Тюремные дневники, или Письма к жене - Сергей Мавроди

То же самое и госчиновники и политики. Откуда у них деньги? У них же их в принципе быть не может? Вот есть у них зарплата — и все!

Больше же никаких официальных источников дохода у них нет! Просто разделите стоимость его имущества на его зарплату — и все сразу станет ясно. Все доказательства будут налицо. Сразу же выяснится, сколько именно столетий он должен был работать, чтобы один только этаж своего «дома» купить.

И вот эти-то люди меня еще в чем-то обвиняют?! Судить собираются?! «Начальство, блядь, у нас честное и порядочное»! Ебаный в рот! Ебать мой хуй! Вот стараюсь не ругаться матом, но…

— Я хочу в камеру!

На обратном пути прочитал вырезанную на лавке в пенале надпись:

«Россия омыта слезами зэков и матерей».

Поздно вечером слышу у двери (у тормозов) какое-то непонятное царапанье и хихиканье.

— Что там?

— Да Васю с суда привезли. Он в коридоре пока стоит, в шнифт к нам заглядывает.

(Разводящий привел, оставил у двери и пошел за коридорным.)

— А чего это он такой веселый? Может, нагнали?

— Да!.. Хуй-то!!

Через пару минут Вася был уже в хате. Оказалось, действительно — «хуй-то!»

25 апреля, пятница

Ходил к адвокату. Рассказал ему про вчерашний визит следователя.

«Правильно, Сергей Пантелеевич! Лучше с ними о делах не разговаривать». (А то, блядь, я и сам не знаю!)

Возвращаюсь назад в прекрасном настроении. Смена сегодня хорошая, шмона, скорее всего, не будет. Сейчас выведут из стакана (пенала) — и по зеленой! Вывели. Какой-то незнакомый молодой мордастый охранник (как выяснилось позже, по кличке «Бультерьер») обшмонал, блядь, до трусов! Носки заставил выворачивать, штаны спускать. По полной программе, короче. Отнял у меня часы «Командирские», книгу Салтыкова-Щедрина «Письма к тетеньке» и запечатанную коробочку витаминов «Витрум» (сразу сунул в карман). Снова запер меня в стакан и куда-то убежал.

Через несколько минут выводят из стакана, ведут по коридору и заводят в какой-то кабинет. К какому-то, судя по всему, начальству.

Начальство сидит за столом и изучает мою книгу. («Зачем вам книга, — стеклянным голосом сказал дон Румата. — Вы же все равно не умеете читать».)

— Откуда книга?

— Из камеры.

— Откуда часы?

— Нашел в коридоре.

— Пишите объяснительную.

— Не буду.

— Почему?

Я не отвечаю. А зачем? Все же предельно ясно. И мне и ему.

— Вы хорошо подумали?

Пауза.

— Вы очень хорошо подумали?

Пауза. Начальство выходит из-за стола и лично отводит меня в стакан.

Ну что, опять, блядь, наверное, в карцер? Да и хуй с ним! Ебись все в рот! Щедрина только ужасно жаль. Вот сволочи!

Минут через пять я уже стою в коридоре у своей камеры. (Это, впрочем, еще ни о чем не говорит. Если в карцер — все равно сначала в хату должны завести. За вещами. Зубной щеткой, там, пастой и пр.)

Десять минут стою, двадцать… час… Ого! Вероятно, решается, блядь, сейчас моя судьба. Как у Бельмондо в «Профессионале». Когда он в конце к вертолету идет. Тоже никто, наверное, ответственности брать на себя не хочет. Пятница, вечер, начальства, небось, уже нет… А может, и еще что… Еще какие-нибудь местные заморочки.

А-а!.. По хую! Карцер, так карцер. Отдохну там хоть немного. В одиночестве. Да и тепло ведь уже на улице. Весна. Не замерзну. В общем, по хую!

Примерно через час коридорный все-таки появляется и молча открывает дверь. В камере переполненный впечатлениями Вася рассказывает, как он ездил в суд.

— А мне малявы в автозэке передавали, я их обязан брать?

(В автозэке обычно передают малявы из других тюрем. С Бутырки, с Пресни, из женской тюрьмы.)

— Нет. Но если взял — обязан пронести. Или порвать при обыске.

Чтобы не спалились. Если не уверен — лучше вообще не брать. А то некоторые гондоны берут, понтуются, а потом выкидывают.

Вечером Вася учит Цыгана какой-то молитве. (Скоро же Пасха!)

Цыган безуспешно пытается ее запомнить и повторить. После инсульта с памятью у него, похоже, не очень…

— Богородица, мать, радуйся… Блядь!

— Не ругайся матом!

— Извини.

26 апреля, суббота

Завтра Пасха. Должны, якобы давать крашеные яйца и куличи. Что-то не верится. Но — посмотрим. Витя, по крайней мере, уверяет, что последние два года давали. Ладно, завтра увидим.

Витя, кстати, рассказывал также, что в прошлые годы (причем совсем недавно — буквально пару лет назад) во всех московских тюрьмах очень активно действовали сектанты. Т. е. их агенты совершенно свободно подходили к камерам, открывали кормушку и предлагали поговорить. Хочешь — подходи к кормушке и разговаривай с ним о религии. Час, два — пока не надоест. Они со специальными складными стульчиками ходили. Открывает кормушку, садится на стульчик и беседует. В основном, молодые люди, похожие на семинаристов или студентов. Раздавали также религиозную литературу и специальные вопросники. Как, мол, ты усвоил прочитанное? Многие отвечали. Делать-то здесь все равно нечего. Вещами помогали.

Составляли списки нуждающихся и потом среди них распределяли.

На прямой вопрос об отношениях с официальной православной церковью они отвечали всегда уклончиво. Ни да, ни нет. Все мы, мол, в одного Бога верим. В Христа. Витя говорит, что он батюшку за все это время только один раз в тюрьме видел, а сектантов — чуть ли не ежедневно.

Ну, не знаю. С одной стороны, сам я здесь никого никогда не видел, но и не верить Вите нет никаких оснований. Сейчас, по крайней мере, никаких сектантов здесь нет. Здесь сейчас вообще никого нет — ни сектантов, ни священников. Тишь да гладь. Одна только скука…

Вечером за чаем долго беседуем, как плохо, что у нас нет трубы (мобильного телефона). (Больная тема!) Раньше, еще до заезда Вити («Бен Ладена-младшего»), труба, оказывается, одно время здесь была.

Но потом мусора нашли ее при шмоне и начали в наказанье прессовать хату. Набили одиннадцать человек на шесть шконок. Так два месяца и жили. Сейчас, когда в хате я и Витя, о трубе, приходится только мечтать…

Костя рассказывает: «Я однажды на сборке попросил одного позвонить жене. А он номер перепутал, одну цифру. Попал на какую-то девчонку. Ну, он с ней: ля-ля-ля! А через два месяца пишет: она мне фотографию уже свою прислала, скоро свадьба! А у него десять с половиной лет особого. Прикинь, позвонил в два часа ночи из тюрьмы, номером ошибся».

Ночью соседи загнали нам Булгакова. «Мастер и Маргариту». Вася с удивлением разглядывает книгу, а потом спрашивает:

— А где вторая часть?

— Какая вторая часть?

— Ну, «Мастер и Маргарита» же из двух частей состоит!

— Каких еще двух частей? «Белая гвардия» и «Мастер и Маргарита»?

— Так ведь Булгаков же всего две книги написал! У меня дома его книжка есть.

Булгаков. Сочинения. «Белая гвардия» и «Мастер и Маргарита».

И все!! Начальник управления. Полковник. «На генеральской должности»… Василий, блядь, Алибабаевич!

27 апреля, воскресенье

Пасха. Действительно дали днем аж по два яйца и по полкулича (три кулича на камеру). Чудеса, да и только!

Праздник, тишина, движений никаких. Расскажу тебе тогда уж про наш тюремный распорядок. Давно обещал.

Итак, утро начинается с проверки. Фактически это просто пересменка. Новая смена охраны принимает у старой камеры. Смотрит, все ли на месте и пр. Где-то в полдевятого дверь открывается.

«Проверка!» Все вскакивают, заворачивают матрасы и выходят в коридор. (Я долго пытался выяснить, матрасы-то зачем заворачивать?

Оказывается, чтобы железные полосы, из которых шконки сделаны, не отрывали и пики из них не делали. Так, по крайней мере, дежурный мусор Косте объяснил.) Охранники всех пересчитывают и возвращают назад в камеру по команде: «Заходим!» Иногда предварительно сами заходят в камеру и бьют по решке специальным деревянным молотком.

Проверяют, не подпилены ли решетки.

По пятницам все должны выходить на проверку в одних трусах — медосмотр. В эти дни на проверке присутствует врач, который всех осматривает на предмет синяков и пр. Просто стоит рядом с охранниками и все. Вот и весь «осмотр».

Три раза в сутки баландеры развозят пищу. В шесть утра, в два часа дня и в шесть вечера (приблизительно, конечно, приблизительно).

Ну, про это я тебе уже писал достаточно подробно.

Днем выводят на прогулку. Обычно часов в десять-одиннадцать, но в принципе, как получится. Могут и после обеда вывести. Охранник стучит ключом в дверь и спрашивает: «На прогулку идем?» — «Идем!» — «Через полчаса». Через некоторое время дверь открывается и желающие выходят из камеры. «Сколько вас?» — «Трое». (Одному нельзя. Нельзя также, чтобы в камере один оставался.) Охранник передает по рации: