Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава

Внезапно открывшаяся передо мной возможность вернуться в Японию так обрадовала и так взволновала меня, что я не обратил особого внимания на предостережения профессора.

В тот же день за обедом я сообщил своим друзьям о том, что профессор Д. разрешил мне покинуть санаторий. Все закричали от радости, немало удивив людей, сидящих за соседними столиками. Очевидно, через официанта моя радостная новость быстро разнеслась по залу, во всяком случае люди, сидящие за дальними столиками, и те, кто помогал мне с французским, и многие другие стали приветливо кивать мне, поднимая в мою сторону бокалы с вином. Когда после обеда подали десерт, Жак сказал, обращаясь ко всем:

— Это замечательно, что все мы одновременно сможем уехать из клиники. В связи с этим мне хотелось бы посоветоваться с вами вот о чем. Я присутствовал на прошлогоднем праздновании Пасхи и поразился, насколько все это выглядело глупо и нелепо. Что, если нам уехать раньше и встретить Пасху дома? Я поговорю с профессором Д. и с профессором Е. и упрошу их нас отпустить. Конечно, если кто-то из вас захочет справлять Пасху здесь и уехать после нее, то можно и отложить отъезд на несколько дней… Так или иначе, предлагаю до самого конца соблюдать здешние правила и вести регулярный образ жизни, как мы делали это до сих пор.

Конечно же все мы были согласны. И уже со следующего дня приступили к осуществлению своего плана: не отлынивая, старательно лечились, встретили апрель бодрыми и окрепшими, так что оба профессора единодушно согласились удовлетворить просьбу Жака.

За четыре дня до праздника Пасхи мы решили во время вечерней прогулки в последний раз подняться к нашей Скале Чудес, отметив таким образом свое расставание. Снег растаял несколько дней назад, и равнина внизу сразу же покрылась зелеными ростками примул. А в этот день, поднимаясь к скале, мы увидели, что все примулы выпустили нежно-розовые соцветия, игравшие в солнечных лучах.

— Даже примулы поздравляют нас с исцелением, — сказал Жан, и мы решили не идти к скале, как обычно, кружным путем, а пройти прямо через покрытый цветами луг. И невольно подумали разом: «Вот оно. Царствие Небесное, ведь именно так изображают его на картинах». Выйдя на площадку перед Скалой Чудес, мы долго смотрели вокруг.

— Что ж, давайте вознесем благодарственную молитву Великому Богу, — сказал Жак, и все стали молиться, благоговейно сложив руки и воздев глаза к небу. В тот миг я не только осознал, что Бог существует, но и преисполнился твердой уверенности в том, что он, этот Бог, постоянно защищает и охраняет нас.

— Мы поддерживали и вдохновляли друг друга, находясь на грани жизни и смерти, — продолжал Жак, — узы светлой дружбы связали нас, эта дружба будет жить вечно, пока живы мы сами. Однако время, проведенное здесь, прошло для нас впустую, мы растратили драгоценные мгновения нашей юности, и теперь, для того чтобы возместить утраченное, для того чтобы выполнить миссию, возложенную на нас Великим Богом, нам потребуется по крайней мере четверть века. Так давайте же, ради наших общих усилий, проведем это время не сообщаясь друг с другом, а потом через двадцать пять лет снова соберемся здесь и все вместе возблагодарим Бога за то, что Он даровал нам счастливую зрелость. Клянусь перед лицом Господа, что эти двадцать пять лет я посвящу неустанной борьбе за осуществление того, о чем уже говорил вам. Теперь ты, Морис.

— Клянусь, что, выполняя волю Бога, я унаследую дело отца, что не пожалею сил, помогая бедным, что через двадцать пять лет вернусь сюда бодрым и здоровым и приглашу вас всех в свой дом. Теперь ты, Жан.

— Закончив университет, я посвящу себя освобождению женщин и начну с реформы женской одежды. Вместе с несколькими своими школьными друзьями я открою магазин женского платья и буду производить и продавать женскую одежду. Это то дело, которого ждет от меня Господь. Надеюсь, что сумею по крайней мере освободить женщин от корсетов, и через двадцать пять лет вы разделите со мной эту радость. А теперь ты, Кодзиро.

— Я осознал, что Богу угодно сделать меня писателем. В результате я могу теперь вернуться на родину. Надеюсь, что Бог не оставит меня и даст мне достаточно сил для того, чтобы через двадцать пять лет вы смогли прочитать хотя бы одно мое произведение по-французски.

Потом мы все взялись за руки и встали в круг. Жак поднял лицо к небу и по-латыни произнес слова молитвы, прозвучавшей для меня совершенно как церковный гимн. И Морис и Жан, склонив головы, с серьезными лицами слушали его и в конце тихонько подхватили: «Аминь…» Глядя на них, я невольно отметил про себя, что так, наверное, у них принято, однако у меня возникло совершенно отчетливое ощущение, что небеса вбирают в себя похожую на церковный гимн молитву Жака.

Когда он закончил, откуда-то издалека, словно вторя молитве, послышался тихий голос флейты. Все прислушались, и Морис тихо сказал:

— Наверное, пастухи упражняются. Ведь здесь не принято выводить отары овец на пастбища до Пасхи.

Но, посмотрев вниз, мы не увидели никаких пастухов, на французской территории цвели примулы, на швейцарской — пятнами белел снег. С глубоким волнением, понимая, что видим все это в последний раз, мы всматривались в ослепительно-белую гряду Альпийских гор на горизонте, но тут Жак окликнул нас:

— Что ж, наверное, пора спускаться? Закроем врата нашего храма на четверть века. — И зашагал вперед по тропинке.

Я пошел с ним рядом, стараясь не наступать на цветущие примулы, и по дороге спросил его в последний раз:

— Ты не ходишь в собор на мессу, я не раз слышал от тебя самого, что ты отрицаешь религию, до сих пор мне казалось, что все, связанное с религией, для тебя пройденный этап. Но сегодня, услышав, как ты молишься, я с изумлением понял, что на самом деле ты истинный христианин, и испытал какое-то странное волнение.

— Видишь ли, я действительно игнорирую и церковь и религию, стараюсь не иметь с ними ничего общего, но здравый смысл подсказывает мне, что об этом лучше молчать. А ты вправе сам делать вывод, что это — пройденный этап или простое отрицание. Но, как я уже говорил, я не только верю в Великого Бога, сотворившего Вселенную и все живое, но и подчиняюсь Его воле, стараюсь оправдывать те ожидания, которые Он возлагает на человечество и о которых Он поведал миру, снизойдя на Иисуса Христа. Это не имеет никакого отношения к религии и к современному христианству, это касается самой человеческой жизни. И мой отец думал точно так же. Я не раз слышал, как он напевал молитвы, похожие на церковные песнопения, и испытывал при этом явное облегчение, его молитвы как-то незаметно запомнились мне и сегодня вдруг вырвались из моей души наружу. Наверное, это произошло потому, что они мне нравятся. Извини, если ввел тебя в заблуждение.

— Что ты, я благодарен судьбе за то, что она свела меня здесь с тобой, это самая большая удача в моей жизни.

— Я тоже благодарен судьбе за то, что познакомился с тобой. Но в первую очередь мы должны благодарить эту великую силу, ведь так?

Я тогда подумал, что мне очень повезло в жизни, что приехать во Францию учиться стоило хотя бы ради того, чтобы, проведя несколько тяжелых, полных мучительных ограничений месяцев в этом горном санатории, обрести такого друга, как он, и что это тоже не обошлось без помощи того Великого Бога, о котором он говорил, но в тот день я так и не отважился сказать ему это.

Глава седьмая

Дописав до этого места, я вышел в рощу и, расположившись под деревьями в шезлонге, стал принимать послеобеденные воздушные ванны. Тут явился Дзиро Мори, который гостил у моего младшего брата в деревне под холмом, и, прочтя мою рукопись, лежавшую на столе, удивленно спросил, почему я до сих пор ничего не писал о гениальном ученом.

Я ответил, что мы с друзьями обменялись клятвой встретиться через четверть века, и если бы я написал о ком-то из них прежде, чем прошел назначенный срок, это можно было бы расценивать как своевольное навязывание им преждевременной встречи, более того — это стало бы еще большим нарушением клятвы, чем сама такая встреча. Не удовлетворившись моим ответом, Дзиро Мори стал снова приставать ко мне, на этот раз его интересовало, почему я решился написать о своих друзьях именно теперь, не потому ли, что положенные двадцать пять лет уже миновали? Дальше — больше: «Если уж писать, — заявил он, — то, во-первых, нужно обязательно написать о том, что ты почувствовал, когда исполнились мечты твоего друга, то есть когда люди вылетели в космос, а потом еще и высадились на Луне, а во-вторых, не лучше ли было написать что-нибудь вроде: прошли двадцать пять лет, и мы, по-прежнему не имея друг от друга никаких вестей, готовы были посчитать друг друга умершими, как вдруг четыре года назад я получил неожиданное известие…»

Он настолько надоел мне своими советами, что я сказал: