенции в деле налаживания контактов с пенсионерами. «Синдром Боцманова» прочно сидел в голове. Следовательно, вызов принят!

У Вагиналия Зевесовича был уникальный по размерам нос. Всякие носы повидал на своем шпионском веку Филдс, но столь внушительный, мясистый, с лиловыми прожилками — встречал впервые.

— Знаю, о чем вы сейчас думаете, — сказал духовный пастырь. — Вы думаете, что мой шнобель неподходящ для конспирации. Говорите, не стесняйтесь.

Филдс нашелся:

— Отнюдь! С вашим пеликанистым рубильником мы станем ворочать такими делами — закачаетесь! Дарую вам конспиративную кличку.

— Не томите, умоляю!

— С этого дня вы — Перпенуум Шнобиле. Категорически поздравляю, милущий!

Секта трясунов, к немалому удивлению Филдса, была неплохо организована, имела солидную материальную базу, которая зиждилась в основном на старушках-побирушках, ворочавших миллионными финансовыми операциями при вокзалах, около церквушек, в подземных переходах и подворотнях.

— У нас имеется свой связной, — похвастался Перпенуум Шнобиле. — Охромелый дурдомовец Лаптев, зачнутый в подпитии.

— Превосходно! — одобрил Филдс — Я доволен. Нам нужны доморощенные кадры.

Конспиративно, как уже отмечалось, секта оставляла желать много лучшего. Один лишь духовный пастырь со своим несоразмерным органом обоняния за километр бросался в глаза. Кольчик, Лизочек и Бобочка — ударная старая гвардия — неуемную тягу к сотрясенчеству прикрывали душистым чайком с бубликом. Составлявшие фракцию бабушки-двойняшки при малейшей опасности хоронились за чуланом, пряча в платочки вставные челюсти. Что касается охромелого дурдомовца Лаптева, зачнутого в подпитии, то он вообще плевать хотел на конспирацию и в качестве связного с очумелыми глазенками носился на костыле между старушками-побирушками, духовным пастырем и старой ударной гвардией. Однако худо-бедно, так или иначе, это была организация.

Огромную, если не сказать — богатырскую, идейно-политическую нагрузку добровольно взвалил на себя Перпенуум Шнобиле, буквально изнемогая от обилия собственных дум и прожектов касательно переустройства государственных формаций всех стран мира, вплоть до островов Зеленого Мыса.

— Кто теперича сподобится загрызть диктат? — витийствовал Перпенуум Шнобиле. — Где ты, вездесущий лыцарь с печатью и образом, где твой донкий ход и верный копьеносец дон Пердо Дзуритто? Как говорится, все смешалось в доме Цыбульских, наша вертепная матушка-земля несется в тартарары. И я не удивлюсь, коль узнаю, что смердящий Ванька Грозный, встав из гробика, гаркнет окрест: «Мадемуазель Росея! Куды ж ты котишь свои оглобли?!»

— Это очень любопытно, — остужал его Филдс. — Но вы, милущий, уходите в сторону от главного направления всей нашей деятельности — вредительства. Идеологические вакханалии следует подкреплять практическими шагами. А где они, эти шаги? Кроме пустобрехства Кольчика и Бобочки, шепелявия однояйцевых бабушек-двойняшек да психопатичной прыти дурдомовца Лаптева, я пока ничего не вижу. Стихию надобно укрощать, милущий, и направлять в нужное русло.

Перпенуум Шнобиле не заставил себя долго расхолаживаться и представил Филдсу свои, совершенно свежие на этот счет, соображения.

В секте трясунов прошли жаркие дебаты по вопросу о вредительстве. После того как Кольчик укусил Бобочку, а Лизочек окатила чайком бабушек-двойняшек, большинством голосов при одном воздержавшемся (дурдомовец Лаптев) по обсуждавшемуся вопросу была принята резолюция. В конце заседания состоялся обряд трясунов, в результате которого в торжественной обстановке обвалился потолок Филдсовой конспиративной квартиры.

Дело сдвинулось с мертвой точки.

Резолюция, принятая сектой трясунов по вопросу о вредительстве, являла собой расплывчатый и туманный документ. Она изобиловала такими грамматическими и стилистическими вывертами, что не оставляла никакого сомнения относительно прогрессирующего старческого слабоумия ее авторов. Слово «вредить» трактовалось узко, односторонне, с оглядкой на ангелочков, апостолов и Божью Матерь. Самое большее, на что служители культа были способны, это (цитируем) «сотрясти Управление по борьбе с культом личностей Шарабано-Алкашского автономного округа».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Был образован Фронт национального вредительства во главе с Перпенуум Шнобиле (ФНВ). Кольчик и Бобочка возглавили соответственно Революционный и Повстанческий комитеты. Фронту требовалась ударная группа, фаланга, которую поручили сколотить дурдомовцу Лаптеву, — это формирование носило название КЮМ (Комитет юродствующих молодчиков).

О дочерней организации Фронта «Женщины против пошлости» будет сказано ниже.

Становой хребтиной Фронта национального вредительства, его указующим перстом являлся, как вы понимаете, Филдс, он же Хихиклз. Никакие ухищренческие выкрутасы Перпенуум Шнобиле, никакие революционно-повстанческие потуги Кольчика и Бобочки, никакие юродствующие вылазки дурдомовца Лаптева не шли в сравнение с огромной, кропотливой, повсечасной работой агента б407.

Кадровые старушки-побирушки денно и нощно, аки пчелки, трудились на ниве привокзально-церковных операций, подпитывая Фронт всемогущим червонцем.

Гимн Фронта национального вредительства начинался словами:

Славься, Перпенуум, славься, милущий, Фронта вредительства батька-герой! Шнобель великий, к свершеньям зовущий, Встал на защиту свободы горой!..

Сам духовный пастырь подумывал над тем, как вознестись в святые. Провернуть это было делом пустяшным — позолотив ручку архигамадрилу Всея Руси товарищу Крутикову.

После холостых оборотов, связанных с болезнью роста, Фронт национального вредительства на практике доказал, что достоин нести свое высочайшее, ко многому обязывающее наименование.

На Запад полетели шифровки следующего содержания:

«С корнем вырвано двадцать восемь фонарных столбов в парке культуры им. Вотдыха».

«Подожжены 144 урны и 273 почтовых ящика».

«Замучены две редкие по красоте гадюки в городском зоопарке».

«В общественных местах искусственно насаждаются скученность, сумятица и неразбериха».

«Народный лексикон расширяется за счет таких речевых оборотов, как «мне достали», «сегодня давали», «на прошлой неделе выкинули» и др.».

«Старушками-побирушками пущены в дело керенки и рейхсмарки Вильгельма Третьего, которые изымаются нумизматами из числа сотрудников ОБХСС».

«В городском метрополитене случайно обнаружен ридикюль вдовы внучатого племянника Уинстона Черчилля с неопубликованными мемуарами покойного явно претенциозного толка — наша работа о целью придать свежий импульс традиционному недоверию между Британией и Россией».

«Не оставлены без внимания сифилитики и филателисты: первые получили по почте набор марок из серии «На страже здоровья», вторые — ценные бандероли с культурами бледных спирохет».

«Каждому четвертому жителю города подсунута бумага: «Конфиденциально! В собственные руки!», а дальше идут слова, от которых волосы встают дыбом и в жилах стынет кровь: «Мафиози Джузеппин! Ждите дядю!»

«На фальшивые макулатурные талоны, печатание которых налажено Фронтом, можно обменять все, начиная с автомобильных покрышек и кончая расположением начальства». И т. д. и т. п.

Что ж, доктору Уикли оставалось удовлетворенно потирать руки, а мистеру Робертсу — скрежетать зубами в далекой Центральной Ханыгии. Успех Фронта национального вредительства был налицо.