Простофиля Вильсон - Марк Твен

- Ну вот, дней десять назад я и подумала, - продолжала Рокси прерванный рассказ, - что долго не протяну, издохну от работы, запорют меня до смерти. И так мне все опостылело, такая я была несчастная, что ничего уж мне не хотелось. Чем так жить, лучше в могилу. Ну, а уж если такие мысли приходят, тогда пропади все пропадом. Была там на плантации одна девчушка черномазенькая, годочков десяти, хиленькая такая, сирота, без матери; привязалась ко мне, полюбила меня, и я ее тоже. В тот день приходит она туда, где я работала, и сует мне кусок жареного мяса - свой отдала, знала, что надсмотрщик совсем меня голодом заморил, - а он тут как тут и хвать ее палкой по спине, а палка у него толстенная, как от метлы. Девчонка как закричит благим матом и повалилась на землю, корчится в пыли, как паук, когда его раздавят. Тут уж я не стерпела. Давно накипело у меня на сердце, выхватила я у надсмотрщика палку и раз-раз его по голове! Он упал, воет, клянет меня на чем свет стоит, а все негры вокруг столпились и дрожат от страха, вроде бы помочь ему собираются. А я - скок на его лошадь и - к реке. Понимала, что мне за это будет. Подымется - забьет меня насмерть, а если хозяин не даст меня бить, тогда продадут меня еще дальше вниз по реке опять беда! Утоплюсь, думаю, раз и навсегда избавлюсь от всех своих бед. Уже вечерело. За две минуты я прискакала к реке. Вижу, у берега лодка, - всегда, думаю, успею утопиться-то. Привязала лошадь к бревну, вскочила в лодку, оттолкнулась от берега и гребу вниз по течению, вдоль высокого берега - там темнее. Дай бог, думаю, чтоб ночь поскорее настала! Пока тебе везет, Рокси: хозяйский дом от реки далеко, за три мили, а ездят у нас на рабочих мулах, и ездят ведь наши, негры, они-то не станут спешить, дадут мне уйти. Да и пока еще доберутся до дома и потом сюда, будет ночь, значит лошадь до утра не найдут и до тех пор не догадаются, куда я делась, а каждый негр будет врать им по-своему.

Совсем стемнело, а я все гребу, гребу уже часа два, а то и больше. Теперь уж мне было не страшно. Я бросила весло; лодка моя сама плывет, а я сижу и размышляю: что ж буду дальше делать, коль не утопилась? Кое-что придумала и перебираю разные планы в голове. Было уже наверняка за полночь, я отплыла миль пятнадцать-двадцать от плантации, никак не меньше. Вдруг вижу возле берега пароходные огни. А так ни города, ни пристани не должно вроде быть. Небо все в звездах... и вдруг, - что ты думаешь, - знакомые трубы! Господи, радость-то какая, это же "Великий Могол"! Восемь лет я на нем проплавала горничной от Цинциннати до Нового Орлеана! Тут я на своей лодочке проскользнула мимо, никто меня и не заметил; слышу - в машинном отделении стук молотков, значит что-то у них испортилось, вот почему и стоянка. Вылезла я на берег, а лодку пустила дальше плыть, подкралась к пароходу, вижу: одна сходня спущена. Поднялась я на борт. Жарища страшная, все матросы развалились прямо на палубе вокруг полубака и спят, а на мостике - младший помощник, Джим Бэнгс, свесил голову, глаза закрыты, - видали, как младшие помощники несут капитанскую вахту?! И сторож, Билли Хэтч, тоже дрыхнет возле трапа. Все мои старые знакомые. Ох, и обрадовалась же я, милые вы мои, хорошие! Ну, думаю, старикашка хозяин, попробуй сунься, никто меня отсюда не отпустит, тут все друзья! Прокралась я мимо них прямо на корму, в дежурку для горничных, присела на скамейку, где небось миллион раз до того сиживала, и сразу как в родной дом попала, - понимаешь?

Прошел, верно, час, слышу сигнал к отплытию; начинается суета. Потом гонг. Это значит: "Правое колесо задний ход", - я всю эту музыку назубок знаю. Снова гонг. Я шепчу: "Левое колесо передний ход". Третий раз гонг. А это: "Правое колесо стоп". Потом еще четвертый: "Правое колесо передний ход". Значит, мы идем к Сент-Луису, и никто меня теперь не схватит, и не к чему мне уже топиться! Я-то еще раньше слышала, что "Могол" делает теперь рейс до Сент-Луиса. Уже было совсем светло, когда мы прошли мимо нашей плантации, и на берегу я увидела много рабов и белых, они там каждый кустик обшаривали: это я им задала работу, - а мне-то что, пускай!

Тут как раз вышла на дежурство Салли Джексон, - когда я работала, она была у меня помощницей, а теперь уже сама стала старшей горничной. Она мне очень обрадовалась, и все начальство тоже обрадовалось. Я рассказала, что меня украли и продали в низовья реки, и они собрали мне двадцать долларов, а Салли подарила хорошее платье. Как только мы приехали сюда в город, я сразу пошла в тот дом, где ты раньше останавливался, а оттуда - сюда; а мне говорят ты уехал, но со дня на день должен воротиться. Ну я уж и не поехала в Доусон: боялась разминуться с тобой.

А в прошлый понедельник прохожу я по Четвертой улице, мимо одной из этих контор, где принимают объявления о беглых неграх и помогают их ловить, и, как ты думаешь, кого я там вижу? Моего хозяина! У меня со страху ноги подкосились. Он ко мне спиной стоял и разговаривал с каким-то человеком, и я видела, что он давал ему такие листки, какие развешивают, когда сбежит негр. А этот негр - я. И он за меня награду обещает. Верно я поняла?

Том слушал ее, и леденящий страх сжимал его сердце. "Как ни поверни, пропал я! - подумал он. - Ее хозяин сказал мне, что вся эта сделка кажется ему теперь подозрительной. Он получил письмо от какого-то пассажира с "Великого Могола", тот написал ему, что ехал сюда вместе с Рокси, и все на пароходе знали ее историю; потому хозяин думает, что, раз она бежала сюда, а не в свободный штат, значит я тут тоже замешан, и если я не найду ее и не верну ему в самый короткий срок, то он притянет меня к ответу. А я еще не хотел ему верить, не мог допустить, что материнский инстинкт изменил ей и она явится сюда! Ведь понимает же она, в какую я могу попасть беду. И вот вам - она и впрямь тут как тут! А я-то дурень, дал слово помочь ему разыскать ее, я же был уверен, что меня это ни к чему не обязывает. Если я рискну сдать ее теперь хозяину, тогда... но какой же у меня еще выход? Я вынужден это сделать, иначе он потребует с меня деньги, а где я их возьму? Я... я... что ж, ведь она сама сейчас говорила, что он хороший человек; если бы он побожился, что будет справедливо обращаться с ней, не даст изнурять ее работой и морить голодом..."

Блеск молнии озарил бледное лицо Тома, помрачневшее и осунувшееся от невеселых мыслей. Роксана встрепенулась и, словно осененная догадкой, сказала:

- Прибавь-ка огня. Я хочу разглядеть тебя получше. Вот так. Ну-ка, дай я посмотрю на тебя, Чемберс. Ты что-то бел, как полотно! Скажи, ты видел этого человека? Он приходил к тебе?

- Д-да.

- Когда же?

- В понедельник днем.

- В понедельник днем? Ты думаешь, он меня выследил?

- Кто его знает, может - да, а может - нет. Ему-то кажется, что выследил. Вот его объявление, которое ты видела на улице. - Том вытащил из кармана листок бумаги.

- Читай вслух!

Она задыхалась от волнения, и в глазах ее, горевших мрачным огнем, Тому почудилась затаенная угроза. На листе бумаги была изображена традиционная фигура бегущей негритянки, с головой, повязанной платком, с обычным узелком через плечо на палке. Первые слова объявления - "Сто долларов награды" были напечатаны жирным шрифтом. Том громко прочел текст - по крайней мере ту часть, где излагались приметы Роксаны и сообщались фамилия и адрес ее хозяина, временно находящегося в Сент-Луисе, а также адрес агентства на Четвертой улице. Он не прочел ей, однако, то место, где говорилось, что желающие получить вознаграждение могут сообщить свои сведения также мистеру Томасу Дрисколлу.

- Дай-ка мне этот листок!

Том успел сложить его и собирался сунуть назад в карман. По спине его пробежал холодок, но он ответил самым небрежным тоном:

- Этот листок? Ты же не умеешь читать! На что он тебе?

- Ничего, давай сюда!

Том отдал ей объявление с большой неохотой, которую даже не сумел скрыть.

- Ты мне все тут прочитал?

- Конечно, все.

- Подними руку и побожись!

Том подчинился. Не спуская с него глаз, Роксана бережно положила объявление к себе в карман.

- Ты врешь! - сказала она.

- Зачем мне врать?

- Не знаю зачем, только врешь. Вижу, что врешь. Ладно, бросим этот разговор! Когда я увидела своего плантатора, я так испугалась, что еле добралась до дома. Купила у одного негра все это тряпье и уже больше ни в какой дом не заходила ни днем, ни ночью. Вымазала себе лицо сажей и днем пряталась в погребе какого-то сгоревшего дома, а ночью пробиралась на пристань - искала чего-нибудь поесть: то залезу в бочку с сахаром, то в мешок с крупой, - а в лавку пойти боялась. С голодухи уже едва ноги таскаю. Я и к тебе не смела прийти; теперь решилась только потому, что льет дождь и все сидят по домам. Я тут стояла в переулочке с самого вечера, ждала, пока ты мимо пройдешь! И сразу за тобой!

Она задумалась, потом спросила:

- Ты в понедельник днем видел этого человека?

- Да.

- И я в тот же день, но уже под вечер. Он что, сам тебя нашел?

- Да.

- И тогда дал тебе этот листок?