ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ ВОЙНА. НА ОКРАИНЕ ИМПЕРИИ - Анатолий Сигов

К вечеру пришло сообщение, что Николаевской бригаде приказано сконцентрироваться между Одессой и Николаевым и ожидать приказа. Когда он связался с командующим, чтобы получить объяснения, тот ограничился лишь:

— Дождитесь курьера!

Пакет прибыл, когда стемнело. Его принёс начальник секретной части, человек без возраста и уставший от жизни. Он без приглашения сел и уставился на генерала своими бесцветными глазами. Свирский в упор посмотрел на него. Он всегда недолюбливал этого подполковника, который всю свою жизнь провёл среди металлических шкафов с документами. Начальство приходило и уходило, а он всегда был на своём месте за железной дверью.

— Я должен проследить, чтобы вы уничтожили документ после прочтения.

Увидев недоумённый взгляд, разъяснил:

— Так приказано.

Такого генерал не мог припомнить. Он стал искать, чем бы вскрыть конверт, и подполковник протянул ему принесённые с собой ножницы. Свирский с озлоблением выхватил их у него из рук и разрезал конверт. Сердце колотилось, не понятно отчего.

Он не знал, сколько времени сидел с листочком бумаги в руках, глядя в стену за спиной подполковника, пока, наконец, не услышал:

— Вы закончили работу с документом?

Генерал непонимающе взглянул на офицера.

— Можно его уничтожить?

«Уничтожить, уничтожить, уничтожить», — вертелось в голове. Этот плешивый человечек, сам того не сознавая, выразил суть прочитанного приказа.

Подполковник положил на стол спички.

— У вас найдётся пепельница?

«Он что, закурить здесь собрался?»

Подполковник указал рукой на бумагу и на спички. Свирский понял, протянул руку и достал из шкафа тарелку. Потом свернул вчетверо и положил на неё полученный документ. Его руки действовали, а мысли были совсем далеко. Пальцы предательски дрожали, когда он стал чиркать спичкой, но с третьего раза она зажглась. Огонь стал медленно пожирать бумагу, и два человека по разные стороны стола, как заворожённые, молча, смотрели на маленький костёр. Когда в тарелке остался только пепел, начальник секретной части аккуратно стряхнул его в корзинку под столом, провёл пухлыми ладошками одна об другую и сказал почему-то довольным голосом:

— Действовали в соответствии с полученной инструкцией.

«Если скажет ещё одно слово, пристрелю на хер», — подумал генерал.

Как будто почувствовав это, человек в мешковатой форме развернулся и побрёл к двери, держа в руке папочку, в которой принёс пакет. Он и не подумал попросить разрешения, как это полагалось. Даже спиной он умел выразить презрение ко всему на свете. А у генерала просто не было сил развернуть его, наорать и напомнить, что тот ещё был офицером и находился на службе.

«Зачем всё это? — спрашивал он сам себя. — Зачем погибло столько народа?»

Глава 6

Генерал сидел на броне бронетранспортёра, читая последние данные с экрана коммуникатора. С польской границы в массовом порядке снимались свежие части и перебрасывались на молдавское направление фронта. Это было то, чего дожидались в Генштабе в Варшаве. Реванш за две проигранные войны в Западной Белоруссии и Украине стал для поляков навязчивой идеей. Они не принимали участия в отражении агрессии на Европу с юга и юго-востока и держали свои дивизии на границах, чтобы в удобный момент начать третью войну и возродить Великую Польшу. Никакие доводы о том, что Польша будет следующей, если оборона от мусульманских фундаменталистов рухнет, на них не действовали. В другой раз Свирский забеспокоился и спросил бы себя: «Что они делают?» Но сейчас он знал ответ. В Западную Белоруссию и Украину они не посмеют сунуться. Мечты о Великой Польше откладывались.

Стало светать. Он взглянул на дорогу. По ней брели группы людей, нагруженные поклажей и везя за собой тележки. Ночью на вокзале смогли загрузить и отправить в сторону Киева три состава с людьми, но кто-то всё же не успел, и теперь они уходили пешком по дорогам. Со стороны города слышалась спорадическая стрельба, и в небо поднимались клубы дыма от многочисленных пожаров.

Как и предполагали в Москве, десант начал высадку именно у них. Нападавшим было известно, какими силами располагали защитники. Китайские спутники делали вполне чёткие снимки объектов на Земле. Авиация не смогла уничтожить большинство мелких судов, которые стали высаживать десантников на одесские пляжи. Большие корабли вошли прямо в порт и под прикрытием орудийного обстрела с моря стали высаживать на причалы тысячи размахивающих оружием и орущих людей. Морские подходы к порту не были заминированы, и арабы, очевидно, об этом знали. Вторую волну десанта высадили в портах Ильичёвск и Южный, где они не встретили никакого сопротивления. Колонна скрытно подошедших из Румынии арабов переправилась через Днестр и направилась в сторону Одессы. Войск на реке тоже не было.

«Когда подойдут подкрепления?» — который раз кричал по рации комендант, который командовал защитниками в районе порта.

Что мог ответить ему Свирский? В таких случаях просто молчат.

Уже через час, когда убедился, что с вокзала ушёл последний состав, генерал дал приказ об отступлении, и толпы вопящих в исступлении наступавших бежали вверх по Потёмкинской лестнице, по Приморскому бульвару, по Ланжерону, а с моря подходили всё новые и новые корабли. В городе постоянно бил колокол в церкви, где заперлись последователи отца Мирослава, но вскоре он замолк. Христово воинство на помощь не пришло.

Защитники с боями отступали по киевской трассе, пока не остановились у Окружной дороги. Наступал рассвет, и правоверным мусульманам стало не до войны. Это был час молитвы.

Все смертельно устали. Потери были велики. Генерал свёл под командование коменданта остатки территориальных войск и приказал готовиться к обороне на рубеже Окружной дороги, а сам отвёл бронетехнику в глубину лесного массива.

Раздался шум мотора, и Свирский поднял голову. На дороге со стороны города появилась машина, и он понял, что прибыл тот, кого вызывал. Генерал ещё раз проверил последние сообщения. Вчерашнего приказа никто не отменял. Он вздохнул и приготовился к нелёгкому разговору.

Сначала из машины выскочил шофёр и помог выбраться из неё коменданту. Тот поковылял к бронетранспортёру, помогая себе доской, которую держал под мышкой. Свирский встал. Комендант хотел приложить руку к виску, чтобы доложить, как положено, но генерал досадливо махнул рукой. Шофёр помог коменданту опуститься на траву, и тот, поморщившись, тут же лёг на бок. Сидеть он не мог. Генерал присел рядом.

— Ранены? — спросил он его.

— Контузило ногу взрывом.

— С таким ранением полагается в госпиталь.

— Подождёт госпиталь. Что происходит? Где подкрепления? Где Николаевская бригада?

— Сколько у вас осталось людей? — изменил тему Свирский.

— Мало осталось. Человек шестьсот-семьсот. Много потеряли.

— Что за стрельба в городе?

— Воры стреляют.

Генерал молчал, ожидая объяснений.

— Я раздал оружие и боеприпасы ворам. Уйти в эвакуацию они не могли. Патрули бы не пропустили. Да, и не хотели уходить. Это их город тоже. Вот и партизанят сейчас на Пересыпи и на Молдаванке. Они там все ходы и выходы знают. Потом уйдут в катакомбы.

По привычке Свирский хотел спросить: «Кто приказал?» Но вовремя сдержался. Комендант лучше него знал город и его обитателей. Он здесь родился.

— Ставлю боевую задачу! Занять оборону на рубеже Окружной дороги! Держаться до последнего!

— Где будет бронетехника. На флангах?

Врать генерал не имел права.

— Бронетехники не будет.

Полковник ошеломлённо глядел на него.

— Как не будет? Да, их там столько тысяч высадилось. Они же просто обойдут нас и всё.

Свирский молчал. Комендант не знал, что это была лишь первая волна. Подошли новые суда и сейчас выгружались в порту. Плюс шли колонны из Румынии.

— Погоди, генерал! — совсем не по-уставному начал комендант. — Ты что, нас бросаешь?

Он пристально смотрел на генерала, а тот на него. Свирский знал, что он не обязан ничего объяснять полковнику. Это — война. А на войне, если приказывают идти умирать, то идут и умирают. Если бы не ранение, то он бы развернул коменданта и отправил исполнять приказ.

— А где войска? Когда подойдут?

Не получив ответа, спросил:

— Что происходит? Вы что там задумали?

Он замолк, и вдруг чудовищная догадка пришла ему на ум.

— Да, вы что там? Охренели? Да, её же со времён Потёмкина строили! Столько столетий.

Он никак не мог придти в себя. Попытался встать, но сморщился от боли.

— Может быть, всё-таки в госпиталь? — спросил генерал.

— Какой госпиталь! Да, если мои хлопцы узнают, что я ушёл, то разбегутся. Они же представляют себе, сколько на них попрёт. Тысячи.