Тюремные дневники, или Письма к жене - Сергей Мавроди

«Два-три-четыре. Трое». Выходим на лестницу и поднимаемся на крышу.

Идем по коридору к открытому прогулочному дворику. Стоящий в коридоре охранник передает по рации: «Два-три-четыре на месте». И захлопывает за нами дверь.

Прогулочный дворик — это довольно большая открытая бетонная ячейка (примерно семь на семь метров). Сверху, на высоте около четырех метров — крупная стальная сетка. Продолжительность прогулки — в среднем около часа. В банные дни прогулок нет.

Банные дни — раз в неделю. Ну, про баню я тебе уже писал.

Что еще? Приблизительно раз в месяц приходит сестра-хозяйка и выдает соду, веники и хозяйственное мыло (например, на камеру для шести человек выдали два веника и три куска мыла). Все, кажется?..

Да, еще библиотека какая-то мифическая тут есть, но это уж на каком-то совсем уж пещерном уровне. Ни каталога, ни списка — ничего!

Говоришь, к примеру, «что-нибудь из классики», и библиотекарша (Жанночка) приносит что-то по своему усмотрению «из классики». А с воли, между прочим, книги передавать нельзя. Вот как хочешь, так и выкручивайся. Или телевизор смотри! Впрочем, проблема чтения здесь никого, похоже, особо не волнует. Всем и телевизора вполне хватает.

(Вася, например, сразу заявил: «Читать я не люблю!») Один я, блядь, урод какой-то!

Р.S. Кстати, я писал тебе на днях, что «Чикатилло» — это погоняло одного из обитателей соседней камеры. Так вот, теперь выяснилось, какого именно. Оказалось — холодильника. Так они его любят, что даже имя для него специальное придумали. В общем, посидишь тут еще пару лет — и тоже со шкафом начнешь здороваться. По имени-отчеству к нему обращаться.

Р.Р.S. Черт! Про мусор забыл. Вечером, часов в семь-восемь мусор из камеры выносят. Мусорное ведро. Открывается дверь, и дежурный мусор громко говорит «Мусор!» Представляется, в общем. Кто-нибудь из нас (кто ближе к двери) подхватывает ведро, выходит в коридор и вываливает его в специальный контейнер, который развозят шныри.

После чего возвращается в камеру.

28 апреля, понедельник

Простыл после бани. Точнее, из-за бани. А еще точнее из-за мусоров. Пидорасы они, короче! Это и есть главная причина.

— В баню готовы?

— А когда идем?

— Прямо сейчас! Ждать не буду!

Все разделись до трусов и… целый час потом сидели голые. А на улице холод, окна нет, дует. Как тут не простынешь!

— Ну, долго еще нам сидеть?

— Да пидорасы они ебучие, неотъебанные!

(Вот-вот! Полностью с этим согласен. Именно из-за этого-то я и простыл!)

Банный диалог Вити с Костей.

— Вась, ну ты, в натуре, и растолстел!

— К Мордовии готовлюсь. Это ты тощий, как скелет.

— У меня обмен веществ ускоренный. Поэтому я такой резкий и быстрый!

— Как понос.

После бани все, слава Богу, ложатся спать. Один только Костя долго ворочается, ерзает… потом, наконец, встает и садится пить чай. На подбородке у него свежий порез.

— Кость, ты что, порезался?

— Да Димон брился полчаса. Ждал, пока мусор придет. Я уже потом брился на скоряк.

— Ты чего гонишь?!

— Ты же спишь?

— У меня златоусский сон. (Вполглаза. Вроде и сплю, а сам все вижу.) Ах-ах!.. Брился он на скоряк!.. Ты чего вообще мою бритву брал?

— Носим ношеное, ебем брошеное! Ладно, тоже пойду еще полежу.

— Иди, полИжи! Только, вась, без меня. Я тут вообще не при делах.

«Тоже»!.. Ты, вась, следи за базаром! А то смотри, спрошу, как с понимающего. (С человека, совершающего что-то умышленно, а не по неведению; с ведающего, что творит.)

— Не боюсь я ни ножа, ни хуя! Я вообще за любой кипеш, кроме голодовки! Ты чего загазовал? В образ вошел?

Вечером все смотрят телевизор. Какой-то там, блядь, очередной «хороший концерт». На экране прыгает довольно симпатичная молоденькая певичка. «Вот бы кого об шляпу ебнуть!» (Трахнуть).

Р.S. Поздно ночью опять заказали Андрея из верхней камеры. Завтра на пять тридцать «с вещами». Значит, все-таки переводят на Пресню.

Витя расстроен, Костя просто в шоке. Неужели действительно очередь теперь за Витей?

29 апреля, вторник

Целый день прошел в напряженном ожидании, не закажут ли и Витю?

Отчаяние Кости от одной только этой мысли было так велико, что он даже всерьез стал рассматривать идею привлечения к работе на решке Васи. Хоть как-то! Скажем, для точковки (записывании данных о малявах и грузах — время и пр.).

Вася, впрочем, сразу же категорически отказался: «Я ничего не умею! Я даже писать-то толком не умею! Слово «хуй» с тремя ошибками пишу!» — «А на работе что ты делал?» — «На работе я только расписывался». (Уникум, твою мать! Писать он, видите ли, не умеет! А кто умеет? Мне, что ль тогда придется? Ну что, блядь, за невезение!)

Весь день сидели, напряженно вслушиваясь и вздрагивая от малейшего шороха в коридоре. Витю пока так и не заказали, но зато к вечеру обрушился новый пиздец. В соседнюю хату заехал вор.

«Ну, все! — обречено сказал Костя. — Вот теперь действительно все. Пиздец! Даже если Виктора и не увезут. Движение сейчас начнется круглосуточное. Ему же вся тюрьма писать будет, и все через нас».

Р.S. Следователи, между прочим, сегодня так и не явились, хотя и собирались. Наверное, перед праздниками в очереди стоять не захотели. Тут сейчас такое творится!.. Столпотворение! «Ты скажи им:

«Пораньше приходите, мудаки деревянные. Когда нет никого!» — посоветовал мне Витя.

30 апреля, среда

Два главных события дня. День рождения у Кости и психиатрическая экспертиза у Васи. Как ни странно, события эти, на первый взгляд совершенно независимые, оказались на самом-то деле очень тесно между собой связаны и переплетены. Впрочем, еще Ламартин в свое время заметил: «Tout se lie, tout s'enchaine dans ce bas monde!» («Все связано, все переплетено в этом жалком мире!» — в этом жалком тюремном мире!)

Психиатрическая экспертиза (по-местному, «пятиминутка») — это стандартная процедура, назначаемая по решению следователя. Приезжают три врача-психиатра из института им. Сербского («три лепилы с Серпов»), проводят с тобой краткое собеседование («пятиминутку») и выносят заключение. Рутина, в общем.

Тем не менее, Вася накануне так по этому поводу переживал и волновался («А что, если меня психом признают?» — «Не признают!» — коротко ответил Витя), что не спал всю ночь. Бегал по камере, громко вздыхал, непрестанно оглашал воздух своими жалобами и стонами («Как же мне плохо! Как же я страдаю!») и в результате… съел весь хлеб.

Так что, когда после его ухода (всех разбудило лязганье металлической двери) мы сели пить чай и поздравлять Костю с днем рождения, то оказалось, что хлеба нет («А где хлеб? Утром же сегодня целая буханка оставалась? Да что же это теперь? Хлеб, блядь, что ли, на пайки резать?! Чтобы у каждого своя была!») В итоге Костин день рождения оказался безнадежно испорченным. («Tout se lie, tout s'enchaine!..» — Все связано, все переплетено…)

Через час Вася с триумфом возвращается.

— Ну, и как?

— Да всего только три вопроса и задали! Мы же видим, говорят, что Вы нормальный человек!

— Что за вопросы?

— Писался ли я в детстве по ночам? — Писался! — Какой сегодня день? — Кажется, среда? — Который сейчас час? — Не знаю. У нас в хате часы при шмоне отмели!

Мне сразу почему-то вспомнился Мандельштам:

И Батюшкова мне противна спесь:«Который час?» его спросили здесь,А он ответил любопытным: «вечность».

(Как известно, именно такой ответ на подобный вопрос дал поэт.

Батюшков в аналогичной ситуации. Жаль, что Вася не поэт. «Здесь», в тюрьме «Матросская тишина», этот ответ был бы более, чем уместен…)

Р.S. Кстати, Андрея, Витиного подельника из хаты сверху отправили, оказывается, не на Пресню, а на 4-й спец. Все! Пиздец!

«Замуровали, демоны!» Витя, конечно, расстроен, хотя и не показывает виду. Самого его пока еще не трогают. Пока! Посмотрим, что будет после праздников.

1 мая, четверг

Костина черная полоса продолжается. Вообще, с заездом в соседнюю хату вора, удачи, похоже, всем нам больше не видать. (Одно из любимых Витиных выражений.) По крайней мере, сегодняшняя ночь — это было нечто!

Малявы («мульки») и грузы («кишки» — длинные такие колбасы) шли непрерывным потоком и чуть ли уже не целыми пудами и километрами. В камере суета, неразбериха; Вася сидит за столом, в очередной раз что-то «кушает» и всем мешает; в стены, пол и потолок постоянно долбят и колотят; откуда-то издалека, из темноты несутся ни на секунду не смолкающие рев, вопли и дикие крики: «Два! — три! — три!!

Два! — три! — четыре!!», сливающиеся временами в какой-то один непрерывный вой!.. Наверное, именно так воют души погибших грешников в аду. Да и вообще… «Ночь была адская. Волки выли вдали целою стаей…» (Н.В. Гоголь. «Вий». Полумертвого от страха Хому Брута ведут в церковь на его третье и последнее рандеву с мертвой панночкой.)