Ленин. Спаситель и создатель - Сергей Кремлев

Накануне Совещания Сталин в передовой в «Рабочем и Солдате» от 8(21) августа, расставляя точки над «i», писал:

«…развитие контрреволюции вступает в новую полосу» – от «разгромов и разрушений» она переходит к «законному руслу» «конституционного строительства». Контрреволюция опасается созыва Учредительного собрания, где большинство будет у крестьян, и ищет выход в организации Московского совещания, объявив его «общенациональным собором», – резюмировал Сталин, указывая, что «при таких условиях совещание… неминуемо превратится в орган заговора контрреволюции»[810].

Смысл Совещания был прозрачен: поигрались в революции-демократии, и будя… Поэтому и проводить Совещание решили в Москве – с одной стороны, «спасать Россию» лучше с трибуны в древней столице, с другой стороны здесь, вроде бы, было поспокойнее.

Однако по призыву большевиков Москва встретила Совещание однодневной стачкой протеста, в которой приняло участие более 400 000 человек[811].

Россия левела и левела…

Проблемы внутренние перемежались с проблемами внешними, международными. Когда Ленин обустроился в Гельсингфорсе, наладилась его переписка не только с Питером, но и со Стокгольмом – с Заграничным бюро ЦК (ЗБЦК). Несколько лет ЗБЦК, в которое в разное время входили разные люди, выполняло роль передаточного звена между Лениным, между эмиграцией и теми партийными работниками, которые находились в России.

Это была трёхзвенная цепь: ЦК (фактически – Ленин) ↔ ЗБЦК ↔ Русское бюро ЦК…

При помощи ЗБЦК шла нелегальная переправка писем и людей – «туда и обратно», и литературы – «туда». Но теперь, когда Ленин вернулся в Россию, ЗБЦК выполняло роль чего-то вроде «министерства иностранных дел» РСДРП(б). В качестве заграничного представителя ЦК, ЗБЦК издавало также в Стокгольме «Русский бюллетень „Правды“».

Все эти месяцы весны и лета 1917 года поток событий в России отделял Ильича от деятельности европейских социал-демократов – интернационалистов, от задач и проблем Циммервальда, однако полностью эти вопросы из орбиты его интересов не ушли, да и не могли уйти. Он ведь с самого начала, уже в момент приезда в Россию, дал лозунг мировой социалистической революции, имея в виду прежде всего, конечно, воюющую Европу.

Позднее мы ещё увидим, что в реальном масштабе того времени, когда под бременем войны изнемогали не только Россия, но и Германия, Франция и даже Англия, лозунг европейской социалистической революции был не такой уж химерой.

Так или иначе, одни проблемы нельзя было отделить от других, и это хорошо видно из письма в ЗБЦК, которое Ленин начал писать в Гельсингфорсе 17(30) августа, а закончил, с перерывами, 25 августа (7 сентября) 1917 года – когда образовалась оказия:

«Дорогие друзья! С великим трудом после долгих недель вынужденного перерыва, удаётся, кажется, восстановить переписку. Конечно, чтобы это удалось вполне, Вы должны усиленно похлопотать и поработать над организацией её со своей стороны.

Гнусная кампания клеветы, поднятая буржуазией по поводу будто бы шпионства или прикосновенности к нему Ганецкого, Коллонтай и многих других, является, конечно, подлым прикрытием похода на интернационалистов со стороны наших бравых „республиканцев“, желающих „выгодно отличить“ себя от царизма клеветничеством…

Необходимо, чтобы Ганецкий (член ЗБЦК. – С.К.) документально опроверг клеветников, издав поскорее финансовый отчёт своей торговли и своих „дел“ с Суменсон (что сие за особа? Первый раз услыхал!) и с Козловским (желательно, чтобы отчёт был проверен и засвидетельствован подписью шведского нотариуса или шведских, нескольких, социалистов, членов парламента). Также необходимо напечатать текст телеграмм… и разобрать, разъяснить каждую…»[812]

Мадам Суменсон фигурировала в обвинениях Ленина как связник между ним и Берлином. Она жила в Петрограде, являлась частным лицом, и её коммерческая переписка с Ганецким была принята контрразведкой за шифр. Любой шифр «раскалывается», однако из цифр «перехваченных» телеграмм Суменсон никто ничего не извлёк. Тем не менее, «утка» улетела, и имя Суменсона по сей день порхает по страницам антиленинских пасквилей.

Член ЦИК и Исполкома Петросовета, председатель Выборгской районной думы М. Ю. Козловский (1876–1927), работавший и в польском социал-демократическом движении, обвинялся в передаче Ленину 20 миллионов то ли рублей, то ли марок… Реально же размеры обмена денежными суммами между Стокгольмом и Петроградом (то в одну, к слову, сторону, то – в другую) исчислялись 2–3 тысячами рублей – для любой политической партии сумма не решающая и вполне посильная.

В цитируемом письме Ленин, к слову, спрашивал:

«Каковы денежные дела заграничного бюро, назначенного нашим Центральным Комитетом? После июльских преследований ясно, что наш ЦК помочь не может (я так думаю, по крайней мере). Пишите, удалось ли что собрать через шведских левых и просуществует ли бюро?»

Не в первый раз подчёркиваю: выше цитируется чисто внутрипартийное, закрытое письмо, не рассчитанное на публикацию (впервые оно было опубликовано в 1930 году в Ленинском сборнике XIII). Одного этого письма достаточно для того, чтобы вопрос о «германском золоте» закрыть, а подобных писем выше приводился уже не один десяток.

Историк Сергей Шрамко как некое откровение сообщает, что большевики в 1917 году развернули массовую печать и «к июлю партия имела 51, а к Октябрю 75 изданий». «Такой дорогой пиаровской кампании не могла позволить себе ни одна буржуазная партия в России», – заключает Шрамко, подталкивая к вопросу – откуда, мол, денежки[813].

Однако, во-первых, Ленин – как о большом достижении к июлю 1917 года – сообщал в своём письме в ЗБЦК о 17 ежедневных газетах с общим тиражом в 1 415 000 экземпляров в неделю. Там же Ленин называет и ежедневный тираж в 320 000 экземпляров в день (эту же цифру со ссылкой на академика Минца приводит и Шрамко). Но ясно, что столько выходило, всё же, не каждый день – это показывает простая арифметика.

Во-вторых, «Правда» в 10-е годы – ещё до войны, имела иногда разовый тираж в 50–60 тысяч экземпляров, а тот же Шрамко пишет, что тираж самого важного после «Правды» большевистского печатного органа – московского «Социал-Демократа», составлял в октябре 1917 года 47 тыс. экземпляров.

Для той уже массовой политической партии, какую представляла из себя РСДРП(б) в 1917 году, и при том росте интереса к большевикам в массах, который имел место в 1917 году, приводимые Лениным и Шрамко цифры отнюдь не чрезмерны и были вполне посильны большевикам без «германских спонсоров» (или – если вспомнить Н. Старикова – без «спонсоров» антантовских).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});